Таким образом, в экономически отсталой среде не может происходить диффузия власти, характерная для развитых демократических обществ. Существует либо жесткое централизованное управление, либо, в качестве переходной фазы, такая степень власти для отдельных регионов, которая делает их де-факто независимыми государствами. (Последнее имело место, например, в северной Нигерии перед переворотом 1966 года.) Каждый знает, что лучше взять что-нибудь конкретное, чем что-нибудь эфемерное. Несколько упрощая, можно сказать, что власть в централизованном государстве, управляемом маленькой элитой, подобна хорошо охраняемому сокровищу; власть в развитом демократическом обществе походит на свободно перемещающуюся атмосферу – и кому под силу ее захватить?

Предпосылка экономической отсталости может быть протестирована на основании известных фактов о степени экономического развития государств, в которых свершились перевороты в последние десять лет, – и четкая взаимосвязь сразу станет ясной[21].

Но это необязательно означает, что: а) все слаборазвитые страны подвержены сами по себе опасности переворота; б) что развитые страны ни в каком случае не являются хорошей мишенью для переворота. Однако можно с уверенностью сказать, что лишь благодаря вмешательству особых обстоятельств реально предотвратить успех хорошо спланированного переворота в экономически отсталых странах, в то время как только исключительные условия (описанные в первой главе) позволят совершить успешный переворот в развитых странах.

Невозможно захватить власть в государстве, если важный источник политической власти в этом государстве не находится. Восстание 1956 года в Венгрии, например, было абсолютно успешным, и его лидеры быстро установили контроль над традиционными инструментами власти: вооруженными силами, полицией, радио и средствами связи. Но главным источником власти прежнего режима оказалось то, с чем нельзя было справиться на улицах Будапешта: присутствие сил Советской армии внутри и вокруг Венгрии.

Эти вооруженные силы – намного превосходившие венгерскую армию – были более весомой опорой для поддерживаемого Кремлем правительства, чем любой элемент внутри страны. Красную армию контролировали из Москвы, и восстание в Венгрии могло добиться успеха только при условии, если бы его осуществили в Москве, а не в Будапеште[22].

Подобная зависимость одного правительства от другого является довольно распространенным явлением; хотя осталось мало колоний, существует много псевдонезависимых государств. И в некоторых случаях у них гораздо меньше свободы действий, чем у прежних колоний.

Как в Восточной Германии, так и в Южном Вьетнаме вооруженные силы великана-«союзника» гораздо более мощны, чем национальные вооруженные силы. В обоих государствах международное и внутреннее положение так тесно переплетены, что «союзник» должен иметь эффективный контроль над обширными сферами внутренней политики – даже если предположить, что он не хочет вмешиваться в них по иным причинам. Правители Восточной Германии всегда стремились заручиться одобрением советских властей даже по отношению к небольшим изменениям в своей политике, и каждое заявление политического толка руководителей ГДР можно без труда связать с их очередным визитом в Москву. В Сайгоне посольство США тоже признано всеми гораздо более значимым источником власти, чем президентский дворец.

В этих условиях переворот может быть успешным только с одобрения большого «союзника». Первый переворот в Южном Вьетнаме, в результате которого были свергнуты непопулярный диктатор Дьем и еще менее популярный семейный клан Нго, сделали люди, которые прекрасно понимали эти реалии. Когда события 8 мая 1963 года в Хюэ привели к разрыву между Дьемом и буддистами, давно проявлявшие недовольство генералы решили действовать: они «прозондировали» мнение посольства США в Сайгоне и спросили через посредника, сообщат ли американцы Дьему о «консультациях относительно возможного изменения преобладающей политической структуры». Когда после некоторых значительных дискуссий между ЦРУ, посольством, президентом и Пентагоном американские власти проинформировали заговорщиков, что Дьему ничего не сообщат, произошли события, перечисленные ниже.

Май 1963 года: начало интенсивного конфликта между буддистами и Дьемом.

Май – сентябрь: внутриамериканские дебаты о том, являются ли буддисты нейтралистами, с которыми надо бороться, или националистами, которых надо поддержать. Конечный вывод был примерно таким: буддисты течения хинаяны «плохие», а буддисты течения махаяны – «хорошие»[23].

Октябрь 1963 года: приостановление экономической помощи Южному Вьетнаму, то есть режиму Дьема.

22 октября 1963 года: прекращение прямой помощи со стороны ЦРУ «специальным силам» Нго Динь Нху[24]. Эти силы были главным источником власти режима и полностью финансировались и оснащались ЦРУ.

1 ноября 1963 года: переворот.

2 ноября: смерть Дьема и Нго Динь Нху.

Южновьетнамские партизаны обвинили генералов и их лидера Ван Мина в том, что они являются марионетками американцев. Однако генералы в своем диалоге с властями США были всего лишь реалистами: они понимали, что любая власть, которую можно захватить, зависит от американцев. Захват Сайгона со всеми его объектами без поддержки США был равносилен захвату пустого символа.

Восточная Германия и Южный Вьетнам представляют собой два очевидных примера зависимости, но гораздо больше стран расположены в «серой зоне» между реальной независимостью и полным подчинением. Многие бывшие колонии могут служить примерами более мягких видов зависимости, и присутствие бывшей метрополии там очень ощутимо и эффективно. Вместо больших и дорогостоящих армий в этих странах присутствуют военные и экономические «советники», оказывается экономическая помощь, а главное – существует тесная сеть давней зависимости в неполитических сферах. Например, система образования следует традициям колониальных времен, профессиональные организации равняются на систему метрополии, и, что очень важно, правящая элита состоит в основном из юристов, сам смысл существования которых базируется на использовании определенной процедуры и кодекса законов. Торговля зачастую привязана к бывшей метрополии, потому что действует сила вкусов и привычек, а также оттого, что торговые контакты часто основаны на прежних отношениях и связях.

Поэтому через пять лет после обретения независимости соседние бывшие французские и британские колонии все еще связывались друг с другом по телефону через Париж и Лондон, хотя прямая линия между ними была протяженностью всего 300 миль, а столицы прежних метрополий разделяли 5000 миль.

Сила связей между бывшими колониями и метрополиями варьируется от государства к государству. Но даже и не жесткие связи иногда могут дать экс-метрополиям рычаги, достаточно мощные для того, чтобы воспрепятствовать перевороту. Например, в 1964 году французы сорвали успешный поначалу переворот в Габоне, при этом используя только символическую силу. Власть бывших метрополий уже миновала пик своего влияния в большинстве бывших колоний, однако она все еще значительна, даже с чисто военной точки зрения. Все помнят, как несколько рот «коммандос» остановили мятежи в Восточной Африке. Французы избрали политику нейтралитета по отношению к последним переворотам в Габоне и других местах, однако если они захотят вмешаться… По состоянию на 1968 год в Африке у них все еще остаются шесть тысяч военнослужащих с достаточно мощным вооружением и военно-транспортными самолетами[25]. Шесть тысяч солдат – вроде не такая уж и грозная сила, но она огромна в сравнении с большинством армий бывших французских колоний. Например, армия Центрально-Африканской Республики насчитывает 500 человек, а средняя численность армий в бывших французских колониях равна примерно батальону (1000 человек) на страну.