У Майкла вырвался довольный вздох.

– И как мы назовем малыша? Роуан пожала плечами.

– Что, если Малютка Крис? Не будет ли это слишком… тяжело для тебя?

– Нет, это здорово. Если будет мальчик, то Малютка Кристофер, а если девочка, то Малютка Кристина. А сколько ему исполнится на Рождество? – Майкл принялся подсчитывать.

– Сейчас ему недель шесть-семь. Может быть, восемь. Между прочим, вполне вероятно, что восемь. Это получается… четыре месяца. У него уже будет все на месте, только глаза закрыты. А почему ты спрашиваешь? Хочешь знать, что ему больше понравится – красная пожарная машина или бейсбольная бита?

Майкл хмыкнул.

– Нет, просто ты мне сделала на Рождество самый великолепный подарок, о котором я только мог мечтать. Рождество всегда казалось мне особым праздником. Оно вызывало в моей душе почти языческий восторг. А это будет самое грандиозное Рождество из всех, что я праздновал до сих пор. Возможно, однако, что в следующем году, когда малыш начнет ходить по дому и стучать бейсбольной битой по игрушечной пожарной машине, оно будет еще более потрясающим.

Майкл выглядел таким ранимым, таким наивным, таким доверчивым. Когда она смотрела на него, то почти забывала о ночном происшествии. Чмокнув мужа, Роуан скользнула в ванную и постояла с закрытыми глазами, прижавшись спиной к запертой двери.

– Эй, ты, дьявол, – прошептала она. – Ты хорошо подгадал время, не так ли? И как тебе пришлась по вкусу моя ненависть? Ты о ней мечтал?

Затем она вспомнила лицо в темной кухне и тихий печальный голос, почти осязаемый:

«Что мне делать в этом мире, как не угождать Роуан?»

Они выехали около десяти утра. Майкл сидел за рулем. К этому времени ей стало лучше, и она даже умудрилась поспать пару часов в дороге. Когда Роуан открыла глаза, они уже ехали по Флориде, свернули со скоростной магистрали и, миновав темный сосновый лес, катили вдоль пляжа. Она чувствовала себя отдохнувшей, с ясной головой, а взглянув на залив, обрела чувство покоя, словно не существовало больше ни темной кухни в Новом Орлеане, ни призрака, появившегося там.

Погода выдалась прохладная, но не холоднее, чем бодрящим летним днем где-нибудь на севере Калифорнии. Надев толстые свитера, они отправились бродить по пустынному пляжу, а на закате распахнули окна навстречу морскому бризу и поужинали у камина.

Было около восьми, когда Роуан взялась за планы Мэйфейровского медицинского центра. Она продолжала изучать проект создания огромной сети больниц, приносящих прибыль, и сравнивать ее с «бесприбыльной» моделью, интересовавшей ее гораздо больше.

Но мысли Роуан блуждали где-то далеко, и ей никак не удавалось сосредоточиться и вникнуть в суть серьезных статей о доходах, потерях и возможных злоупотреблениях внутри различных систем.

Наконец она сделала несколько заметок и ушла в темную спальню, где пролежала несколько часов, слушая доносившийся в открытые двери рокот залива и подставляя тело морскому ветру, пока Майкл в соседней комнате работал над своими проектами реставрации.

Что ей теперь делать? Все рассказать Майклу и Эрону, как обещала? Но тогда Лэшер скроется и, возможно, примется за свои козни, а напряжение в их семье будет расти с каждым днем.

Роуан положила ладони на живот и снова подумала о малыше. Скорее всего, она зачала сразу после того, как попросила Майкла жениться на ней. Цикл у нее всегда был очень нерегулярный, и теперь ей казалось, что она точно знает, в какую именно ночь это произошло. Ей тогда еще приснился младенец. Впрочем, в этом она была не совсем уверена.

А может быть, и сейчас внутри ее всего лишь сновидение? Она представила крошечную схему развивающегося мозга. Это уже не эмбрион, а вполне развитый плод. Она закрыла глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Все в порядке. Почему-то в этот момент Роуан впервые испугалась своей сильной интуиции.

Неужели внутренняя сила способна повредить ребенку? Мысль показалась такой чудовищной, что она сразу ее отбросила. А когда вновь подумала о Лэшере, то осознала, что он тоже представляет собой угрозу хрупкому и непоседливому существу: раз он угрожает ей самой, значит, и ребенку, для которого весь мир пока что заключен только в ней.

Как же защитить малыша от темных сил и темного прошлого, готовых поглотить его? Малютка Крис, ты не будешь расти среди проклятий, духов и ночных призраков! Роуан постаралась отбросить тревожные и мрачные мысли и принялась смотреть на море, катившее на берег одну волну за другой – все такие непохожие и в то же время являющиеся неотъемлемыми частями одной громады, полной сладких, убаюкивающих звуков и бессчетных вариаций.

«Уничтожь Лэшера, – убеждала она себя. – Соблазни его, как он пытается соблазнить тебя. Выясни, что он собой в действительности представляет, и уничтожь его! Ты единственная, кому это по силам. Скажешь Майклу или Эрону – и Лэшер отступит, но не навсегда Ты должна прибегнуть к обману и сделать это».

Четыре утра. Должно быть, она заснула Неотразимый здоровяк лежал рядом, обхватив ее большой, сильной рукой. Она заморгала, прогоняя остатки тяжелых, страшных видений. Ей приснились голландцы в широкополых черных шляпах – целая толпа, громогласно требовавшая крови Яна ван Абеля.

– Я описываю то, что вижу! – говорил он. – Я не еретик! Как мы сможем чему-то научиться, если не отбросим догмы Аристотеля и Галена?

Молодец. Но сон рассеялся, исчез, как и то тело на столе с внутренностями лилипута. Господи, какой ужасный сон!

Она поднялась и, пройдя по толстому ковру, вышла из дома на деревянный настил пристани. Никогда еще небо не было таким огромным и прозрачным, заполненным мириадами крошечных мерцающих звездочек. И пена на черных волнах никогда прежде не отливала такой чистейшей белизной. И песок, поблескивавший в лунном свете, раньше не был таким светлым.

Где-то далеко на пляже она разглядела неподвижную одинокую фигуру – высокий худой человек стоял и смотрел на нее. Проклятье! Под ее взглядом фигура медленно начала таять и постепенно совсем исчезла.

Опустив голову, Роуан вцепилась дрожащими пальцами в деревянный поручень.

«Ты придешь, когда я позову». «Я люблю тебя, Роуан».

Она с ужасом поняла, что голос доносится отовсюду. Это был шепот внутри ее и вокруг нее, доверительный и слышный только ей одной.

«Я жду только тебя, Роуан».

«Тогда оставь меня. Не произноси больше ни слова, не показывайся мне на глаза, или я никогда тебя больше не позову».

С чувством горечи и злобы она вернулась в темную спальню, быстро пробежала по теплому мягкому ковру и легла на низкую кровать рядом с Майклом, прижавшись к нему в темноте и крепко вцепившись в его руку. Ей отчаянно хотелось разбудить его и рассказать о том, что случилось.

Но ей придется справляться одной. Она знала это. Всегда знала.

Ее охватило предчувствие неизбежного кошмара.

«Мне нужно всего лишь несколько дней перед битвой, – молила она. – Элли, Дейрдре, помогите мне!»

Ее тошнило каждое утро в течение недели. Затем дурнота отступила, и последующие дни были поистине чудесными. Она снова открыла для себя красоту утра, воспринимая хорошее самочувствие в начале дня как подарок свыше.

Он больше с ней не заговаривал. И не показывался. Когда она о нем думала, собственный гнев ей представлялся в виде испепеляющего жара, который обжигает таинственные, не поддающиеся классификации клетки этого существа, превращая их в сухую шелуху. Но чаще всего при мысли о нем она испытывала страх.

Тем временем жизнь продолжалась, потому что Роуан тщательно хранила свой секрет.

Она связалась по телефону с гинекологом в Новом Орлеане, который договорился, чтобы ей сделали анализ крови в Дестине, а результаты отослали ему. Как Роуан и предполагала, здоровье ее было в полном порядке.

С ее диагностическим чутьем она давно бы знала, будь что не так с малышом. Но о ее способностях известно было далеко не всем.