Вино, женщины, музыка… Меррик рассеянно смотрел в камин. Совсем недавно у него было все — женщины, вернее, женщина, она же музыка и вино. Раньше в его жизни не было ничего подобного. И будет ли снова?

В следующее мгновение хрустальный бокал, наполненный золотистой жидкостью, полетел в камин.

На другом конце Лондона высокий тощий человек обвел хмурым взглядом грязные стены убогой комнаты. Перед ним стояли худощавая женщина болезненного вида, вдвое ниже его, и маленький мальчуган, который испуганно прятался за юбку матери, разглядывая незнакомца с любопытством и страхом. В этих четырех тесных стенах помещались узкая кровать, колченогий стол и шаткий стул, на который пришедший предпочел не садиться, оставшись стоять посреди убогого жилища.

— Он не посмеет! — воскликнула женщина. Несмотря на болезненный вид, голос ее звучал пронзительно. — Это неблагочестиво! Ты должен ему воспрепятствовать!

Но мужчина пожал плечами и еще больше насупился:

— Сомневаюсь! Слишком поздно. Она лишь одна из тех, кто получил по заслугам. Поэтому за нее нам нечего волноваться. Послушай, Люсинда, мне не нравится твой кашель. Вот что должно тебя волновать в первую очередь. Я принес вам с мальчиком немного деньжат. Поезжай вместе с ним в деревню, на свежий воздух. И не переживай, я сделаю все, что надо, главное — выждать момент. А пока нужно набраться терпения, вот и все.

— Когда-то ты был другим, — сокрушенно произнесла женщина. — Ты зачерствел сердцем, Джейк. Что, если бы сегодня свадебные колокола звонили ради меня? Что бы ты тогда сделал?

Отчаяние во взгляде мужчины сменилось гневом.

— Я убью его, но невесту не трону и пальцем, она здесь ни при чем. А о тебе, Люси, я позабочусь, — добавил он, глядя на некогда красивую, но рано увядшую женщину. — Главное — набраться терпения.

— Сегодня до моих ушей дошла одна история, и, должен сказать, она мне совсем не понравилась! — С этими словами маркиз Эддингс припер своего зятя к стене, не обращая внимания на заполонивших зал гостей. Дункан был выше ростом и крепче сложением, чем Руперт, и ему не составило особого труда завладеть вниманием своего новоиспеченного родственника.

Тот расправил кружевной воротник и бросил взгляд на манжеты, всем своим видом давая понять, что Дункан для него нечто вроде назойливой мухи.

— Неужели? Надеюсь, ты не стал распространять эту историю?

— Нет, но прежде, чем ты поднимешься к моей сестре, ты либо ее подтвердишь, либо опровергнешь!

В голосе Дункана слышалась нескрываемая угроза, и в душе Руперта шевельнулось дурное предчувствие. Дункан тем временем изложил ему то, что слышал. Хитрые глазки жениха забегали — он явно желал убедиться, что их никто не подслушивает. Интересно, кто поведал маркизу эту историю и, главное, с какой целью? Ведь никому ничего не известно. Ни одна живая душа в этом зале не знает правды. Значит, где-то объявился предатель.

Когда пьяный маркиз, икая, закончил свой рассказ, Руперт изобразил холодную улыбку и подозвал слугу, чтобы тот принес шампанского.

— Не смешите меня, Эддингс. Подумайте сами, неужели я предложил бы вам кругленькую сумму, будь это правдой? Лучше выпейте еще бокал и пожелайте мне счастья. Уверяю вас, ваша сестра не будет сожалеть о том, что выбрала меня в мужья.

Маркиз, пошатываясь, пошел прочь с бокалом в руке. Руперт же сжал свой с такой силой, что отломилась ножка. Подобно Меррику на другом конце Лондона он с силой запустил» бокалом в стену, после чего подозвал оказавшегося поблизости лакея и что-то прошептал ему на ухо.

Слуга тотчас бросился выполнять его поручение.

Кассандра думала о своем бедственном положении и ничего не замечала вокруг. Пьяные голоса внизу наконец стихли, значит, скоро гости начнут расходиться. Это она знала по опыту. Когда был жив отец, его приятели по карточному столу засиживались допоздна. Потом, когда отца не стало, эту традицию продолжил Дункан. Так было всегда; сначала пьяный хохот и звон бокалов, затем возбужденные голоса — не иначе как кто-то выяснял отношения, а потом гости стали прощаться. Значит, Руперт с минуты на минуту поднимется к ней. Руперт. Ее муж.

Кассандра нервно обернулась и бросила взгляд на зеркало, занимавшее почти всю стену между туалетным столиком и платяным шкафом. В ярком свете хрустальной люстры его позолоченная рама резала глаз. Кассандра не знала, следует ли ей позвать дворецкого, чтобы тот загасил свечи, или же оставить их гореть всю ночь. Пусть уж лучше горят, подумала она.

Она взглянула на свое отражение — на нее смотрел бледный призрак с испуганными глазами — и поспешила отвернуться. Сейчас ей как никогда требуется мужество. Точнее, его остатки. Так что лучше не смотреть на себя в зеркало, чтобы не растерять и их. Сейчас ее жизнь зависит от того, сумеет ли она пережить эту ночь. Вот почему так важно оставаться уверенной в своей победе.

Кассандра повыше подтянула лиф подвенечного платья, но тот был скроен так, что оставлял грудь полуобнаженной. Разрази гром Дункана вместе с его модисткой! Открыв платяной шкаф, Кассандра вытащила шаль и набросила на плечи. Слуги уже распаковали ее скудные пожитки. Правда, это ничуть не избавило ее от ощущения, что она находится в чужом доме. Эта комната была такой же чужой, холодной и враждебной, как и ее муж. Но ничего, скоро она оставит и эту холодную спальню, и ее владельца. Кассандра молила Бога, чтобы слуги не унесли сундук — это сорвало бы задуманный ею план.

Впрочем, Бог с ним, с сундуком. Сегодня она покажет всему миру, что способна постоять за себя. Уж если родной брат счел себя вправе продать ее в пожизненное рабство, значит, ни одному мужчине нельзя доверять. Сегодня ей наконец стало понятно, что скрывалось за сальными взглядами, какими одаривали ее дружки Дункана, и это открытие оставило в ее душе горький привкус. Даже Меррик и тот видел в ней лишь соблазнительное тело, игрушку для своих желаний.

Кассандра стиснула зубы и постаралась не думать о предостережениях матери относительно физической стороны брака. Новобрачной до сих пор было неведомо, к чему вели поцелуи, однако мать дала ей понять, что это нечто малоприятное, что следует терпеть, ибо так хочет муж. По-видимому, именно это пытался втолковать ей Меррик. Что ж, ему следует отдать должное — он по крайней мере был с ней честен. Впрочем, то же пытался ей объяснить и Руперт, только менее галантным образом. Наверное, в этом и заключалась разница между ними. Один будет с ней жесток, другой был бы ласков и нежен. Однако и тому, и другому от нее нужно одно и то же — нечто противное, омерзительное, нечто такое, что нельзя назвать приличным словом.

Кассандра бросила взгляд на свое декольте — туда, где над золотой тканью начиналась ложбинка между грудей. Она уже давно заметила, что мужчины — большие любители заглядываться на эту ложбинку. Руперт же дал ей однозначно понять, что не удовольствуется одним только взглядом. Кассандра с содроганием вспомнила, как он в тот раз облапил ее, однако, судя по всему, мать имела в виду нечто еще более страшное, когда слабым шепотом пыталась давать дочери наставления. Ну ладно, вскоре ей предстоит узнать, что же это такое, о чем нельзя говорить вслух. Хотя нет, она не намерена здесь оставаться и с ужасом ждать неизбежного. Она непременно сбежит. А как только окажется на свободе, купит себе платье из грубой материи с застежкой под самое горло. И тогда можно будет не бояться мужчин — ни их липких взглядов, ни их липких рук.

Кассандра так увлеклась, строя планы побега, что не услышала шаги на лестнице. Дверь распахнулась, и в спальню вошел Руперт. Сердце у Кассандры забилось, как пойманная птица.

Руперт был не так высок, как ее брат, однако походка выдавала в нем силу и ловкость. Как и подобает жениху, Руперт был в элегантном наряде — белый галстук, черный фрак, шелковые панталоны. Если бы внешний вид соответствовал его сущности, все женщины мира были бы у его ног. Однако одного взгляда на полуопущенные веки было достаточно, чтобы понять — за внешностью джентльмена скрывается отъявленный мерзавец.