Шведский главнокомандующий в Ливонии К. Горн оказался вынужден начать переговоры. Он просил отложить новый штурм и прервать бомбардировку на время переговоров. Ожидая сдачи города, наши воеводы согласились дать отдых пушкарям. Но шведские представители обещали русскому командованию слишком мало: они предлагали заключить перемирие, отдав еще не взятый нашей армией Ивангород. Что это значит? Русская армия после больших трудов отвоевывала лишь незначительную часть старинных новгородских областей, оккупированных шведами. Во власти иноземцев и иноверцев остались бы Корела и Копорье. Особенно болезненным для северных областей Московского государства было бы существование шведского плацдарма к востоку от реки Наровы, на полпути к Неве и Ладоге, с форпостом в старинной крепости Копорье. При всем миролюбии Федора Ивановича, он, вероятно, должен был прислушаться к советам воевод и дипломатов: шведы хотят избавить Нарву от падения, отдав немногое. Жизни множества русских ратников, сложивших головы под Нарвой, да и огромные расходы царской казны, снарядившей великий поход на северо-запад, стоили большего.
Бомбардировка возобновилась.
Шведы, потерпев недолгое время, запросили возобновить переговоры. Они требовали значительной отсрочки для того, чтобы «снестись» с королем (и не получали таковую, разумеется). Опять заговорили орудия. Наконец, в полной мере ощутив страшный урон от огня русских пушек, осажденные решились добавить к Ивангороду и Копорье. Что же касается самой Нарвы и Корелы, то их отдавать шведское командование не соглашалось. «В том волен Бог да государь, а им болши тово говорити нечево и помереть они готовы» — так передает слова неприятельских переговорщиков русский источник. Что ж, русской армии противостояли отважные люди, имевшие в своем распоряжении отличную крепость. Надо отдать шведам должное: они, теряя людей и не получая помощи извне, держались твердо.
Нашим воеводам было над чем поразмыслить. Армия могла взять Нарву: бомбардировка причинила ее укреплениям колоссальный ущерб, гарнизон ее уменьшился и не получил какого-либо пополнения, а ратной силы русских полков хватило бы еще не на один приступ. Но при всем том положить у нарвских стен пришлось бы немало народу. К тому же подкрадывалась весенняя распутица. Лед на Нарове начал «портиться», фуражировка приносила все более скудные плоды, а подвоз разного рода припасов от Пскова или Новгорода был затруднен. Армия могла застрять под Нарвой в очень неприятном положении. Ну а Корела (современный Приозерск) располагалась весьма далеко от Нарвы — у северо-западных берегов Ладожского озера. Там русских полков пока еще не видели, серьезности положения Нарвы не представляли и, буде пришел бы из Нарвы приказ отдать крепость представителю Москвы, скорее всего, просто не стали бы его выполнять. Корелу можно было взять, лишь отправив туда еще одну армию… Требовать ее ключи у Горна в Нарве выглядело, думается, нереалистично.
Вероятно, сыграло роль еще одно соображение, которое могло прийти в голову самого царя — скорее, чем в головы его воевод. Ивангород, Копорье, Ям — старинные русские волости. Тут жили свои, братья по вере. А Нарва, пусть и была под властью государя Ивана Васильевича в течение двух с лишним десятилетий, все-таки оставалась чужим городом — иноверным, иноязычным. Федор Иванович, как и все крепко верующие христиане, понимал: успех любого военного предприятия — «в руце Господней». Корысть от получения Нарвы Русским царством весьма велика. Но найдет ли Бог в этой корысти достаточное оправдание для православного государя за новое пролитие христианской крови? А ведь придется положить еще сотни, если не тысячи православных бойцов на новых приступах. Да и на противоположной стороне — хоть и «латынники», «прескверные люторы», а все-таки христиане… В результате же Царь Небесный, «по грехом» царя земного и его воинства мог все-таки отдать победу неприятелю. Тогда и те уступки, которые ныне скрепя сердце делают шведы, окажутся безвозвратно потерянными. Так разумно ли и дальше испытывать Его милосердие?
25 февраля государь Федор Иванович и шведское командование заключили перемирие сроком на год. По его условиям шведы отдали Ивангород и Копорье — в придачу к уже занятому русскими войсками Яму. Почетное назначение ивангородским воеводой и поручение вести в дальнейшем переговоры со шведами получил И.И. Сабуров — начальник грозной русской артиллерии[102]. Небольшой русский отряд под командой Ивана Годунова с конца января блокировал крепость Копорье и теперь занял ее.
Армия возвращалась домой с победой. Хотя и не удалось добыть Нарву, но огромная территория от южного побережья Невы до Наровы была возвращена России. Русские православные люди опять оказались в составе русской православной державы. Кроме того, от нашего воинства отлетел печальный дух последних лет Ливонской войны. Череда тяжелых поражений того несчастливого времени надломила волю к победе, создала, думается, своего рода «ливонский синдром». Теперь с этим было покончено. Шведы сопротивлялись отчаянно, однако русские «городки» оказались принуждены сдать.
Государь Федор Иванович, единственный раз за всю жизнь вышедший с войсками в поход, за несколько месяцев повидал и большой успех, и большую кровь. Был со своими войсками, воодушевлял их личным присутствием, вероятно, влиял на принятие важнейших тактических решений. Во всяком случае, за спокойным и разумным решением не рисковать новыми штурмами, взяв два русских города у шведов и заплатив за них цену пороха и ядер, а не цену крови, чувствуется воля царя-миролюбца.
1 марта государь отправился в Новгород, где ждала его любимая супруга, а к началу апреля был уже в Москве{174}. Как православный монарх, Федор Иванович исполнил свой долг до конца.
Хождение царя Федора Ивановича на войну завершилось благочестивым деянием, явившимся, как и поход на шведов, своего рода оплатой долгов, сделанных его отцом, Иваном Васильевичем.
В декабре 1569 года «первый в курятнике»{175} опричнины Малюта Скуратов убил инока Филиппа, бывшего митрополита Московского и всея Руси. Филипп когда-то был настоятелем Соловецкого монастыря и принес обители великие блага. Именно он сделал Соловки одним из величайших духовных центров нашего монашества. Иноки соловецкие почитали прежнего игумена своего и весьма скоро стали относиться к нему, как к святому. Они вознамерились перенести мощи Филиппа из Твери к себе в обитель. Но на то требовалось позволение государя. Свирепого Ивана Васильевича просить о подобной милости, надо полагать, не решались. В 1568 году десять соловецких иноков во главе с игуменом были доставлены на суд, происходивший над митрополитом Филиппом, и вызвали гнев Ивана IV, вероятно, не дав сколько-нибудь серьезных обличительных показаний, которые можно было бы использовать против него. Соловецкая обитель долгое время была «опальной».
Несмотря на кротость нрава Федора Ивановича, даже к нему соловецкие монахи решились обратиться с челобитьем далеко не сразу. Для этого должна была сложиться благоприятная ситуация. Узнав об успехе православного воинства, ходившего во главе с самим монархом на «прескверных лютор», как в XVI веке называли протестантов, соловецкая братия, видимо, решила исполнить давнее мечтание, надеясь на доброе расположение духа у государя.
Житие святого Филиппа[103] рассказывает об этом следующее: «По преставлению… блаженного Филиппа царю Ивану лета доволна пропроводившу и преставися ко отцем своим. И бысть в него место сын его благочестивый царь Феодор. В седьмое же лето благочестивыя державы его, в двадесятпервое лето по преставлении святого, Соловецкого манастыря иноцы благоговейнии воспомянуша потове и труды, и попечение лаврьское блаженнаго Филиппа, ныне же лишение его пребывание, ибо кроме своего престола в изгнании скончавшуся, и возвещают наставнику своему Иякову. Сия же слышав, настояи радости многи исполнися, яко от Бога извещение приимшу к своему начинанию. Помышляющу убо ему, како бы перенести мощи блаженнаго ко отечеству своему… Немедленно же убо пастырь шествие сотвори к царствующему граду Москве к благочестивому царю Феодору… Приступль ко благочестивому царю, и рече: “Даруй нам, царе благий, пустыннаго нашего гражданина Филиппа… в чюжестранствии во гробе затворенаго, иже от юности равно отцем киновии труды понесшаго… И твое благородие сицевым дарованием на ны наведет благословение, им же приступихом”. Покорися убо царь молению пастыря, и повелевает дати и своя царская писания к епископу града Тфери».
