Долго в ссылке Джугашвили не пробыл. 5 января 1904 года он ушел в побег. Расчет был на то, что охрана будет отмечать Крещение – и ему удастся выиграть время. Так оно и вышло. Хотя уже на следующий день жандармы отправили по округе соответствующую ориентировку, но искали как-то вяло. Джугашвили добрался до города Балаганска, где другие ссыльные снабдили его деньгами и теплыми вещами и помогли добраться до находившейся в 65 километрах ближайшей железнодорожной станции Зима.
А дальше началось нечто не очень понятное. Иосиф отправился… на восток, в Иркутск. Дело в том, что побег из Сибири, особенно зимой – дело непростое. Система поимки беглых ссыльных была отработана. Каждый кондуктор был обязан сообщить о подозрительных пассажирах. Не говоря о станционных жандармах, которые тоже не дремали. У тех и других глаз был наметан. Тем более – за задержание беглеца полагалась премия.
Так что для побега были необходимы прежде всего деньги, хорошая одежда и надежные документы. Их-то Джугашвили и достал в Иркутске. Только вот вопрос: а у кого? Это так и осталось неизвестным. По крайней мере, товарищи из Тифлиса и Батума в этом не участвовали никак.
«Однако Сталин и сам внес изрядную путаницу в историю своего побега. Позднее, уже после победы революции, он любил время от времени рассказывать истории из дореволюционного прошлого или приводить их „к слову“, в качестве примеров. И уж тут-то его творческая фантазия разыгрывалась вовсю! Истории эти излагались во множестве вариантов, обрастая по пути авантюрными ходами и колоритными подробностями. Что касается первого побега из Сибири, то известны три версии того, как это было, и все три – в авторском изложении. Согласно одной версии, он заставил местного мужика везти его к ближайшей станции – 120 верст! – приставив к горлу кинжал. В другой – договорился, что на каждой станции будет выставлять ямщику „аршин водки“. Что это такое? О, это он может сейчас показать! Брался деревянный аршинчик[4] и вплотную уставлялся серебряными стаканчиками с водкой. Да если бы Иосиф имел деньги на такое количество водки, да еще и серебряные стаканы, то ему не было бы нужды ехать за деньгами в Иркутск. То он будто бы нанимался в секретные осведомители к приставу, о чем получал соответствующее удостоверение и щеголял им на всем пути из Сибири до Кавказа. В общем, фантазия работала отменно. А вот о том, что было после побега, Сталин рассказывать не любил».
(Елена Прудникова)
Как бы то ни было, Джугашвили удачно бежал. Интересно, что обстоятельства побега Лейбы Бронштейна тоже достаточно непонятны.
Бронштейн становится Троцким
После ареста Троцкий был помещен в николаевскую тюрьму, затем его перевели в Херсон.
«У меня не было смены белья. Три месяца я носил одну и ту же пару. У меня не было мыла. Тюремные паразиты ели меня заживо».
(Л. Д. Троцкий)
Но главной бедой было нахождение в одиночной камере. Пребывание в «одиночке» всегда считалось самым суровым вариантом тюремного наказания. Впоследствии Лев Давидович писал: «Изоляция была абсолютная, какой я позже не знал нигде и никогда, хотя побывал в двух десятках тюрем».
Известный журналист Влас Дорошевич, побывав на Сахалинской каторге, приводил мнение одного из тамошних работников: «Тюрьмовед-практик, один из сахалинских смотрителей, знаменитый своей жестокостью, великий специалист по части телесных наказаний, полагал так:
– Драть бросил. Что дранье! Ко всему человек привыкает. А вот хорошенькое одиночное заключение, к тому никто уж не привыкнет!»
Недаром в одиночном заключении у людей нередко начинаются проблемы с психикой. Тем более тяжело было заключение для Бронштейна, который, по большому счету, не являлся в это время идейным революционером. Так, играл в революцию и доигрался.
Впрочем, дальше стало легче.
«Скоро меня перевезли на пароходе в Одессу и там поместили в одиночную тюрьму, построенную за несколько лет перед тем, по последнему слову техники. После Николаева и Херсона одесская одиночка показалась мне идеальным учреждением. Перестукиванья, записочки, „телефон“, прямой крик через окна – словом, служба связи действовала почти непрерывно. Я выстукивал соседям свои херсонские стихи, они снабжали меня в ответ новостями. От Швиговского я успел через окно узнать о полученном жандармами пакете с моими бумагами и потому без труда расстроил план подполковника Дремлюги, пытавшегося устроить мне ловушку. Нужно сказать, что в тот период мы еще не начали отказываться от дачи показаний, как несколько лет спустя».
(Л. Д. Троцкий)
Правда, это Троцкий так излагает. По другим сведениям, Лейба вел себя в тюрьме по-разному.
«Порой в ходе следствия он вел себя, подобно ученику реального училища, разоблаченному в проказе и пытающемуся уйти от наказания. По словам А. Г. Зива, Лейба Бронштейн юлил и выкручивался, как мальчишка-озорник, которого судят грозные педагоги, всячески выгораживая себя. Но иногда он резко протестовал против тюремных порядков и, как в первых классах школы, становился организатором коллективных выступлений против начальства. Зив рассказывал, как Бронштейн организовывал буйные демонстрации неповиновения в тюрьме. Узнав о том, что за отказ снять шапку перед тюремным начальством одного заключенного бросили в карцер, Бронштейн и другие потребовали у надсмотрщика вызвать начальника тюрьмы. Тюремщик отказался. Бронштейн сам нажал кнопку вызова. Начальник выбежал во двор в сопровождении охраны. Увидев их, заключенные надели шапки на головы. В ярости начальник потребовал снять головные уборы. На это Бронштейн предложил начальнику снять свою фуражку. По сигналу начальства охрана набросилась на Бронштейна и увела его в карцер».
(Юрий Емельянов)
Сидя в камере, Бронштейн стал изучать… религиозную литературу. Для начала он проштудировал Новый Завет, с которым ранее как-то не сталкивался. Затем перешел к чтению религиозных журналов.
«Исследования о бесах или демонах, об их князьях, дьяволе и об их темном бесовском царстве каждый раз заново поражали и в своем роде восхищали молодую рационалистическую мысль кодифицированной глупостью тысячелетий. Пространное изыскание о рае, об его внутреннем устройстве и о месте нахождения заканчивалось меланхолической нотой: „Точных указаний о месте нахождения рая нет“».
(Л. Д. Троцкий)
Впоследствии Лейба объяснял это тем, что больше ничего в тюремной библиотеке не имелось. Но это вряд ли. Тюремные библиотеки в те времена имели очень неплохой подбор литературы. Дело в том, что «сидельцы», которым приносили с воли книги, оставляли их в тюрьме. Так что выбор имелся.
Одновременно Бронштейна заинтересовали статьи о масонстве. Впрочем, тогда масонство привлекало многих революционеров. Прежде всего – отнюдь не целями, а методами организации.
Вот что писал знаменитый теоретик анархизма князь П. А. Кропоткин:
«Масоны – это прежде всего всесветная политическая сила и вековая организация. И наше революционное движение очень много потеряет от того, если так или иначе не будет связано с масонством, имеющим свои нити и в России – и, конечно, в Петербурге – в самых разнообразных сферах».
«Я завел себе для франкмасонства тетрадь в тысячу нумерованных страниц и мелким бисером записывал в нее выдержки из многочисленных книг, чередуя их со своими собственными соображениями о франкмасонстве… Работа эта заняла в общем около года… К концу пребывания в одесской тюрьме толстая тетрадь, заверенная и скрепленная подписью старшего жандармского унтер-офицера Усова, стала настоящим кладезем исторической эрудиции и философской глубины».
(Л. Д. Троцкий)
