Ты не заключивай дверь...
Звонили настойчиво, явно уверенные, что хозяин дома. Кто? Кроме участкового, некому...
Чёрт, как грязно, и воняет... Чем воняет? ах, да, носки... и обрыгался перед сном... Открыть форточку, балконную дверь - пока оденусь, чуток проветрится... Блевотину прикрыть... что это? рубашка, ерунда, выброшу... паскуда, раззвонился, знает, падла, что дома... Да иду, иду, мусор поганый... Счас начнёт моралку качать...
Сначала он увидел ножки стула. Значит, не мент. Звонить перестали. Егор поднял глаза: на стуле стояла маленькая рыжая девчушка в тёмно-зелёном брючном костюмчике; на вид ей лет пять.
- Понимаете, - сказала девчушка, всплеснув руками, - я играла у себя на балконе, понимаете, постирала куклин фартушик и повесила сушиться. А он, понимаете, упал на ваш балкон. Понимаете? Я могу его взять?
Опережая егорово желание ругнуться и захлопнуть дверь, девчушка живо соскочила со стула и решительно направилась к балконной двери. Возвращаясь с "куклиным фартушком", девчушка вдруг приостановилась, присела, заглянув под диван, совсем не по-детски вздохнула. Затем подошла к Егору, всё ещё стоявшему у приоткрытой двери, тихо спросила:
- Вы тоже водку пьёте?
- Не пьёт только телеграфный столб... - начал по привычке Егор, но тут же осёкся: большие зеленовато-голубые глаза девчушки смотрели на него в упор, и взгляд их осуждающе-порицающий напомнил бабушку, ту, из его беспечного детства... Она так же смотрела на Егорушку, когда слышала от него уличные гадости. Егор на мгновение ощутил себя вновь мальчиком, и щёки тотчас запылали, как исхлёстанные.
Девочка подошла к стулу, взялась за него, но не стронулась с места, повернулась лицом к Егору и, глядя ему в ноги, сообщила:
- Понимаете, у нас мамка пьёт водку, поэтому папа и бросил нас... Вы не знаете, Север далеко?
- Далеко, - Егор ответил грубо и резко: что-то непонятное происходило в нём, и это бесило. Что непонятное...
Ему хотелось захлопнуть дверь, и... говорить с этой милой девчушкой, смотреть в её чистые, порицающие, но понимающие глаза. Столько дней и ночей его опоганенная больная душа жаждала этого бальзама понимания, но в ответ были только яды: равнодушие и презрение... И душа потеряла веру в исцеление, немая и ослеплённая утонула в боли. Жизнь поддерживала болеутоляющим - бормотухой...
- А сколько дней надо идти? Понимаете, я хочу к папе. Можно на поезде или на самолёте, но меня туда не пустят. Понимаете, там пропускают детей только с родителями...
Девочка взяла стул и понесла к лестнице. Миновав лифт, обернулась:
- Понимаете, у вас грязно в комнате, хотите, я вам помогу убираться?
- Приходи... - неожиданно для себя, сказал Егор.
- Минуточку, - бодро крикнула девчушка, скрываясь за кабиной лифта.
Едва она скрылась, как Егора охватило незнакомое чувство. Впрочем, скорее забытое с тех давних детских лет, когда по выходным можно было спать сколько угодно, а проснувшись, ещё и понежиться, не думая о ненавистной школе; когда входила бабушка и вносила вкуснейшие кухонные запахи, ласково улыбалась, нежно целуя Егорушку в лоб: "Доброе утро, сонюшка! Вставай, я ватрушечек напекла и компотика сварила..."
Оставив дверь открытой, Егор кинулся в комнату, распахнул окна, собрал половики в кучу. Хотел вынести на балкон и вытряхнуть, но на пороге уже стояла девочка: она тащила за собой за шнур, точно упрямую собачку, красный пузатый пылесос.
- Понимаете, нельзя вытрехать на улицу. Где у вас резетка?
Егор показал, девочка подтянула пылесос и включила:
- Понимаете, у нас всегда папа...
Егор понял, подошёл к пылесосу, девочка бросилась расстилать половики. Внезапно замерла, глянула на Егора:
- Понимаете, я не знаю, как вас зовут.
- Егор...
Девочка оставила половик, подошла и протянула руку:
- Очень приятно. Светланка.
Егор осторожно, как миниатюрную хрупкую вещь, пожал её ладошку. Девочка посмотрела на его тёмную руку, подняла голову:
- У вас тоже нет горячей воды?
Егора, неожиданно, бросило в жар, в горле запершило, и он закашлялся.
- Понимаете, это от курева. Папа говорил: когда куришь разное курево - всегда кашляешь. Он курил много, потому что мамка пила водку. У папы нервы не выдерживали, понимаете... А зачем вы, Егор, курите? У вас нет жены?
- Нет у меня жены, - невольно опять вырвалось резко, но Егор тут же взял себя в руки, продолжил тихо и ровно: - Никого у меня нет...
- Совсем-совсем? А друзья-подруги?
Светланка спросила с глубоким участием, и вновь посмотрела так знакомо, что сердце Егора сжалось от давней боли, глаза увлажнились: бабуля, родная моя, как же мне тебя не хватает! На мгновение родился позыв уткнуться лицом в колени и, не стыдясь, дать волю слезам...
Но бабушки нет... А ребёнку что расскажешь о своей "беде", где суть дела как раз из области "детям до шестнадцати"... Тут и взрослые не стремились понять ПЕРВОПРИЧИНУ поступка, а видели, как и суд, ТОЛЬКО наказуемое изнасилование... Ладно, чёрт с ними, козлами, отболело - и забыто...
- Друзья-подруги? Я, маленькая, для них стал плохим...
Светланка протяжно вздохнула:
- Со мной во дворе тоже никто не играет... потому что я дочка пьяницы, грязнуля, у меня... "воши и глисты могут быть"... А у меня ничего, ничего нет, понимаете? - Светланка готова была расплакаться.
- Понимаю, маленькая. Козлы они вонючие!
- Не надо ругаться, Егор, - Светланка смахнула слёзки, и живо метнулась к половику. - Давайте убираться.
Они дружно пропылесосили половики, затем Светланка приметила на окне умирающие от жажды цветы - бабушкино наследство - и сбегала на кухню за водой.
- Понимаете, чего-то не хватает, - вдруг сказала Светланка тоном кокетливой дамочки, явно подражая мамке, либо её собутыльнице. - Музыки не хватает.
Егор включил магнитофон с древней кассетой популярной в его светлой прошлой жизни группы "Песняры". Подпевая и пританцовывая, Светланка принялась поливать цветы. Егор тем временем включил воду в ванну, извлёк из-под неё швабру и приступил к мытью полов.
Закончив с цветами, Светланка придвинула стул к окну и полезла снимать занавески.
- Я сам, - попытался предупредить Егор.
Стул качнулся, девочка подалась вперёд на спинку, и он опрокинулся - Егор чудом успел подхватить Светланку.
- Понимаете, невезучая я, всё время падаю, - засмеялась девочка и выдала очередную взрослую фразу, дешёвый дамский комплимент: - Какие у вас, Егор, сильные руки... - закончила тихо, по-своему с детской простотой: - Тёпленькие... А у папы холодные всегда...
- Ты очень любишь папу?
Светланка помолчала, опустив пышные ресницы; казалось, она прислушивалась к тому, что происходило сейчас в ней. Егор, невольно затаил дыхание, боясь спугнуть тайный, возможно важнейший сейчас процесс души девочки.
- Понимаете, - внезапно заговорила Светланка, быстро роняя слова, казалось, мокрые от внутренних слёз, но в тоже время языком и тоном усталой умудрённой горькой судьбой женщины, - мне жалко папу... Он привык к мамке, жалел её, а она не жалела его... Обзывала слабаком и пила водку... Я родилась случайно, по ошибке молодости... Папа всегда гладил меня по голове и руки у него были холодные-холодные, как ледышки... Понимаете, папа никогда меня не бил, не ругал, а мамка...
- Ругала? - Егор осторожно опустил девочку на ноги.
- И бьётся. Один раз веником... Называет "дрянь" и... - Светланка, словно опасаясь, что подслушают, припала к Егору и горячо выдохнула: - "ублюдкой и говнюхой"... Вы работаете, Егор?
- Нет, ещё не работаю...
- Жалко. Если бы вы работали, вам бы дали отпуск, и тогда бы вы отвезли меня к папе.
- Но у него холодные руки. Он женится... и ты станешь обузой...
- Но я не хочу жить с ней! - вскрикнула Светланка, перебив его, заплакала, уткнувшись лицом в живот Егора.
