Толкнув дверь столовой, я оказался в уютном помещении с тремя рядами столов, простенькой и обшарпанной кухонной стенкой, оборудованной даже посудомоечной машиной, на которой неизменно висела надпись «Не пользоваться!», микроволновой печью и парой кулеров, которые почему-то раз в пару недель неизменно ломались и потом дня три бездействовали. Возможно, это было связано с тем, что у них отсутствовала сверху привычная бадья с водой, издающая глубокие булькающие звуки, а приборы подключались напрямую к центральной системе водоснабжения, с использованием фильтров. Собственно, в этом для меня никакой проблемы не было, но отдельные коллеги почему-то принципиально отказывались пить такую воду и закупали по пути на работу бадеечки с экологически чистой жидкостью. У меня на этот счёт были большие сомнения, однако если им так спокойнее, то почему бы и нет. Однажды я попробовал воду из бутылки с обнадёживающим названием Святой родник земли нашей или что-то в таком роде, в результате от приторного запаха пластмассы почувствовал тошноту и вылил после первого же робкого глотка.
Войдя в столовую, я тут же пошатнулся и закашлялся от резкого неприятного запаха. Это была гремучая смесь того, что сотрудники принесли из дома и разогревали в микроволновой печи, очень скоро начинающая напоминать ужасный смрад, от которого у меня к горлу неизменно подкатывала тошнота. И как только эти люди здесь сидят, мило беседуют, да ещё и умудряются в себя что-то запихнуть? Сделав маленький глоток воздуха, и задержав дыхание, я быстро прошёл к кулерам и понял, что кофе мне не хочется точно. И так растворимый напиток здесь закупался самой средней ценовой категории, а от окружающего смрада казалось, что начни я заливать гранулы кипятком, меня непременно вырвет в этот самый пластиковый стаканчик. Что же — просто холодная вода, тоже вовсе не плохо.
С трудом проделав путь назад, я поскорее захлопнул дверь и вдохнул полной грудью. Да, как хорошо, что я не ношу ничего с собой из дома, иначе, наверное, пришлось бы закупаться жвачками, чтобы заглушать запах рвоты. Впрочем, я вообще в последнее время предпочитал не обедать, обнаружив в какой-то момент, что всё труднее начинает даваться подъём по лестнице, а весы однозначно показали 78 килограммов против привычных 69. Вначале это вызывало лёгкий дискомфорт, а временами даже спазматические боли в желудке, как будто кто-то грубо посасывает и вытягивает его стенки изнутри. Потом вошло в норму и стаканов двадцать чая и кофе, которые я выпивал за рабочий день, вполне стало хватать, чтобы нормально продержаться до обильного домашнего ужина.
— Что, пообедал? — радостно приветствовал меня прохаживающийся здесь же охранник, с которым мы пару раз случайно сталкивались в метро по дороге на работу и, видимо, по этой причине, он считал, что мы уже, по меньшей мере, стали добрыми знакомыми.
— Нет, пойду сейчас на набережную, покурю.
Ответил я, неприязненно косясь на его криво заправленную в необъятные брюки рубашку. Кажется, если бы не широкий ремень и массивные подтяжки, одежда разорвалась бы в клочки от распирающего во все стороны тела, и охранник стоял бы на посту голым.
— Вот и правильно. Тем более что, похоже, сегодня целый день будет солнечно… — вздохнул он и громко шмыгнул носом. — А я вот, представляешь, где-то подцепил этот чёртов насморк, и никак не вылечусь. Хотя по такой погоде ничего удивительно здесь и нет. Сам-то как? Не кашляешь?
— Нормально… — протянул я и, прислонив электронный пропуск к узкому чёрному прямоугольнику с неприятно мерцающей красной лампочкой, побыстрее выскользнул за дверь.
Спустившись по ступеням вниз и оказавшись возле лифтов, я привычно выжал все четыре кнопки вызова и стоял, вслушиваясь в разрозненный, но далёкий гул, несущийся из шахт. Вот почему-то всегда так — случаи, когда я подходил, а лифт был здесь, можно было сосчитать по пальцам обеих рук за все два года моей работы. В общем-то в течение дня это не имело особого значения, но когда я спешил вечером домой, подобная задержка, несомненно, весьма раздражала.
— Вот, смотри. Я же тебе говорила — цены очень хорошие! — раздался сзади громкий, срывающийся на пронзительный писк голос. Повернувшись, я увидел трёх молодых хохочущих девчонок, которые цеплялись друг за друга и указывали ярко наманикюренными пальчиками на большой рекламный щит с аппетитно сфотографированными блюдами и своеобразным приглашением: «Добро пожаловать на третий этаж, там обед и полдник ваш!».
Прозвучал мелодичный звонок, и двери последнего лифта, трясясь, распахнулись.
— О, давайте сюда!
Девушки, почему-то пригибаясь, быстро заполнили кабину и выжидающе смотрели на меня. Однако я предпочёл подождать ещё немного, чем ехать целых десять этажей в такой возбуждённой компании. Видимо, это их озадачило, так как вскоре взгляды девушек стали серьёзнее, задумчивее и словно затуманились. Что произошло с ними потом и как они прокомментировали моё странное поведение, я так и не узнал — двери сомкнулись и больше мы в тот день не встречались.
Вскоре подошёл лифт прямо напротив меня и, зайдя в кабину, я увидел своё затенённое отражение в большом зеркале — наверху из шести возможных работали только две точечные лампочки. Образ почему-то показался зловещим и излишне молодым или просто испуганным. Нет, такой я сам себе явно не нравился — очень даже хорошо, что никого рядом нет.
— Тогда вниз! — прошептал я и, не поворачиваясь, нажал клавишу первого этажа.
Как всегда, я проделал весь путь, стоя спиной к дверям, так как очень не любил, когда кто-то непременно хотел заскочить в кабину в самый последний момент помогать ему в этом или видеть разочарованный и даже обвиняющий взгляд. Однажды здесь же я помог одной беременной незнакомке, схватившись за резиновые оборки закрывающихся дверей, а на следующий день, на правой ладони появился болезненный нарыв, из которого я потом извлёк ядовито-чёрный и очень твёрдый кусок резины. Вот и совершай после этого добрые дела — нуждающихся в помощи всегда почему-то оказывалось несоизмеримо больше, чем меня одного.
Именно об этом я стоял, и некоторое время размышлял, неприязненно глядя на залапанные чьими-то отпечатками ладоней двери и зеркало. И что, скажите, пожалуйста, здесь можно было такое делать? Грязная, зашарпанная кабина, а кто-то дотрагивался до не пойми чего, а потом ещё наверняка этими же пальцами извлекал из пачки сигарету, чтобы засунуть в рот, или держался с кем-то за руку. Противно, негигиенично и непонятно, точно так же, как и многие мои коллеги, почему-то никогда не споласкивающие после посещения туалета руки и считающие это нормой. При этом они рассматривали как вполне приемлемое, протянуть их для рукопожатия и частенько удивлялись — чего это я постоянно, без видимой причины, споласкиваю руки. Чудаки, хотя если бы они узнали, что я ещё и протираю их потом влажными гигиеническими салфетками, наверное, вообще считали бы меня повёрнутым на чистоте.
Дрожание кабины прекратилось, лифт остановился и я повернулся лицом к дверям, невольно отметив, что створки держатся кривовато. Потом они медленно распахнулись, и я оказался в холле, где уже дожидалось человек десять. Именно поэтому мне и приходилось оборачиваться — пару раз выходило так, что какая-нибудь многочисленная компашка настолько стремительно заходила в лифт, что я не успевал оттуда выбраться. Возможно, они думали, что мне тоже наверх, раз, приехав на первый этаж, я стою спиной к дверям. Странные — кнопки, ведущей в подвал, не было и в помине. Так откуда же я мог сюда приехать, как не сверху?
Посторонившись и пропуская охваченных каким-то нездоровым ажиотажем людей, я поднялся по невысокой лестнице, приложил пропуск и, показав его же молодому и комично дёргающемуся в такт несущейся из наушников музыке, охраннику, вышел во внутренний двор. Здесь мне пришлось невольно остановиться и некоторое время с недоумением смотреть на множество рассыпанных вокруг бумаг с официальными печатями нашей организации, ярко синеющими с кажущихся сероватыми листов, большая часть которых плавала в паре крупных луж. Впервые приходилось наблюдать здесь подобный беспорядок, особенно если учесть, что в конторе все были буквально помешаны на безопасности — даже пустые листы по этим соображениям пропускались через уничтожители бумаг. Можно было, конечно, обратить внимание охранника на явный непорядок, но я посчитал, что это точно не моё дело, иначе потом не оберёшься хлопот со службой безопасности. Поэтому стараясь не наступать на бумагу, я зигзагами пересёк двор, вошёл в арку и, повернув направо, упёрся в опущенный шлагбаум. Чтобы его миновать, пришлось низко пригнуться, пытаясь не потерять при этом чувство достоинства, и вот я оказался на территории, где разрешалось курить.
