Сморщенная старуха в печь подула, заговор свой нашептала, в ладони погадала да потом сказала:

— Иди-ка домой да брось метлу на порог. А парня-то возьми с собой да поведи, куда душе угодно. А как будете возвращаться да в дом входить, в оба гляди: коль наступит он на метлу, аль перешагнет через нее, знай, что мужчина, а коль поднимет да подметет, а потом в уголок поставит палкой кверху, не иначе как девка.

Выполнил он старухи наказ. Обошли они все село и вот возвращаются домой. «Сейчас или никогда», — думал Ион. Вошел он в дом и на метлу наступил, а товарищ его схватил метлу за палку, подмел кругом да и поставил в уголок. Тогда Ион обернулся и обнял девицу.

— Любимая ты моя, жизнь ты моя, как тебя звать?

И тут сняла Кырмыза кушму с головы. Длинные волосы шелковые украсили ее девичье лицо, и стала она похожа на солнышко ясное. Посмотрела она ему в глаза — сама жизни рада, улыбка во взгляде — и ответила:

— Кырмызой звать меня.

Сыграли они настоящую молдавскую свадьбу, устроили пир на весь мир, танцевали остропец, за неделю сто дружек настряпали гору галушек, сто шаферов понесли по свету весть, где можно попить, поесть, мол, в Фрасинештах гуляют, на свадьбу всех приглашают.

Зажили они после свадьбы мирно и дружно. Ради Кырмызы работящий, старательный Ион трудился от темна до темна. Долго ли, коротко ли прожили они так, да вдруг вспыхнула война. Тут и Иона взяли, только он наказать успел: «Батюшка да матушка? Берегите Кырмызу, работой тяжелой не донимайте, поласковей будьте с ней. Коль счастье от меня не отвернется и вернусь я домой живой-здоровый, буду вас на старости так холить лелеять, что захочется вам еще век жить, не тужить».

Отправился Ион и как в воду канул — ни слуху ни духу. Не знали, жив ли он или голову сложил, но ждали его дома, как дитя весну ждет.

Средь сабельных боев да посвиста стрел удалось ему письмецо написать: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу. Скоро закончится кровопролитие и я вернусь домой. Желаю вам здоровья».

Старики помнили наказ сына и не давали девице-красе соломину с пола поднять. Так холили ее, так лелеяли, что в огонь были готовы идти за нее.

А тот человек, что письмо вез, долго ли, коротко ли ехал и попал он в полночь в лес дремучий. Вокруг тьма-тьмущая, хоть глаз выколи. Набрел он на дом драконши да и решил постучаться, на ночлег проситься.

Открыла драконша дверь, впустила его, накормила, затем принялась письма читать да и нашла то, где о Кырмызе написано. Тогда старая карга прикинулась радушной хозяйкой, принесла старого вина, что в кубке играет, напоила бедного человечка в доску, и пока тот спал мертвым сном, сожгла письмо о Кырмызе и написала другое: «Батюшка да матушка, как дойдет до вас это письмо, привезите девятнадцать возов дров, запалите их да сожгите Кырмызу. Она с драконом всю жизнь проплутала, а потом ко мне пристала. Я скоро домой вернусь, и коль не выполните мою волю, не задумываясь, сожгу вас живьем на большом костре». Утром человек отправился в путь. Долго ли, коротко ли шел он и принес письмо родителям Иона. Прочитали они письмо и залились слезами. Услышав их причитания, прибежала Кырмыза, прочитала письмо и тоже горько заплакала. Потом вышла к волшебному коню Гайтану, а тот заржал и спросил ее:

— Чего, Кырмыза дорогая, слезы льешь?

— Как же мне не плакать, коль вот что со мной стряслось, — и поведала коню, что в письме говорится.

— Не плачь, не горюй!.. Вели родителям, пусть делают, как в письме написано, а только костер буйным пламенем разгорится, скажи им, что вместе с конем умирать хочешь. Подведи меня к костру и вытащи из правого уха платок свернутый, кинь его в огонь и смело скачи верхом прямо в пламя.

Заплаканный старик привез девятнадцать возов дров, сложил пребольшую поленницу, зажег ее и так разгорелся костер, что небу жарко стало. Взяла Кырмыза коня под уздцы, подвела к костру, пламя которого так и рвалось во все стороны. А когда родители лицо руками закрыли, чтобы не видеть, как она горит, Кырмыза выхватила из правого уха волшебного коня Гайтана платок и бросила его в грозное пламя. Огонь сразу стих, как водой залитый, а Кырмыза вскочила в седло, понеслась сквозь дым, взвилась к солнцу, полетела над тучами, над горными кручами, над цветущими полями, над дремучими лесами, потом опустилась на землю и поехала легкой рысью. У встретившегося им на склоке холма родника Кырмыза остановила коня, соскочила на землю и легла на траву.

— Ох, дорогой мой конь, волшебный мой Гайтан, пришло мне время рожать, — молвила она.

— А мне пришло время помирать, — ответил конь и, трижды заржав, повалился замертво.

Кырмыза сейчас же уснула, а как проснулась, увидела себя в большом красивом замке. Лежала она на кровати и держала на руках двух красавцев-сыновей, златокудрых богатырей. У изголовья повитуха стояла. Все это сделал волшебный конь Гайтан. Оберегал он красавицу Кырмызу и после смерти: грудь его стала замком с золотыми башнями, со стенами из драгоценных камней, с серебряными дверьми, жемчугом украшенными, голова стала столом, уставленным яствами всякими; глаза да уши — двумя свирепыми волкодавами, что бегали вокруг замка; из шерсти Гайтана перед замком вырос сад прекрасный с деревьями разными, плодами усыпанными, и птицами-певуньями, а из одного копыта появилась морщинистая и сгорбленная старуха. Она повивала младенцев, купала да кормить Кырмызе подавала.

Долго ли, коротко ли прожили они так, сыновья росли не по дням, а по часам и стали красивыми, как два цветка. В один прекрасный день, когда они по двору бегали, подошла к воротам старуха. Учуяли ее собаки, стали по сторонам ворот и не впускают. Тут старуха и говорит:

— Подойдите сюда, ребятишки мои милые!

Ребята добежали к воротам, а старая карга достала три волосинки из-за одного пояса да три из-за другого пояса, отдала их ребятам и сказала:

— Возьмите! Ты брось их вон на ту собаку, а ты кинь на шею другой.

И как только бросили их ребята, три волосинки превратились в три толстые тяжелые железные цепи, приковавшие собак к столбам у ворот, а старая карга, что

кинулась к дверям замка. Собаки лаяли, рвались и вдруг цепи разорвали. Не успела старуха за щеколду ухватиться, а волкодавы вцепились ей в спину и ну рвать ее да кромсать, так отделали, мать родная не узнала бы. А ребята увидали все это, испугались да закричали:

— Матушка, матушка! Выйди быстрее! Собаки старуху разорвали!

Кырмыза выбежала из замка и как увидела в крови злое-презлое лицо признала в старухе проклятую драконшу, пришедшую путями нехожеными, чтоб убить ее. Подняла она ребят на руки, приголубила и сказала:

— И поделом ей. Всю жизнь она за мной по пятам ходила, мечтала загнать в могилу.

Не дали они черной язве перед замком залеживаться, а поволокли ее кости далеко, на высокую гору, и бросили там

А теперь вернемся назад и вспомним Иона: далеко ведь мы со сказкою ушли. А он тем временем воротился с войны цел и невредим, приструнил коня у ворот и кричит:

— Выходи из хаты, Кырмыза дорогая! Гостей принимай, мужа встречай!

Где уж Кырмызе было мужа встречать, когда она за тридевять земель от него ушла. Вышли родители, заплакали от радости, слезами Кырмызу помянули. Ион же, узнав о горе своем да прочитав письмо, повернул коня и поехал землю колесить вдоль и поперек: на запад и восток, на север и на юг, но жену повстречать так ему и не удалось. Утомился он от стольких дорог нехоженых, поистратил силушку в местах, где ноги человеческой сроду не бывало, бросил поводья на луку седла и дал коню волю. А было это в Кырмызиной долине, и вскоре, как из-под земли, выросли перед ним две собаки. Зарычали да залаяли они то с одного, то с другого бока на всадника и погнали его прямо к замку, не позволяя с пути свернуть. Ребята в то время во дворе играли и, увидев всадника, закричали: