– Брось ты думать об этом, – сказал Гэс.

– Не могу.

– Потому-то тебе и кажется, что с тобой что-то страшное случится, – сказал Гэс. – Слишком много думаешь.

– А какого дьявола мне еще делать? – спросил Биггер, поворачиваясь к Гэсу.

– Напейся и проспись – все пройдет.

– Не могу. Денег нет.

Биггер смял сигарету и бросил, потом достал другую и протянул всю пачку Гэсу. Они опять закурили. Мимо проехал большой грузовик, взметая за собой тучу бумажек; бумажки покружились, белея на солнце, и медленно улеглись опять на землю.

– Гэс!

– Угу?

– Ты знаешь, где живут белые, Гэс?

– Ну, знаю, – сказал Гэс и указал на восток. – Вот там, за «чертой», на Коттедж Гроув-авеню.

– Нет, не там, – сказал Биггер.

– Как не там? – удивился Гэс. – А где же?

Биггер сжал кулак и ударил себя в солнечное сплетение.

– Вот здесь, у меня под ложечкой, – сказал он.

Гэс пытливо поглядел на Биггера и потом отвел глаза, словно ему стало стыдно.

– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать, – пробормотал он. – Всегда, когда я думаю о них, я их тут чувствую, – сказал Биггер. – Да, и в груди тоже, и в горле, – сказал Гэс.

– Жжет, как огнем…

– Бывает, что даже вздохнуть нельзя…

Глаза Биггера, широко раскрытые, неподвижно смотрели в пространство.

– Вот тогда мне и кажется, что со мной случится что-то страшное… – Биггер помолчал, зрачки его сузились. – Нет, даже не случится… А я сам сделаю что-то такое, и не захочу, а сделаю…

– Да! – сказал Гэс с лихорадочной поспешностью. В его глазах, обращенных на Биггера, было смешанное выражение страха и восхищения. – Да, да, я знаю, как это бывает. Как будто падаешь куда-то и не знаешь, где очутишься…

Голос Гэса замер. Солнце зашло за большое облако, и прохладная тень легла на улицу; но оно сейчас же вынырнуло, и на улице снова сделалось совсем светло и жарко. Длинный изящный черный автомобиль, сверкая на солнце, как стеклянный, промчался мимо на третьей скорости и свернул за угол несколькими кварталами дальше. Биггер вытянул губы и пропел:

– Зуууууум!

– Все у них есть, – сказал Гэс.

– Весь мир – их, – сказал Биггер.

– Ну ладно, хватит, – сказал Гэс. – Пошли в биллиардную.

– Пошли.

Они направились к двери биллиардной.

– Да, ты что ж, пойдешь на эту работу, про которую говорил? – спросил Гэс.

– Не знаю.

– Можно подумать, что тебе не нужна работа.

– Да, как бы не так!

Они посмотрели друг на друга и засмеялись. Потом они толкнули дверь и вошли. В биллиардной было пусто, только у входа, облокотись на стойку, стоял толстый негр с недокуренной погасшей сигарой во рту. В глубине комнаты горела одна электрическая лампочка под зеленым колпаком.

– Здорово, Док, – сказал Биггер.

– Что-то вы сегодня рано, ребятки, – сказал Док.

– Джек и Джо не заходили? – спросил Биггер.

– Не было, – сказал Док.

– Сыграем партию, – предложил Гэс.

– Денег нет, – сказал Биггер.

– У меня есть немножко.

– Зажгите свет. Шары на полке, – сказал Док.

Биггер повернул выключатель. Они померились, кому начинать. Вышло Биггеру. Они начали игру. Биггер играл плохо: он думал о лавке Блюма, мысль о грабеже соблазняла и слегка пугала его.

– Помнишь то дело, о котором мы все толковали? – спросил Биггер небрежным, равнодушным тоном.

– Какое?

– Старый Блюм.

– А, – сказал Гэс. – Мы уже с месяц как перестали о нем толковать. Чего это ты вдруг надумал?

– Давай почистим его.

– Н-не знаю.

– Ты первый предложил это, – сказал Биггер.

Гэс выпрямился и пристально поглядел на Биггера, затем на Дока, который смотрел в окно.

– Тебе нужно, чтобы Док услыхал? Когда ты научишься говорить тихо?

– Да я только спросил, хочешь ли ты попробовать.

– Нет.

– А почему? Трусишь оттого, что он белый?

– Нет. У Блюма есть револьвер. Вдруг дойдет до перестрелки?

– А, ты просто боишься, вот и все. Он белый, и ты трусишь.

– Врешь, не трушу, – обиженно защищался Гэс.

Биггер подошел к Гэсу и обнял его за плечи:

– Слушай, тебе даже не придется входить. Ты будешь только сторожить у двери. Мы с Джеком и Джо войдем. Если ты кого-нибудь увидишь, ты свистнешь, и мы удерем через черный ход. Больше ничего.

Дверь отворилась; они замолчали и повернулись к двери.

– Вот Джек и Джо, – сказал Биггер.

Джек и Джо прошли в глубину биллиардной.

– Что вы тут делаете? – спросил Джек.

– Играем. Хочешь с нами? – спросил Биггер.

– Это что же, на твой счет, на мои деньги? – сказал Гэс.

Все засмеялись, и Биггер тоже, но он тотчас же оборвал свой смех. Он почувствовал, что смеются над ним, уселся у стены, положил ноги на перекладину соседнего стула и сделал вид, что не расслышал шутки. Гэс и Джо продолжали смеяться.

– Ну чего ржете как жеребцы, – сказал Биггер. – Мастера языком трепать, а на дело у вас пороху не хватает.

– Это как понимать? – спросил Джо.

– Есть один план. Я уже все обдумал, – сказал Биггер.

– Какой такой план?

– Лавка Блюма.

Наступило молчание. Джек закурил сигарету. Гэс смотрел в сторону, уклоняясь от разговора.

– Если б старый Блюм был негром, вы бы так и поскакали сейчас. А раз он белый, все трусят.

– Я не трушу, – сказал Джек. – Хочешь, пойдем?

– Говоришь, ты уже все обдумал? – спросил Джо.

Биггер шумно вздохнул и обвел всех троих взглядом. Ему казалось, что объяснения тут ни к чему.

– Это очень просто. Бояться совершенно нечего. От трех до четырех старик всегда один в лавке. Полисмен в это время уходит на другой конец квартала. Один из нас останется на улице и будет сторожить. Трое войдут в лавку, понятно? Один возьмет Блюма на мушку, второй полезет в кассу за деньгами, а третий сразу выйдет на черный ход и откроет дверь, чтобы мы могли быстро смыться переулком… Вот и все. На три минуты дела, не больше.

– У нас ведь был уговор, оружие в ход никогда не пускать, – сказал Джо. – И до сих пор мы белых не трогали.

– Неужели ты не понимаешь? Ведь это же настоящее дело, – сказал Биггер.

Он подождал новых возражений. Но так как все молчали, заговорил опять:

– Ничего тут нет трудного, если не трусить.

В комнате было тихо, только Док насвистывал у окна. Биггер внимательно следил за Джеком: он знал, что при таких обстоятельствах слово Джека будет решающим. Биггер боялся Гэса, потому что он знал, что, если Джек скажет «да», Гэс не выдержит. Гэс стоял у биллиарда, вертя в руках кий, рассеянно скользя взглядом по шарам, остановившимся в положении незаконченной партии. Биггер встал и резким взмахом руки разогнал шары, потом повернулся к Гэсу, не глядя, как шары, поблескивая, чертят зигзаги по зеленому сукну, сталкиваются, расходятся, отскакивают от упругих бортов. Биггер сам звал Гэса на этот грабеж, и все же от страха, что Гэс и в самом деле пойдет, что-то сжалось у него внутри; ему даже сделалось жарко. У него было такое ощущение, словно он хочет чихнуть и не может, только это было мучительнее, чем когда хочешь чихнуть. Ему стало еще жарче, внутри сжалось еще сильнее; зубы у него были стиснуты, нервы напряжены до предела. Он почувствовал, что в нем вот-вот что-то лопнет.

– А, черт! Говорите же наконец кто-нибудь.

– Я иду, – снова сказал Джек.

– Если все идут, значит, и я тоже, – сказал Джо.

Гэс все еще молчал, и у Биггера возникло странное ощущение, полусознательное, полуинстинктивное. Он как будто раздвоился и мешал самому себе. Все шло до сих пор так, как ему хотелось: все, кроме Гэса, дали согласие. Теперь их было трое против Гэса одного; именно этого он добивался. Биггеру страшно было грабить белого человека, и он знал, что Гэсу тоже страшно. Лавка Блюма была невелика, и Блюм был один, но Биггер никогда не решился бы на грабеж иначе как при участии своих трех друзей. И даже с ними ему все-таки было страшно. Он убедил всех, кроме одного, и этот один внушал ему страх и горячую ненависть; он перенес на Гэса часть своего страха перед белыми. Он ненавидел Гэса, потому что он знал, что Гэсу так же страшно, как и ему самому; и он боялся Гэса, потому что знал, что Гэс согласится и тогда он вынужден будет идти на этот грабеж. Точно человек, который решил покончить с собой, и боится, и знает, что он должен это сделать, и все эти чувства давят на него сразу, он смотрел на Гэса и ждал, чтоб тот сказал «да». Но Гэс молчал. Биггер стиснул зубы так сильно, что челюсти заболели. Он тянулся к Гэсу, не глядя на него, но ощущая его присутствие всем своим телом, повсюду: снаружи и внутри, и ненавидя и Гэса и самого себя за это. Потом вдруг он почувствовал, что больше не может. Нужно было заговорить, разрядить томительное напряжение нервов. Он взглянул на Гэса в упор глазами, покрасневшими от страха и злобы, прижав к бокам стиснутые кулаки.