Она обернулась и устремила на меня внимательный, изучающий, оценивающий взгляд. Я остро ощущаю и точно определяю такие взгляды – они тешат мое тщеславие, а уж его-то у меня хоть отбавляй.
Наконец Дора пробормотала несколько слов по-латыни, однако я не сумел их разобрать и перевести.
– Что вы сказали? – переспросил я.
– Люцифер, Сын Утра, – прошептала она, не отводя от меня восторженного взгляда, и упала в стоявшее рядом большое кожаное кресло. Оно досталось нам вместе с остальной меблировкой квартиры и больше подходило для делового кабинета, чем для жилого помещения, но тем не менее было весьма удобным.
– Нет, я не тот, чье имя вы сейчас назвали. Я уже сказал вам, кем являюсь на самом деле, и не более того. А он, обладатель титула, – это мой преследователь.
– Дьявол?
– Да. А теперь выслушайте меня, я хочу рассказать вам все, от начала до конца, и попросить вашего совета. А тем временем... – Я огляделся. Да, вот он – шкаф с деловыми бумагами. – Ваше наследство... Все здесь. Состояние, о котором вы даже не подозревали. В целости и сохранности, чистое, зарегистрированное по всей форме в налоговых органах. Необходимая информация и разъяснения содержатся в черных папках. Ваш отец, умирая, завещал это вам, для организации церкви. И если вы отвергнете его дар, что ж... Однако не думайте, что своим отказом вы исполните волю Господа. Не забывайте, ваш отец мертв. Его кровь очистила деньги.
Верил ли я сам тому, что говорил? Не знаю. Во всяком случае, Роджер, несомненно, ожидал, что именно такими речами я попытаюсь убедить его дочь.
– Роджер просил меня сказать вам об этом, – добавил я, стараясь вести себя как можно увереннее.
– Я понимаю, – ответила Дора. – Но вы беспокоитесь совсем не о том, что действительно важно сейчас. Подойдите ближе, прошу вас, позвольте мне обнять вас. Ведь вы весь дрожите.
– Да, я и правда дрожу.
– Здесь очень тепло, но вы, похоже, этого совсем не чувствуете. Ну подойдите же.
Я опустился перед ней на колени и вдруг в каком-то порыве обнял ее, совсем как недавно Армана, и прижался головой к ее виску. Она была холодной, но никогда, даже в день своего погребения, она не будет такой ледяной, как я, – моя холодность не имела ничего общего и не шла ни в какое сравнение с человеческой. Я словно вобрал в себя жесточайшую зимнюю стужу и походил скорее на изваяние из пористого мрамора. Впрочем, наверное, я таковым и был.
– Дора... Дора... Дора... – беспрестанно повторял я. – Как он любил вас и как страстно мечтал, чтобы все в вашей жизни сложилось удачно... Дора...
Ее интуиция ничуть не уступала моей.
– Лестат, расскажите мне о дьяволе, – внезапно попросила она.
Я устроился у ее ног на ковре так, чтобы видеть ее лицо. Она сидела на самом краешке кресла – полы черного пальто распахнулись, открыв колени, концы золотистого цвета шарфика свободно свисали вниз; на бледном взволнованном лице ярким пятном выделялся румянец. Дора словно излучала магический свет и в то же время производила впечатление неземного создания – казалось, она не в большей степени человеческое существо, чем я сам.
– Даже вашему отцу не удалось в полной мере описать, как вы красивы, – сказал я. – Весталка... лесная нимфа...
– Так назвал меня отец?
– Но дьявол... Ах да, дьявол велел мне задать вам один вопрос. Он велел попросить вас рассказать правду о глазе дядюшки Микки.
Я только сейчас вспомнил о странном совете и, конечно же, даже словом не упомянул о нем в разговоре с Дэвидом и Арманом. Впрочем, не думаю, что это важно.
Мои слова явно произвели впечатление на Дору.
– Дьявол именно так и сказал? – Она чуть откинулась в кресле и выглядела очень удивленной.
– Он заявил, что это его дар. Он хочет, чтобы я помогал ему. Утверждает, что он не носитель зла и что его соперник и враг – Бог. Я все вам расскажу. А этот совет он дал мне в качестве своего рода дополнительного подарка, бонуса. Чтобы убедить меня в искренности своих слов и намерений.
Дора растерянно и смущенно покачала головой и прижала пальцы к вискам.
– Подождите-подождите. Правду о глазе дядюшки Микки? Вы уверены, что он произнес именно эти слова? А отец ничего не рассказывал вам о дядюшке Микки?
– Нет. Более того, ни в мыслях, ни в сердце вашего отца я не обнаружил и намека на что-либо подобное. Дьявол еще добавил, что Роджер не знал всей правды. Что бы это могло значить?
– Отец действительно не знал правды, – сказала Дора. – И так никогда и не узнал. Потому что его мать держала все в тайне. Микки был дядюшкой отца, а мне рассказали о нем родственники моей матери – Терри. Насколько я помню, суть вот в чем. Моя бабушка со стороны отца была богатой женщиной и владела большим красивым особняком на Сент-Чарльз-авеню.
– Да, я знаю этот дом. Роджер встретил там Терри.
– Все правильно. Но в молодости бабушка жила в бедности. Ее мать, как и многие ирландки, служила горничной в Садовом квартале. А дядюшка Микки был одним из тех веселых, беззаботных и легкомысленных людей, которых никто не принимает всерьез и которым совершенно наплевать на то, что о них думают окружающие.
Отец понятия не имел о том, какую жизнь вел его дядюшка. Мама рассказала мне обо всем, чтобы показать, каким глупцом был отец, и объяснить, что его напускная важность ровным счетом ничего не стоила, поскольку на самом деле он происходил из самых низов общества.
– Понимаю.
– Отец очень любил дядюшку Микки – тот умер, когда отец был еще мальчишкой. У дядюшки Микки были волчья пасть и стеклянный глаз. Я помню, как отец показывал мне его фотографию и рассказывал историю о потерянном глазе. Дядюшка Микки обожал фейерверки. И вот однажды, когда он в очередной раз забавлялся ими, одна из жестянок неожиданно взорвалась и попала ему прямо в глаз. Такова была версия отца, и я долго в нее верила. Дядюшку Микки я видела только на фотографии, поскольку и он, и бабушка умерли еще до моего рождения.
– Все правильно. А позже родственники матери рассказали вам совсем другую историю. Так?
– Мой дед со стороны матери был полицейским и отлично знал семью Роджера. Знал, что его отец был горьким пьяницей и дядюшка Микки тоже, хотя и в меньшей степени. В молодости Микки крутился среди букмекеров, работал так называемым «жучком», то есть добывал сведения о лошадях перед скачками. И вот однажды он утаил ставку, иными словами – присвоил деньги, которые должен был поставить на лошадь. К несчастью, лошадь выиграла...
– Я слушаю вас, Дора.
– Повторяю, дядюшка Микки был тогда еще очень молод. Можете себе представить, как он испугался. В общем, он сбежал и укрылся в баре «Корона» в районе Ирландского канала.
– На Мэгазин-стрит, – уточнил я. – Этот бар существует там уже много лет – не меньше ста, наверное.
– Люди букмекера, его верные прихвостни, заявились в бар и уволокли дядюшку Микки в подсобные помещения. Дед видел все собственными глазами. Он тоже был в баре, но сделать ничего не мог. Никто не мог. Да никто и не стал бы вмешиваться – не осмелился бы рискнуть. Но дед все видел. Они избивали Микки, пинали его ногами, сильно повредили ему верхнюю челюсть – вот почему впоследствии он так невнятно говорил. В конце концов они выбили ему глаз. Мало того, они отшвырнули выбитый глаз в другой конец помещения и раздавили его ногами. Сколько бы раз дед ни рассказывал эту историю, он не уставал повторять: «Дора, глаз можно было бы спасти, если бы эти парни его не раздавили. Они растоптали его своими остроносыми ботинками».
Дора замолчала.
– И Роджер никогда не слышал эту историю? – спросил я.
– О ней сейчас не знает ни одна живая душа, – ответила Дора. – Кроме меня, конечно. Дедушка умер. Насколько мне известно, из всех, кто был свидетелем того случая, в живых не осталось никого. Дядюшка Микки умер в начале пятидесятых. Роджер очень любил дядюшку и часто брал меня с собой, когда навещал его могилу. Папа говорил, что, несмотря на стеклянный глаз и голос, звучавший как из бочки, дядюшку Микки любили все. То же самое говорили мне и родственники матери. У него было доброе сердце, что делало его всеобщим любимцем. В конце жизни он служил ночным сторожем и снимал комнаты на Мэгазин-стрит, как раз над булочной Баера. А умер в больнице от пневмонии, причем так скоропостижно, что никто практически даже не успел узнать о его болезни. Я уверена, что Роджер не знал правду о потерянном глазе дядюшки Микки. Будь ему известна эта история, он непременно мне ее рассказал бы.
