Круг в сто десять лет да вернет обычай

Многолюдных игр, да поются гимны

Трижды светлым днем, троекратно ночью

Благоприятной!

(Гораций. «Юбилейный гимн». Пер. Н.Гинцбурга)

Но творчество Горация не исчерпывалось подобной государственной лирикой. Для него также характерно передавать философские взгляды Эпикура в форме картин и призывов. Он все время доводит до сознания читателя бренность человеческой жизни, относительный характер богатства и власти, советует довольствоваться скромным неприхотливым счастьем, использовать день и час, наслаждаться радостями жизни в маленьком личном мирке.

За мудрость духа! Круто придется ли —

Невозмутимость выкажи, счастье ли

Сверкнет — смири восторгов бурю,

Ибо ты смертен, о друг мой Деллий:

Рабом ли скорби ты проскучаешь век,

Рабом ли неги с кубком фалернского,

В траве под небом полулежа,

Вкусишь ты, празднуя, дни блаженства.

Зачем, скажи мне, тополь серебряный,

Сплетаясь ветвями с мощной сосной, зовет

Под сень прохладную и воды

Перебегают в ручье нагорном?

Вина подать нам! Нежный бальзам сюда!

Рассыпать розы, краткие прелестью,

Пока дела, годы и нити

Черные Парок не возбраняют.

А там усадьбу — домик с угодьями,

Где плещут волны желтые Тибра, — все,

Что ты скупал, копил годами,

Неотвратимый наследник примет.

Будь ты потомком древнего Инака,

Будь богатеем, будь простолюдином,

Будь нищим без гроша и крова,

Ты обречен преисподней — Орку.

Вращайся, урна! Рано ли, поздно ли,

Но рок свершится, жребии выпадут,

И увлечет ладья Харона

Нас в безвозвратную мглу изгнанья.

(Гораций. «Квинту Деллию». Пер. Я. Голосовкера)

Несмотря на личную и художническую самобытность, Вергилий и Гораций являлись представителями той поэзии, которая совпадала с представлениями Августа и с критериями новой политической системы. Одновременный расцвет римской элегии свидетельствует о том, что были и совсем другие принципиальные позиции. Стихи Тибулла, Проперция и Овидия свидетельствуют, что августовская культура пропиталась социальной напряженностью, которая стала для Овидия судьбой.

Тибулл (54—19 гг. до н.э.), выходец из всаднического сословия и поддерживающий тесные отношения с независимым политиком Мессалой Корвином, никогда не упоминал Августа в своих произведениях. Правда, и у него значительное место занимает мир старой римской религии, ее ритуалов, молитв, поэтому тематика его стихов не могла не понравиться господам положения. Тибулл хотел посвятить жизнь в маленьком поместье любви и музам. Он решительно не принимал безудержную спешку своего времени, корыстолюбие и, конечно, войну. В его изящных любовных элегиях перемежались настроения и чувства. Он мог так же беззаветно предаваться мечтам о своей любимой Деллии, как и разочарованию и ревности.

Проперций (47—15 гг. до н.э.), как и Гораций, принадлежал к кругу Мецената и в стихах при случае упоминал своих современников. В четвертой книге элегий он скорее всего пошел навстречу ожиданиям Августа, прославляя в ней истоки римского культа и августовский Рим. Однако более подробно воспевать деяния Августа он не стал. Любовные элегии Проперция отличаются сочетанием личных переживаний с образами и содержанием мифов. Несмотря на мудреные выражения, они выказывают не менее сильную страсть, чем у Тибулла. Но своими метаниями между удовлетворением и разочарованием, а также по крайности чувств Проперций ближе скорее Катуллу.

Симптоматично, что часто непонятные стихи Проперция едва ли можно удовлетворительно перевести в стихотворной форме. Но даже современный перевод характерной для него композиции показывает, что у него, как и у всех элегистов того времени, были иные приоритеты, чем августовская реставрация:

Кинфия, рада теперь ты, конечно, отмене закона:

Долго ведь плакали мы после изданья его, —

Как бы он нас не развел. Но, впрочем, Юпитеру даже

Любящих не разлучить против желания их.

Правда, Цезарь велик, но величие Цезаря в битвах:

Покорены племена, но непокорна любовь.

С плеч себе голову снять, поверь, я скорее дозволил,

Нежели ради жены факел любви погасить.

Или, женившись, пройти у твоей затворенной двери

И об измене своей горькие слезы мне лить.

Ах, какие тогда нагнала б тебе сны моя флейта,

Более скорбная, чем звук похоронной трубы!

Есть ли мне смысл нарождать детей для отчих триумфов?

Кровь моя ни одного воина не народит.

Вот если б я воевал в защиту и честь моей милой, —

Мал показался бы мне Кастора конь-великан.

Этим-то имя мое и снискало громкую славу,

Славу, какая дошла до борисфенских снегов.

Только тебя я люблю, люби меня, Кинфия, так же:

Будет мне эта любовь даже потомства милей.

                                        (Пер. Л. Остроумова)

Овидий (43 г. до н.э.—17—18 г.н.э.) был характерным представителем нового поколения. Этот образованный, независимый человек писал легко и свободно, проявляя талант и поэтическое мастерство. Его литературное наследие больше, чем у всех остальных поэтов той эпохи. К его великим шедеврам принадлежат «Метаморфозы» и «Фасты». В «Метаморфозах» он искусно изложил античные мифы о превращениях, а в «Фастах» в соответствии с римским государственным календарем представил все праздники, памятные дни и обычаи для первых шести месяцев года. Но не только эти произведения быстро принесли ему широкую известность. Он написал также «Любовные элегии», элегантную и прелестную вариацию на тему любовной лирики, не менее удачные шуточно-поучительные элегии «О косметических средствах для женского лица», «Искусство любви» и «Лекарства от любви».

В этих оригинальных стихах Овидий старается передать остроумный, но отнюдь не пошлый стиль игривых, кокетливых флиртов римской золотой молодежи. Будучи замечательным наблюдателем и знатоком психологических моментов, в остроумной форме и с изысканном виртуозностью изображает любовную игру партнеров. Несомненно, он хотел сохранить отстраненный, объективный взгляд на любовь и избегал описания любовных отношений в стиле Катулла. Но его иногда даже фривольные стихи не соответствовали строгому и крайне чопорному миру представлений престарелых Августа и Ливии, атмосфере сословной политики и законодательству о нравах.

Уже само существование элегиков и их идеалов, а также их поклонников и читателей бросало вызов принцепсу. В конце концов, Овидий оставил сенаторскую карьеру и перестал заниматься политической деятельностью так же, как и всадник Тибулл и вышедший из зажиточной семьи Проперций. Если Август сначала и не выказал своего отвращения к «Искусству любви», то события вокруг Юлии Младшей в 8 г. до н.э. предоставили ему возможность свести счеты: Овидий был сослан в Томы (Констанца), что нанесло ему тяжелый удар. Как бы Овидий ни оплакивал свою участь в «Тристиях» и «Письмах с Черного моря», как бы страстно ни умолял в своих просьбах о хотя бы некотором смягчении приговора, Август остался глух к раболепным словам. Однако помешать распространению произведений Овидия он не пытался.

Что касается прозы, то здесь особого внимания заслуживают исторические труды августовской эпохи, особенно Тита Ливия, который родился в Падуе в 59 г. до н.э. (ум. в 17 г. н.э.). В отличие от Саллюстия (ум. в 35 г. до н.э.), историка кризиса Римской республики, и тех авторов, которые, как Азиний Поллион, с большой объективностью отобразили эру гражданских войн, Ливий сознательно уклонился от написания современной ему истории и обратился к традиционным формам римской анналистики, представив весь процесс римской истории.