Крепыш, видимо, усек, в каком русле идет диалог между его посланником и Данко, потому что стронулся с места, вразвалочку пошел к нам. Мы еще теснее сплотили ряды вокруг Данко, нащупывая в карманах завалявшиеся на всякий случай отвертки, перочинные ножи, прочие железки. Друзья крепыша по-прежнему молча стояли в стороне с абсолютно равнодушными лицами.
— Что, неувязочка? — ласково спросил армянина крепыш.
— А кто ты? На кого работаешь? — не дав тому раскрыть рта, подался вперед Данко.
— Разве это имеет значение?
— Большое. Я должен знать, кому буду отстегивать бабки.
— Нам, — скулы у крепыша покраснели. — Еще объяснения нужны?
— Да, — не сдавался цыган. — Я должен быть уверен, что завтра не приедут другие и не начнут раскалывать нас точно также.
— Не приедут.
— Где гарантии?
— Пойдем, я выпишу тебе гарантии.
— Ты!!! — Данко зло ощерил рот, показав плотные ряды крепких зубов. Рука его потянулась к заднему карману брюк, который оттопыривало подобие складной финки. Каждый из нас тоже ощутил в этот решающий момент пик напряжения. Значит, без драки не обойтись. Пальцы цепко ухватились за подручный инструмент. — Ты меня на понт не бери. Я с пеленок на базаре. Видал и перевидал всяких.
— Так пойдешь? — снова позвал крепыш, но уже менее уверенно.
— Пойду. Но на базар, к козырной братве. Там и разберемся, кто чего стоит.
— Да бросьте вы, ребята, — чувствуя, что стычка добром не кончится, неожиданно для себя влез я в перепалку. — Зачем поднимать волну. Если надо, я кину на банк свои тринадцать штук. Но с тем уговором, что тревожить меня будут не часто, иначе на кусок хлеба не останется.
Крепыш словно ждал этой разрядки. Обернувшись ко мне, он сменил жестокость в голосе на покровительственный тон:
— С тебя, дед, мы не возьмем ни копейки. Мы знаем, что ты писатель. Работай над своими произведениями, радуй новыми книгами нас, своих читателей.
Его слова заставили опешить не одного меня. Ребята тоже с удивлением воззрились на крепыша, затем посмотрели на меня. Я не знал, что делать дальше. Надо же, моя скромная личность известна даже крутым. Один Данко продолжал стоять натянутой струной.
— Короче, ты сейчас выложишь пятьдесят штук, то есть, половину суммы, — крепыш ткнул пальцем в грудь армянина. — А потом, когда я разберусь с вашим… цыганом, вы отстегнете остальное.
— Сейчас разберемся, — Данко развернулся и быстрым шагом направился вглубь базара. — Разберемся кар ан дибул…
Арутюн отсчитал из висящего на поясе кошелька пятьдесят тысяч, передал их крепышу. Забрав деньги, тот улыбнулся нам и пошел к своим ребятам. Вскоре вся группа потянулась к главному входу в рынок. Мне показалось, что высокие плечистые ребята как-то опасливо осматривались по сторонам.
— Что-то здесь не то, — высказал я предположение Арутюну. — Какие-то они не… такие.
— Какие не такие? — воззрился на меня тот. — Рэкет. Сказали, надо исполнять. Они тоже кушать хотят. А эти зажали бабки. Больше отдадут, понимаешь, всего могут лишиться.
Кажется, он был доволен тем, что произошло. Но ребята по-прежнему хмурились. Никто из них не собирался цеплять таблички на грудь. О какой работе может идти речь, когда разборка еще не закончена. По этой причине домой уходить тоже никто не решался. Так мы и стояли кучкой, растерянные, отмахиваясь от многочисленных почему-то именно в этот момент клиентов. Данко не было долго. Рэкетиров тоже. Виталик застрял с нами. Он боялся и возвращаться на свое место в центре рынка, и уходить вообще, предполагая, что его запомнили.
— Не там, так здесь попал, — досадливо сплевывал он сквозь зубы. — Сейчас бы поработать после недельного запоя. Дома шаром покати. Занял под проценты двести штук, их же отдавать надо…
Я, было, собрался его успокоить, все-таки родная душа — пьяница, но тут появился Данко.
— Ну, что там, разобрались? — бросился к нему Скрипка. — Мы уже хотели идти тебе на выручку.
— Что меня выручать, вы за собой смотрите, — возмущенно огрызнулся цыган. — Поджали хвосты. Кидалы это. Да и не кидалы даже, а сброд какой-то.
— Какой сброд? — опешил Арутюн. — Что ты гонишь! Что я, дурак, когда разговаривал с ним? Он все знает.
— Значит, дурак, если не отличил дворовых пацанов от крутых. Они сейчас все под крутых одеваются и стригутся. Шляпа ты, а не ваучерист. Я-а, во всем разбираюсь, срок тянул…
— А иномарки? — не унимался армянин. — Ты видел, как они шикарно подкатили?
— Ну и что? Друзья подбросили или наняли на сто метров. Цепляй табличку, черножопый, отрабатывай свой кровный полтинник, отданный не за понюх табаку. Его тебе уже никто не вернет. Даже наш мягкотелый писатель не выложит за так свои тринадцать штук.
— Кидалам куска говна жалко, — смущенный прозрачным намеком, подтвердил я. — Мне тоже показалось…
— Когда кажется — креститься надо, — перебил цыган. — Работайте, ребята, их уже след простыл. Подставили вас, как последних лохов.
— Но кто сказал? Какая сука подстроила? — не мог успокоиться армянин.
— Кто? А вот завтра и спроси у Длинного. Можешь съездить к нему домой. Глядишь, повезет, узнаешь во дворе кинувших тебя пацанов. Скорее всего, они его соседи.
— На базаре тоже кидалы? — неуверенно спросил Виталик.
— Там другой расклад, — посерьезнел Данко. — Туда ты пока не суйся, иначе влетишь в очень серьезную историю.
— Понятно. Значит, опасность не миновала, — сказал Аркаша. — Скоро заявятся и у нас.
— Нет, мы им до фени, — твердо ответил цыган. — Они шерстят баранов покрупнее, тех, кто занимается скупкой золота не один год. Как Скрипка, например.
— А при чем здесь я? — забеспокоился знаток музыкальных инструментов и швейцарских часов. — Я тоже гол как сокол. Сыну дай, дочери оторви…
— Двухэтажный особняк дострой, — подмигнув нам, продолжил перечень цыган. — Ты бы лучше штаны с ботинками купил. Смотреть противно.
— Э-э, брат, его прикид для отвода глаз, — тоже съязвил повеселевший Хохол. — Помнишь, как в фильме «Илья Муромец» татарский хан отбирал у своих нукеров золото? Перевернет кверху ногами, тряхнет — и порядок, гора драгоценностей.
— Может, и его надо тряхнуть? — нарочито сдвинул черные брови цыган. — Глядишь, гора бриллиантов выпадет.
— Да вы что, ребята, — поспешно засунул, нацепленную было снова табличку в рваный портфель Скрипка. — Вы так и подставите меня. Нет, я лучше домой поеду.
В этот день мы разошлись рано. В последующие несколько суток нас никто так и не потревожил, хотя разборки в центре базара продолжались еще дней десять. Участились случаи нападения в подъездах домов, в которых жили ваучеристы. Ранним утром в парке Горького дворники обнаружили под деревом труп известного крупного валютчика. Кому-то проломили голову, еще двоим поломали ребра. Ребята оказались в больнице. Естественно, денег и ценных вещей при них не нашли. На жалобы знакомым ментам, тому же начальнику группы из уголовки. Гелику, по-прежнему продолжавшему навещать Лану и пугать нас своим долгим торчанием с нашими местами работы, те только пожимали плечами да сочувственно цокали языками, откровенно давая понять, что надеяться мы можем лишь на себя. Ловля бандитов была за пределами их деятельности. Да и не все ваучеристы писали заявления. А кто в горячке настрочил, потом пожалел об этом тысячу раз. Мало того, что бумаги просто не рассматривались, но, узнав сумму отобранных долларов, количество ваучеров, сотрудники следственных отделов рьяно начинали докапываться об их происхождении. Отмазывайся потом, как можешь и чем хочешь. Беспредел набирал силу буквально с каждым днем. Мы слушали выступления Руцкого, Хасбулатова, генерала Макашова по телевидению и в какой-то степени соглашались с этими мало приятными нам людьми. В чем-то они были правы. Большую половину Государственной думы, обеих палат — верхней и нижней — составляли передовики производства, директора предприятий, представители колхозов, просто случайные люди, ни черта не смыслящие в политике. Ни один из них не дал дельного совета, по какому пути идти России дальше. Выступления доморощенных политиканов на съездах депутатов больше походили на выступления бригадиров перед крестьянским сходом в каком-нибудь захудалом колхозе. Ни мысли, ни содержания. Корявая, неправильная речь, ограниченное выражение на обветренных лицах. Непонятно, зачем таких «избранников народа» выпускали на трибуну, зачем позорили и без того опозоренную нацию. Слабоумная грызня за столами президиумов и в кулуарах кремлевских дворцов не могла пройти бесследно. В октябре наступил ее пик. Мы почувствовали его приближение примерно за полмесяца до надвигающихся событий. Цена на ваучеры катастрофически упала, кривая на доллары наоборот поползла вверх, хотя до этого баксы как-то подталкивали престиж чеков. Цены на товары народного потребления поднималась, как на дрожжах. Но приток на рынок золотых и серебреных изделий уменьшился. Вообще деловая жизнь в коммерческих структурах как бы замерла. Мы снова довольствовались малым. Те из ребят, кто тормознул крутую пачку чеков в надежде на быстрое обогащение, пролетели фанерой над Парижем. Ваучер упал в цене так быстро, что никто, как говорится, ахнуть не успел. Все свершилось по-русски, — быстро и бестолково.
