Абраксас продолжал называть каждое из Единств, парящих над прудами, но Данло почти уже не слушал. Сияющих сфер, желающих познакомиться с ним, насчитывалось 4084, поэтому представление затянулось надолго. Впрочем, время в кибернетическом пространстве под названием Рай было весьма странной категорией. Данло, почти не отрываясь, смотрел на великолепные огни Шахара, и вступительная церемония пролетела для него почти незаметно.
Мы собрались здесь, чтобы решить, следует ли Данло ей Соли Рингессу выступить на Таннахилле в качестве нашего эмиссара. Или же, в случае отрицательного решения, следует ли нам содействовать ему, показав ему звезду Таннахилла. Мы попросили Данло ей Соли Рингесса воспроизвести себя здесь, чтобы он мог вступить с нами в прямой контакт и изложить свою просьбу.
Голос Абраксаса умолк. Тысячи сияющих сфер терпеливо парили в воздухе. Катура Дару и другие светозарные, стоя или сидя на скалах, тоже молчали. Они ждали, что скажет Данло.
Более того: они ждали, чтобы он открыл им свою внутреннюю правду и обнажил свою сокровенную суть.
– Просторы галактики необозримы, – начал Данло, и на миг ему показалось, что он снова стал настоящим человеком из плоти и крови. Голос вибрировал у него в горле, исходил изо рта и звучал над скалами и прудами, как будто он стоял на невернесском катке и обращался к собранию реальных людей. – Ее световые расстояния огромны, а звезды почти неисчислимы, и все же смерть даже одной из звезд озаряет страшным светом все остальные. Это великолепный свет, бесспорно, но смертоносный – свет, который когда-нибудь дойдет до каждого города каждой планеты. В Экстре звезд много – возможно, их миллионы. Миллионы звезд, которые взрываются, гибнут, превращаются в сверхновые. Их убивают, и мы теперь знаем почему. Знаем о Старой Церкви на Таннахилле. Именно туда мой Орден направил свою миссию, и я должен отправиться туда, если смогу.
Данло говорил долго. Почти все, что он сообщал Трансцендентальным Единствам, было уже не ново. С тем же успехом он мог бы, сидя на подушке посреди зала собраний, высказать все это Изасу Лелю, Кистуру Ашторету и другим трансценденталам, а они в точности передали бы его речь Трансцендентальным Единствам. Но Данло пожелал встретиться с Единствами, так сказать, во плоти. Он хотел поговорить с ними не только словами. Он надеялся предстать перед ними в почти человеческом облике, посмотреть им в глаза и открыть им свое сердце. Но Единства оказались безглазыми и горели так ярко, что он даже взглянуть на них не мог. А у светозарной фигуры, в которую он воспроизводился, не было сердца. Он искал внутри себя знакомый ритм, но не чувствовал почти ничего.
– Экстр разрастается почти по экспоненте. Если он дойдет до ядра галактики, где плотность звезд очень велика, возможна цепная реакция сверхновых. Возможно, что вся галактика…
Продолжая, Данло стал чувствовать, что Единства действительно сосредоточены не на одних его словах. Эти сияющие безглазые существа непонятно как смотрели на него. Он тоже посмотрел на себя и заметил, что огни, которыми переливается его тело, постоянно меняют порядок и интенсивность.
Возможно ли, что в этих световых узорах закодирована информация о его кибернетическом “я”? Быть может, Единства читают его мысли и эмоции с легкостью цефика, разгадывающего страх по чьим-то потным ладоням?
С самого своего вступления в Орден Данло часто думал о том, какую часть своей личности способен сохранить человек, воспроизводя себя в кибернетическом пространстве. Насколько возможно втиснуть такие качества, как холодность снега, неистовая любовь матери к ребенку или ненависть человека к себе самому, в символы и модели, действующие в блистающем небытии Поля?
Нараины, разумеется, верят, что кибернетическое воспроизведение как раз и освобождает базовое “я” от тех аспектов существования, которые они определяют как плотские, животные, иллюзорные, ограниченные и чересчур жизненные. Их коллективная мечта – это высшая, более подлинная жизнь, и они утверждают, что лишь самые подлинные и реальные черты личности выживают при воспроизведении в степени пиктограммы и еще более высоких степенях. То, как человек относится к своей жизни и к своему глубокому сознанию, – всего лишь фикция, полагают они.
Может ли это быть правдой? – думал Данло. Возможно ли, что его подлинное “я” в самом деле не имеет лица, как подтаявшая ледяная статуя или хибакуся, неосторожно взглянувший на ядерный взрыв?
Я их не вижу, думал он. А если я не вижу их, как могут они видеть меня?
Когда Данло закончил свою речь, Маралах, Рея и Единство четырех по имени Бодхидева стали расспрашивать его об Ордене, о полученном им образовании, о его детстве в племени алалоев. Они хотели постигнуть суть его любви к математике и еще более глубокой любви к женщине по имени Тамара Десятая Ашторет. Бережно, почти нежно, они исследовали его ненависть к смертоубийству, и к бывшему другу Хануману ли Тошу, и более всего к самому чувству ненависти. В сущности, они хотели знать о нем все. Он чувствовал, что Единства слышат его мысли чуть ли не раньше, чем он их высказывает. Их компьютеры заглядывали в речевые центры его мозга и расшифровывали багряные облачка загорающихся там нейронов.
Выделяя из этих красивых узоров индивидуальные мысли, компьютеры прослеживали электрохимические импульсы, идущие от мозга к нервам языка и горла, и таким образом предсказывали произносимые Данло слова.
Они читали то, что находилось на поверхности, но Данло чувствовал, что в более глубокие его мысли или в память эта электронная телепатия не проникает. Это сознательное ограничение сканирующих процессов входило в этику Трансцендентальных Единств. Для них, как и для всех воспроизведенных в Поле нараинов, человеческое сознание было священно, как храм. Человек должен делиться собой с другими лишь в той степени, которая желательна ему. Как правило, для этого отбирается все самое лучшее: мудрые идеи, благородные мысли, гармоничные эмоции – три базовых элемента личности, которые нараины определяют как добро, правду и красоту.
Как плохо они видят меня, думал Данло. Как мало желают видеть.
Но некоторые Единства, возможно, видели его лучше, чем ему представлялось. Вернее, он вызывал у них больше надежд, поскольку они сосредоточивались на тех его чертах и талантах, которые, по их мнению, делали его идеальным послом к Архитекторам Старой Церкви. Эти Единства стояли за то, чтобы открыть ему местонахождение Таннахилла, но другие, видимо, еще колебались. Способность доверить свою судьбу этому странному пришельцу со звезд почти не укладывалась в их мировоззрение.
Горячие дебаты о том, как им следует поступить, продолжались долго. Такие Единства, как Аэзир, Нинлиль и Шахар, решительно возражали против передачи Данло какой-либо информации о Таннахилле. Их бурные эмоции проявлялись в пульсации рубиновых огней. Затем Шахар, который до сих пор выражал свое несогласие чуть ли не криком, вдруг переменил свое мнение, решил проявить рассудительность, озарил Данло своим светом и выступил с поразительным предложением: Мы приглашаем Данло ей Соли Рингесса разделить наше Единство. Мы хотели бы узнать его поближе, изнутри, приняв его разум в свой. Лишь тогда мы сможем решить, следует ли показывать ему искомую им звезду.
Шахар пообещал, что, если Данло сумеет убедить его в своей правоте, он будет отстаивать его, Данло, дело перед другими Единствами, особенно перед Нинлилем, Шивой и их многочисленными сторонниками, возражающими против открытия любой информации. Откровенность этого предложения, пусть даже разумного во многих отношениях, шокировала обычно безмятежные Единства. Это было все равно как если бы одинокая женщина предложила совершить совокупление с инопланетянином иного вида – или с собакой.
Согласен ли ты разделить нашу сущность, Данло ей Соли Рингесс?
Над прудами повисла тишина. Катура Дару и другие светозарные, еще не вышедшие за пределы самих себя, смотрели на Данло с завистью и почтением, а 4084 Трансцендентальных Единства замерли без движения, как звезды в зимнюю ночь. Абраксас, Маралах, Мананнан и Тир – все ждали в сияющем молчании, оплетающем Данло световой сетью.
