Между тем Анатолий занял место у штурвала, и мы почувствовали, как судно начало сотрясаться от заработавшего мотора. Капитан медленно начал опускать широкую ручку вниз, и корабль, покачиваясь на волнах, медленно поплыл между стоящими здесь же в изобилии катамаранами, катерами и даже одним большим чёрно-белым кораблём, на верхушке которого крутилось нечто вроде локатора. Я сразу же порадовался, что не мне нужно править, так как представлялось практически невозможным вывести наше сравнительно большое судно никого не задев, и, тем не менее мы безо всяких приключений выбрались на простор, развернулись и поплыли вдоль высокого утёса, оставив Изола Беллу левее.

— Обратите внимание направо — здесь есть симпатичные гроты, куда очень любят возить туристов. Сейчас мы, наверное, воздержимся от их посещения, но как-нибудь по случаю вполне можно заглянуть. Уверен, вам, Лена, будет точно интересно, — сказал Анатолий, а мы в ответ неопределённо зашуршали пластиковыми стаканчиками.

Мне «Лимончелло» понравилась — в напитке ощущалось что-то как раз такое, что могло ассоциироваться если и не с запахом, то духом Сицилии точно. Лена неопределённо водила губами и, казалось, витала мыслями далеко отсюда, а Александр делал маленькие глотки прямо из бутылки с красивой этикеткой, изображающей извержение вулкана, и отдувался. Это невольно напомнило мне о ночном происшествии и заставило беспокоиться ещё больше. Кроме того, я почему-то был разочарован тем, что штурвал просто поворачивал в ту или другую сторону мотор, что ассоциировалось у меня исключительно с небольшими лодочками, а на кораблях, даже применительно к «Антонио», представлялось, что всё должно быть совершенно иначе. Серьёзнее, что ли — хотя честно говоря, подробнее об этом я никогда не задумывался, а речь шла скорее о каких-то устоявшихся ни на чём не основанных уверенностях. Подобное иногда приключалось со мной, когда совершенно безосновательно и естественно представлялось одно, а на практике оказывалось совершенно другое, что невольно озадачивало и заставляло предсказуемо сомневаться и во многих других собственных суждениях.

Мы обогнули утёс и вскоре притормозили у ничем не примечательной неровной скалы, поднимающейся вверх практически отвесно. Отсюда был виден маленький кусочек Изола Беллы, но люди, лодки и всё остальное скрылось из вида, создавая ощущение нашего одиночества и нахождения рядом с каким-то необитаемым островом. Это невольно вносило какое-то дополнительное беспокойство, а тут ещё Анатолий громко бросил якорь и стоял со своим блокнотом, который отчаянно шелестел на ветру страницами, что-то проверяя и глядя под ноги. Некое напряжение, казалось, ощутимо повисло в воздухе и, если бы Александр не опередил меня, я точно нарушил бы молчание первым.

— Так и что теперь?

— Всё вроде бы правильно. Думаю, это именно здесь… — задумчиво произнёс Анатолий. — Мы его, конечно, найдём и то, что нужно будет там. Но вот кто это возьмёт, и как мы теперь узнаем цифры?

— А можно немного подробнее и понятнее? — голос Лены дрогнул, и она ближе прижалась ко мне.

— Да, конечно. Видите ли, мы сейчас познакомимся с последним обладателем капсулы.

— Он что, приплывёт к нам на чём-то сюда?

— Нет, скорее мы направимся к нему.

Анатолий снял пенсне и внимательно его осмотрел.

— Кто-то из нас сейчас должен стать обладателем последней капсулы и я полагаю, что обязательно появятся тени, чтобы указать на того из нас, кто должен им стать. В противном случае, согласитесь, нам трудно будет её разделить, да это и не соответствовало бы всему тому, что мы об этом знаем. Кроме того, мы точно не услышим от этого человека цифр, и я пока с трудом себе представляю, как их можно выяснить.

— Что-то я не очень понимаю. Мы что, говорим о мертвеце?

Александр скривился и оглянулся.

— Да, именно так. Мои сицилийские друзья подсказали мне, где его искать таким оригинальным способом, но что делать дальше, честно говоря, я не знаю. Но, думаю, точно должно что-то произойти.

Анатолий водрузил пенсне на место и указал рукой на что-то под лавками.

— Там у меня есть всё необходимое для погружения, но насколько это будет правильным сейчас, я не знаю. Поэтому, раз мы не приметили пока ничего необычного, думаю, нам стоит ещё немного подождать и попытаться сбросить вполне естественное напряжение.

— Каким же образом? — невесело усмехнулся я.

— А вот как.

Анатолий открыл бар и вытащил оттуда хлеб и тубы, потом разорвал одну и начал ломать печенье, бросая его за борт.

— И это, по-вашему, поможет? — натянуто спросила Лена.

— Несомненно. Подойдите ко мне и убедитесь собственными глазами.

Мы приблизились к борту и посмотрели на воду, тут же невольно удивлённо замерев. Большие косяки маленьких тёмных рыб скользили в прозрачной воде, а потом подпрыгивали, появляясь над поверхностью и хватая кусочки печенья. Создавалось такое впечатление, что вода бурлит, а через мгновение всё успокаивалось, и рыбы, казалось, совершенно отрешённо плавают на глубине, не проявляя никакого интереса к происходящему вокруг.

— Присоединяйтесь, это на самом деле необычно!

Анатолий широким жестом показал нас на хлеб и печенье.

— Что же, действительно я такого ещё не видел, — кивнул Александр и, оторвав внушительную горбушку, начал крошить её в воду.

Вскоре мы все бросали куски на взволнованную поверхность моря и наблюдали самое настоящее сражение за еду. Мне почему-то казалось, что в таких тёплых местах, где пища буквально повсюду и даже под ногами валяются оливки, вопрос с пропитанием ни у кого из животных не стоит вообще. И вот, пожалуйста — такое ощущение, что рыбы здесь прямо-таки мучаются от голода и готовы бросаться без разбора практически на всё, что упадёт на поверхность. Или они так любят именно мучное?

— А в этом что-то есть, — прошептала мне на ухо Лена и, наклонившись ниже, продолжила. — Знаете, у меня буквально мороз по коже от того, что где-то рядом с нами есть покойник, но больше всего, конечно, я боюсь этих теней.

— У меня что-то подобное, думаю, впрочем, как у всех нас, — сказал я, а сам подумал о том, что эти рыбки очень похожи на нашу компанию, только вместо печенья и хлебы мы кидаемся на капсулы — в первую очередь, ради собственной жизни, а во вторую — из-за какого-то мифического приза в конце. И всё это бросают нам эти неизвестные тени, принуждая принимать непонятные правила игры и находиться, пусть и в таком замечательном месте, но по принуждению, прямо скажем, невыгодно отличаясь ото всех остальных. Здесь же я невольно подумал о том, что не совершал ничего эдакого с момента нашего знакомства с Анатолием, хотя с моим знанием английского языка, я, скорее всего, и так вёл себя более чем странновато для окружающих, пытаясь жестами, мимикой и ещё непонятно чем объяснить самые простые вещи. Или это не в счёт? Надо будет уточнить у моих знакомых — как и что здесь с этим у них, так как наше поведение никак не походит на те же закидоны Маши, которая, возможно, именно поэтому так никогда и не узнает о результатах игры. Или, если принять за правду разнообразные теории о душах, она вполне может сейчас виться где-то рядом и даже болеть за меня, как призрачная девочка. Её, кстати, мне очень не хватало, а после ночных событий я почему-то был точно уверен, что ей больше не позволят теперь ко мне приблизиться. А ведь только сейчас я стал понимать, насколько в глубине души был благодарен ей за сопровождение на Сицилию и рассчитывал на помощь той, кто, скорее всего, представляет ту же неизвестную сторону, что и тени. По крайней мере, она должна знать гораздо больше об их таинственной природе, чем это сейчас представляется возможным для нас. В любом случае, видимо, снова придётся рассчитывать только на себя, и от этого становилось нестерпимо одиноко и страшно, но в то же время я прекрасно осознавал, что если сейчас неожиданно всё просто закончится, то мне не хочется возвращаться в привычный мир и делать вид, что всё по-прежнему. Кто знает, возможно, тогда лучший выход — всё же смерть, как бы странно это ни звучало. Но, разумеется, не самоубийство, а нечто героическое и позволяющее, пусть и в последние мгновения, избавиться от главной тени в жизни любого человека — страха, став свободным и независимым.