Валя потом, правда, все Ежицкиной матери рассказала, и та ее похвалила, сказав, что она прирожденный педагог.

А Романов Сергей, хоть тот полдник и пропустил, комароловку так и не изобрел. Наоборот, пока он сидел-мудрил, комары его самого искусали.

Сейчас Романову было 28 лет, он уже имел много патентов в очень важной секретной научной отрасли, защитил кандидатскую, и докторская шла к завершению.

Бывает же природа такой щедрой – и умный, и высокий, и красавец, и характер золотой. Только наука слишком сильно в плен затянула – ведь в его годы уже и жениться пора, ну хоть встречаться с кем-нибудь.

Не будет же Сергей с мамой обсуждать, что с кем-нибудь, бывает, встречается. В командировках, например. Он же нормальный, здоровый мужик. И зря мама так беспокоится, вот закончит новую большую работу и всерьез о личной жизни подумает.

Когда Романов подлетал к Москве, под крылом золотились деревья, небо было еще почти летним. Надо же, еще три часа назад – минус 28, а здесь только начало любимой поры – осени.

Сергей никогда ничего не забывал – любой когда-то увиденный фильм или спектакль мог рассказать от начала до конца в подробностях, закрыв глаза, представить живописное полотно и описать в деталях, помнил номера телефонов всех знакомых наизусть, да вообще, что там телефоны, открой любимых его поэтов на любой странице – и любое стихотворение Сергей прочитает наизусть.

Ну и, конечно, не забыл Романов про свой приход в машбюро. Его даже совесть мучила – бедные девчонки работали, а он им денег не заплатил, не по своей, правда, вине.

У Романова было классное настроение – командировка хоть и затянулась, но результат удивил всех и был настолько успешным, что мог стать переворотом в науке.

Мама после первой радости – сын вернулся – опять принялась за свое:

– Ну ладно, Сереженька, наука – это замечательно, но и о личной жизни... – и так далее.

Сергей маму обнял – ладно, подумаю завтра же.

Назавтра он купил огромный арбуз и пошел в машбюро долги раздавать.

Когда он появился, Ленка не сразу сообразила, кто пришел – ведь четыре месяца прошло, а он тогда и был-то две минуты. Томы на работе не было, она отпросилась с Мышонком в зоопарк сходить.

А Ворона-Люда сразу Романова узнала и хотела было наговорить гадостей, но не успела. Романов арбуз положил, руки к сердцу прижал и улыбнулся.

– Виноват, без следа и следствия.

Деньги на стол положил – при нем считать неудобно, но на вид много. И попросил ножичек, арбуз разрезать.

– Ой, а мы работу порвали, – спохватилась Ворона.

– Да не беспокойтесь, она уже и не нужна. – Романов лихо резал арбуз. – Давайте, девочки, попробуем – на вид хороший.

Надо же, как бывает – откуда-то пришел, еще и как зовут не сказал, а как будто уже друг.

– Да, забыл представиться. Сергей Романов. А вас как величать?

Когда с арбузом было покончено, оказалось, что рабочий день закончился и Ленке в институт в ту же сторону, что и Сергею домой.

А погода какая классная, и нельзя ли институт прогулять, и смехом обещание маме организовать срочно личную жизнь, и внезапный дождь, и подозрение, что именно с ним Ленка целовалась во сне, оказывается, было не напрасным. И пол из-под ног, и голова кругом, и мама Сережина рада, и у Ленкиных родителей опасения про бабский коллектив оказались напрасными, а наоборот, зятек-то – почти доктор наук!

После декретного отпуска и рождения Димона Ленка в машбюро не вернулась. Сергей за изобретения получал хорошие деньги. Правда, в институте перевелась на заочное – как-никак у жены Профессора должно быть высшее образование.

Время отгораживает былое такой стеной, что сквозь нее иногда уже и не разглядишь, что там было. Люда-Ворона растворилась во времени. Это произошло бы и с Белой Мышью Томой, но Тома не давала совсем забыть о себе, иногда звонила Ленке, присылала по почте фотографии выросшего Мышонка Андрюшки и просила ее не забывать иногда дотрагиваться до фотографии ее сокровища.

Димон часто простужался и чуть было не остался на второй год в третьем классе – по болезни пропустил почти полгода. Ленка уже не знала, что с ним делать – и лечила, и закаляла, и берегла, как могла. Зимой фрукты и ягоды на рынке покупала, но они же в зимнее время какие-то ненастоящие.

В тот день Димон как раз перестал чихать, и Ленка решила ненадолго вывести его на улицу – погулять, тем более что выглянуло солнце, которого уже месяца два как не было видно. Она тащила за руку медленного Димона и искала ответы на его бесконечные вопросы. Откуда только он их берет, такие замысловатые и, говоря правду, интересные? Да как откуда? Папа-то у него кто? Профессор! Умница! Вот и Димон – умница.

Лена не любила утро, потому что это была разлучальная пора – Сережа уходил в свой институт, и до вечера Ленке предстояло скучать по нему и ждать, когда ключ повернется в замке и он окажется дома. Лена была счастливой женщиной, так она сама о себе думала, но когда кто-то из знакомых это замечал, старалась разговор увести в сторону – боялась, что кто-нибудь сглазит.

Она любила в муже все – голос, манеру говорить, его привычки, смех.

Когда он засыпал, Лена каждый раз гладила рукой ковшик из родинок-звездочек – формой он абсолютно повторял Большую Медведицу.

Иногда Ленку обдавала волна ревности, хотя никакого повода для этого Сергей не давал. Просто всегда из двоих кто-то один любит больше. И у Сережи с Леной Лена и была этим одним.

Несмотря на то, что от февраля до настоящего тепла еще очень далеко, казалось, что небо взлетело уже на летнюю высоту, – это все из-за неожиданного солнца.

Лена не сразу узнала в подошедшей к ней женщине свою старую школьную подругу Лиду. Лидушка была конопатой, мелкой, с каштановыми кудряшками, отстающей по всем предметам, активной участницей художественной самодеятельности школы.

Когда на выпускном вечере выдавали аттестаты зрелости, Лидушка сидела с мамой в последнем ряду школьного актового зала и плакала – ей, единственной из всех выпускников, аттестата не дали, оставив пересдавать химию на осень.

Вот учителя, не€люди какие-то. Да за одну самодеятельность надо было аттестат отличный выдать, а они, видите ли, за химию какую-то человеку жизнь портили.

Конечно, когда уже все поступили, кто в институт, кто на работу, а одна, Наташка, даже замуж успела выйти, Лида с химией расправилась и пристроилась в соседнюю парикмахерскую учиться на парикмахера.

Лена раза два у нее укладку делала, и, между прочим, хорошо это у Лидушки получалось, вкус ощущался. Потом как-то в газете Лена случайно прочитала, что на международном конкурсе парикмахеров первое место заняла Лидия Латышева, и порадовалась за бывшую одноклассницу, но дороги их с тех пор так больше и не пересеклись. И вдруг раз – стоит, улыбается полноватая красивая блондинка, разодетая как кинозвезда, на Ленку с Димоном смотрит радостно.

– Пойдем, пойдем, здесь же рядышком, кофейку, поболтаем, что слышно о Галке, Катьке, вообще – кого видишь, а тебе блондинкой лучше, а у меня Димон болеет все время, а с мужем повезло, – и так о разном, ведь сто лет не виделись.

Часовая стрелка уже переместилась на целое деление, Димон пошел свой конструктор умный собирать, по капельке ликерчику в кофе, и разговор все ближе к женскому, таинственному.

– А как ты, Лидка, счастлива? Кто у тебя?

– Витьку помнишь? Он на один класс моложе был, когда я пела на концертах, он мне на пианино аккомпанировал? Ну черненький такой, длинный? Ну вот, вышла за него замуж, полгодика пожили, потом он к маме своей съехал, ничего не объяснил и к телефону просил не подзывать. И сам не звонил. Однажды мама его сказала, чтоб я больше Витюшу не беспокоила, потому что он решил свою жизнь искусству посвятить и от фортепиано не отрывается. А она, мама, в умной книжке прочитала, что человек на творчество и на секс тратит одни и те же клетки организма, а Витюше все клетки для искусства нужны.