Ну, и в таком вот духе, еще на двенадцати страницах. Да уж, внятный и подробный анализ ситуации, ничего не скажешь… И как прикажете эти данные использовать? Тимош, сука, прав, ничего толкового… Мазур снова хмыкнул и бросил «аналитическую записку» на диван.

– Что ж, значит, сами будем анализировать… – И неожиданно для самого себя спросил: – А скажи-ка, пан Стробач, зачем ты все-таки сбрил усы?

Тимош машинально провел пальцами по уголкам рта, будто приглаживая несуществующую поросль. И ответил отнюдь не приязненно:

– Тебе это так интересно?

– Не-а. Просто любопытно.

Стробач помолчал, а потом сказал неохотно:

– Вуса сбрил, потому что уж больно приметные. А в нашей работе приметным быть ни к чему.

– Нашей?

– Не лови на слове, Мазур, – скривился Стробач. – Это обобщающее понятие – «работа». И ты, и я – наемники, что прикажут, то и делаем. Раньше по разные стороны баррикады были, а теперь мои «реваншисты» и твои «промышленники» договорились – и мы попали в одну упряжку… Ты, коллега, тоже, насколько я понимаю, не на госслужбе?

– Ну, я чужакам-то не продавался…

– Чужаки – это москали, что ли? Ну да, ну работаю на Ивана свет-Сергеича… – он отставил бокал и наклонился вперед: – И вот что, Мазур, я тебе скажу. Россия мне насрала в душу по самое не могу. От всего сердца насрала – на меня в частности и на всю Украину в общем. И срать продолжает. А мне, поверишь ли, отчего-то это не нравится. Я обиделся, поверишь ли.

– Это ты на газ намекаешь, что ли?

– Да при чем тут газ! Глупого из себя не строй, а? Газ – это только часть проблемы… И мне глубочайше плевать, русские эти «реваншисты» или нет. Главное, что мне с ними по пути. Пока. Очень уж, знаешь, наши цели совпадают…

– Ответно поднасрать России?

– Дурак ты. Я не мстительный. Мне, как говорится, за державу обидно. Вот и бьюсь за державу. За Украину. Чтобы перестали смотреть на нее, как на кресы – дикие окраины Польши или России, как на сырьевой придаток кого бы то ни было, пусть даже это будут Штаты или ЕС…

– Отчего ж не биться за благое дело, – понимающе кивнул Мазур. – Особливо ежели еще и платят хорошо.

– Да, не жалуюсь, – согласился Стробач. – А ты что, за голую идею бьешься, как в прошлые времена? За великую Россию? Ой, не смеши.

– Як романтично пахне ковбаса, – с чувством подекламировал Мазур стишок, выученный уж и не вспомнить по какому поводу.

Он и сам не понимал, зачем вдруг стал подначивать Стробача… неужели старая неприязнь взыграла? Однако тот на подначку не купился, осклабился далеко не враждебно:

– Это ты правильно сказал. Умнеешь на глазах. Поздравляю. Ты в магазинах в наших был? Хотя откуда, тебе ж Малышевский все на блюдечке приносит… А ты зайди, как-нибудь, не поленись. И найди мне хоть один иностранный товар. И колбаса, и помидоры, и горилочка, сало, хлеб, мясо – все свое, все украинское. Никаких там тебе штатовских кур, датских творогов и прочей импортной хренотени. Сами делаем, сами себя кормим.

– Уписаться можно, – сказал Мазур. – Тогда шо ж вы пид НАТО лезете?

– Мазур, – поморщился напарник, – если ты еще хоть слово попытаешься сказать на украинском, я сблевану, честное слово. Может, по-аглицки ты и шпаришь, как по-родному, но мой язык тебе не осилить, клянусь. Рылом не вышел.

– Подумаешь, – весело сказал Мазур, – чего там осиливать. В каждом слове меняешь букву «о» на букву «и» – вот тебе и вся украинская мова.

– Да пошел ты…

– Приехали, – сказала Оксана, притормаживая у обочины. – Вот тут и находится ваша временная резиденция.

Мазур с любопытством глянул в окно автомобиля. Плотный коротко стриженый юнец в форме охранника деловито и монотонно скреб десантным ножом гранитную стену дома, пытаясь содрать какую-то листовку. Листовка не поддавалась, была приклеена прочно; судя по шевелящимся губам парнишки, тот медленно сатанел. Оксана вышла из машины, направилась к юнцу, и когда охранник повернулся к ней, Мазур сумел прочитать текст листовки – напечатанный крупно, солидно, явно в типографии – и, надо сказать, чуточку прибалдел:

Прочитал еще раз, решив, что померещилось. Нет, все правильно, именно так и написано: «е бют»… Русские, что ли, озорничают?..

Вернулась, покачивая бедрами Оксана, села за руль, завела мотор, а охранничек, оставив на время трудоемкое занятие по очистке фасада, поспешил отворять ворота.

Малышевский определил Мазура в тихий, но солидный Печерский район – в квартирку пятиэтажного домика, снабженного всеми необходимыми атрибутами: арка с коваными воротами, пост охраны за ними, стеклянная будка с бдительным стражником (выполняющим попутно и работу сдирателя листовок); вход в подъезд – из собственного, утопающего в зелени дворика, где имеется стоянка лоснящихся иномарок уровня не ниже «камри»… Короче, богатство, покой и стабильность. Остановились у второго подъезда, оборудованного застекленной дверью, кодовым замком, открываемым посредством пластиковой карты, и камерой видеонаблюдения.

– И что это там за прокламация на стене? – спросил Мазур, доставая из багажника пакеты с купленной по дороге провизией. – Хулиганят?

– Типа того, – поморщилась Оксана. – Тимошенковцы все угомониться не могут.

– Н-да?.. А как переводится?

– Ну, дескать, если есть «Блок Юлии Тимошенко», то все нормально, а если нема – то бандитизм и развал страны… Клеят и клеят, засранцы.

«О как, – мысленно покачал головой Мазур. – БЮТ, оказывается. А я уж, по испорченности своей, подумал было… Но все равно – люди, говорящие на таком языке, хотят, чтобы их воспринимали всерьез?»

По ухоженной широкой лестнице поднялись на третий этаж. Оксана открыла дверь и, вручая связку ключей и стопку пластиковых карт Мазуру, деловито принялась перечислять:

– Это от квартиры. Это от машины – фиолетовая «аудюшка», стоит под окнами, номер 533-34 МА, увидите. Вот документы на нее. Все чистое и подлинное, никаких фальшивок. Это – пропуск в подъезд, это – к Малышевскому…

– Охраны у меня много? – деловито перебил Мазур.

– Охраны?..

Ага, растерялась дивчина. А то вся из себя прям такая деловая…

– Ну да, ее, родимой, – по-барски сердито бросил Мазур. – Что ж я, по-вашему, сам по себе буду по городу ходить? А если снайпер?

– На сей счет у меня инструкций нет, – растерялась Оксана. – Но я узнаю у Александра Олеговича…

– Да ладно, шучу. Ясен перец, мне пока по статусу телаши не положены.

Мазур рассеяно бросил ключи на тумбочку в прихожей – после разберемся – и заглянул в квартиру.

Что ж, могло быть и хуже. Однокомнатная студия (то бишь комната была совмещена с кухней), метров пятьдесят площадью, натяжные потолки, светлые обои, раздельный санузел (и туалет, и ванная – метров по десять каждая), панорамное окно с темнеющими вдалеке куполами Лавры… Чисто, дорого, современно… и напрочь безлико. Как в номерах отелей… Сойдет.

Нехитрый чемоданчик с личными вещичками Мазура, с которыми он, как ему казалось, сто лет назад прибыл в Одессу, был аккуратно поставлен рядом с тумбочкой неподалеку от безразмерной кровати. На тумбочке стоял телевизор с жидкокристаллическим экраном.

Мазур распахнул окно – в комнату проник свежий ветерок, раскачивая занавеси – потом заглянул в бар и удовлетворенно кивнул. Налил в два бокала по чуть-чуть и кивком пригласил Оксану: