— А какое послание я положу в переметную суму? И додумаются ли искать его там?

— Прикрепи к луке седла флажок и на нем напиши: «Посмотрите в левой переметной суме».

— Но как я могу написать, что Давид сбежал, король Артур слишком стар, а Юлий Цезарь убит в мартовские иды и теперь существует только на холсте и в мраморе или бронзе?

— С Асадом мы расправились с помощью моей ловушки!

— Но моему городу нужна битва! Хоть ее и не было, надо написать, будто она была. А для того чтобы показать твое участие в битве — ведь это ты нарочно смешал буквы и номера на камнях разобранных мостов, — мне придется сказать, что ты — англосакс, поклявшийся следовать за королем Артуром, потому что он спас тебя от двухголового змея.

Паулос в отчаянии развел руками.

— Мне надо сказать городу, что оснований для тревоги нет и победа близка!

— А ты пошли им головоломку! Я как раз изобрел такую, какую тебе нужно, все записи у меня в дорожном бауле, только мы пошлем ее без них, чтобы трудней было решить. Речь идет о мистере Пиквике, который вышел в коридор одной из английских сельских гостиниц и, взобравшись на приставную лестницу, заглядывает в окно над дверью, поскольку дверь заперта изнутри. Кубик с окном над дверью подходит к разным пустым клеткам, ибо стены коридора увешаны на первый взгляд одинаковыми изображениями скаковых лошадей, и тот, кто не очень-то разбирается в мастях (а в этом вся загвоздка!), может поставить кубик с окном над дверью не туда, куда требуется, а когда соберет все кубики и перевернет на другую сторону, может получиться картинка, изображающая не полуодетую даму, на которую хотел посмотреть мистер Пиквик, а гусарского офицера, справляющего малую нужду из окна.

— Такое им не истолковать!

Мистер Григ молча прошелся из угла в угол. Затем сообщил о своем решении:

— Можно предположить, что офицер справляет малую нужду после битвы, во время которой ему было не до того! Тогда каждому будет ясно — победа, или, что по сути дела, то же самое: победа обеспечена, словом, твои сограждане истолкуют эту картину, как и любую другую: мы победили, воин отдыхает!

— Ну а если поставят кубик туда, куда надо, и получится полуодетая дама?

— Так она же одевается, чтобы ехать на грандиозный бал! Какой еще знак победы может быть выразительней!

Братья Малатеста да Римини выходили из своих укрытий за деревьями, нарисованными на картине, изображавшей какой-то фламандский праздник, проверяли, легко ли вынимаются шпаги из ножен, и отправлялись к Лесной дороге. Их мать вышла на балкон и сделала вид, что окропляет своих отпрысков духами из флакона, захваченного с собой, когда их изгнали из родной Италии. До сыновей ее дошли слухи, что некий восточный деспот идет войной на все города, где есть хоть один мост, а так как в их навеки утраченном городе был мост, они и решили встать на его защиту. Братья вышли из дома, чтобы повстречаться с Паулосом и посоветоваться, под началом которого из трех монархов им надлежит сражаться с врагом. Паулос видел, как они, закутавшись в красные плащи, крадут лошадей на Авиньонской почтовой станции — кардинальских лошадей с укороченными хвостами и седлами со спинкой — и скачут в ночи все семеро (семеро?) по семи разным тропинкам, чтобы никто не мог сосчитать, какое подкрепление прибывает к войскам короля Артура, Юлия Цезаря и царя Давида — если этот последний, пресытившись созерцаньем грудей жены Урии, решит покинуть террасу и взяться за пращу. Возможно, прав был мистер Генри С. Григ, когда говорил, что Паулос заново пишет Всемирную Историю. Ночи стояли ветреные, но удивительно ясные, что позволяло наблюдать величавое движение искрометной кометы на всем ее пути по небосклону.

Паулос вспоминал утренние часы, когда донна Изотта выходила на балкон трясти коврики, а он становился под балконом, чтобы посмотреть на ее стройные белые ноги, заглядывая под кринолин. Можно сказать, что донна Изотта трясла не коврики, а тряпки, настолько они вытерлись и прохудились, и случалось, ветер вырывал ветхую материю из ее рук и вешал на фонарный столб возле их дома. Шли годы, и в доме герцога Малатеста не осталось, по сути дела, ни одного коврика, но донна Изотта все равно выходила трясти их жалкие останки, выходила в накинутой поверх лифчика кружевной утренней блузке с глубоким вырезом и всегда в одном и том же зеленом кринолине, расшитом золотистыми фазанами и ветками кизила со спелыми плодами; это был испанский кринолин шириной полторы вары, он колоколом расходился от тонкой талии светлейшей синьоры герцогини и на ходу колыхался. Вооружившись бамбуковой трубкой с увеличительным стеклом на конце, Паулос хорошо видел ее голые ноги, особенно левую, видел тонкую щиколотку, икру, округлое колено, полную и длинную, как у всех тосканок, ляжку, а над снежной белизной ног — золотистый пушок, золотое руно. Паулос устыдился своих грешных мыслей и сладострастных воспоминаний, когда к нему на холм, господствовавший над полем битвы, прискакали по семи разным тропинкам семь сыновей донны Изотты Малатеста да Римини, у каждого из которых правая рука была длиннее левой.

— Мама посылает тебе сердечный привет! Как сын охотника ты имеешь полное право обращаться на равных с высокородными дворянами!

Это сказал, пожимая руку Паулосу, старший брат, герцог Пандольфино, а Паулос улыбнулся, подумав, что донна Изотта могла видеть его разве что в те минуты, когда он, пользуясь увеличительным стеклом, заглядывал ей под кринолин.

«Никакую женщину восхищеньем не обидишь!» — сказал себе Паулос.

Отпрыски славного рода Малатеста да Римини уселись поближе к огню, мистер Григ угостил их пивом, а Паулос — орехами, которые не успел доесть Цезарь. И он сказал им об этом.

— Эти орехи я очистил на ужин Юлию Цезарю, но он так спешил разведать поле битвы и выбрать позицию для своих легионов, что едва их попробовал. Ускакал на своем Прималеоне, распевая октавы Ариосто: veddi negli occhi miei tende latine[103] и так далее.

— Нам надлежит решить деликатный вопрос, синьор Паулос Соискатель! Как всем известно, мы ведем свой род от Сципиона Африканского[104]. Из верности латинскому корню нам надлежало бы воевать под началом Юлия Цезаря. Но по нраву ли это придется тени нашего непобедимого пращура? Подумав, мы решили стать под знамена короля Артура, perpetuus et futurus[105] повелителя Бретани, так как в последнее время он предстает перед всеми в виде ворона — значит, мы пойдем в бой вроде бы как вольные лесные стрелки.

— А он говорит? — спросил младший из братьев.

— Он произносит «кар-р-р» на семь разных ладов!

Каждый из братьев попробовал говорить «кар-р-р» на разные тона, но у них ничего не получилось. Мистер Григ захлопал в ладоши и сказал, что это очень интересно и, вернувшись в Лондон, он подумает над изобретением «звучащей» головоломки. Тут Паулос спохватился: забыл представить англичанина братьям Малатеста! Поспешил исправить оплошность, подчеркнув, что перед ними англосаксонский воитель из тех, что первыми высадились на Британских островах и начали рубить головы кельтам, но теперь он приверженец короля Артура, а заодно принял и кельтизм как в отношении языка, так и в отношении истории и религии, потому что повелитель Круглого Стола при поддержке волшебников Мерлина и Тальезина спас его от змея о двух головах. На битву этот воитель пришел со своим изобретением, которое называется головоломкой, и поступил он так отчасти потому, что хочет опробовать свое изобретение, а еще из-за того, что он вдовец очень красивой валлийки.

— Ну, не в полном смысле слова вдовец, — поправил Паулоса мистер Григ.

Англичанин был высоким и поджарым, одевался под Шерлока Холмса, носил крылатку в красную и зеленую клетку. Из-под кепи выбивались крупные пшеничные пряди; как все нервные люди, он часто улыбался без всякой причины, показывая десны и зубы, очень искусно выточенные из анатолийского коричневого и красного агата. Руки его постоянно находились в движении, а для того, чтобы сохранить необходимую для своего ремесла ловкость пальцев, он все время упражнялся, вслепую продевая нитку в иголку или катая каплю ртути по краю ганзейской монеты с изображением галеона посередине.