Никки хихикнула, садясь в кровати и поддергивая пуховое одеяло под самый подбородок, чтобы не замерзнуть.

— Спасибо, — прошептала она, обхватывая ладонями кружку с какао. — Прости, что разбудила.

— Все в порядке, — заверил он ее, усаживаясь на край кровати и потягивая напиток. — Теперь я знаю, что ты не какой-то грабитель, решивший стибрить мою камеру и программу «Адоб премьер про»[4].

Она снова улыбнулась, затем вздрогнула, поскольку горячее какао обожгло ее губы.

— Прости, — сказал он.

— Ничего страшного. Я сама виновата, — затем, уже осторожнее отпивая какао, она обвела взглядом комнату, ненадолго останавливаясь на фотографиях и постерах, которые были едва видны в полутьме, и на новой детской колыбельке, еще не собранной, прислоненной к столу Спенса.

Дэвид тоже огляделся и сказал:

— Помнишь, как мы раньше, когда учились в университете, сидели ночами напролет, болтали, курили косячок и пили дешевое вино? Кажется, это было так давно, правда?

Она улыбнулась, затем, поддавшись минутному желанию, сказала:

— Может, поболтаем, как в старые добрые времена? Впрочем, нет, ты, наверное, устал.

— Я не хочу спать, — возразил он, повернулся, прислонился к спинке кровати рядом с ней, завернул ноги в халат, который она оставила в ногах кровати, и притянул к себе мишку, чтобы быстрее согреться.

— Боюсь, от наркотика или выпивки придется отказаться, — заметила она.

— Правда? — переспросил он, прикидываясь удивленным и разочарованным. — В таком случае я ухожу.

Но он остался там, где сидел, и после очередного глотка какао сказал:

— Так о чем ты хочешь поболтать? Мои предложения: историческое и современное кино в жанрах документального и короткометражного фильма; футбол 1952–1988; младенцы и то, как из-за них беременные мамочки получают по голове крикетными битами.

Она прыснула со смеху.

— Ты и правда использовал бы ее, если бы это оказался грабитель? — спросила она.

— Можешь не сомневаться! — заверил он ее, превосходно сыграв вспышку мужественного гнева. — Только потом я, наверное, выронил бы ее и улизнул наверх, чтобы спрятаться за спиной плюшевого мишки, а грабитель, скорее всего, подхватил бы биту и отдубасил нас всех до смерти. И ты, правда, считаешь, что после этой милой, приятной беседы тебе будет легче заснуть?

Ее зевок перешел в смех, и она сказала:

— К счастью, я, кажется, больше никого не разбудила.

— Крис и пушками не поднять, если она уснула, — сухо заметил он.

— Тем не менее, думаю, завтра ночью она не уснет: будет волноваться перед прослушиванием.

— Конечно, ты права. Со стороны Спенса очень любезно, что он предложил с ней порепетировать. Она блестяще сыграла у него в «Распрощавшихся с ночью», так что он знает, как заставить ее играть в полную силу.

— Угу, — буркнула она. Гордость и любовь, прозвучавшие в его голосе, когда он говорил о Кристин, заставили ее не упоминать о Дэнни и не спрашивать, может ли тот надеяться. — Сколько вы с Крис уже вместе? Наверное, года два?

— Почти, — согласился он.

— Значит, у вас все довольно серьезно?

Похоже, вопрос его удивил.

— Думаю, двадцати месяцев достаточно, чтобы оценить это, не так ли? — заметил он.

Она кивнула.

Он улыбнулся, вглядываясь в полумрак.

— Боюсь, временами я ей до чертиков надоедаю, — признался он, — но она все еще меня не бросила, а значит, я кое на что гожусь.

Никки посмотрела на него и почувствовала, как сердце ее переполняет любовь.

— Если хочешь знать мое мнение, ей ужасно повезло с тобой, — искренне заявила она.

Он рассмеялся:

— Ну вот, ты заставляешь меня краснеть.

— Я серьезно.

Он снова отхлебнул какао.

— Значит, она действительно тебе не безразлична? — рискнула спросить она.

Он нарочито изумленно поднял брови.

— Прости, я чересчур любопытна. Я сейчас оставлю тебя в покое, ты только скажи, с кем собираешься встречать Рождество. С Крис и ее семьей?

Он удивился:

— Ты шутишь? Ты можешь себе представить, как на это отреагировала бы моя мама, особенно теперь, когда папа так далеко? Если только она не решит присоединиться к нему в Индии, что вполне вероятно. Мои сестры определенно поедут, вместе с мужьями и всеми тремя детьми.

— Разве тебе не хочется тоже поехать?

Он пожал плечами:

— Я не настолько интересуюсь своими корнями.

— Даже не знаю, что и сказать, — призналась она. — Я бы что угодно отдала за возможность иметь такое же восхитительное наследие, как у тебя. Индия всегда восхищала меня, это просто сказочная страна. Я знаю, что там ужасающая бедность и все такое, но вся эта история… а природа! Только представь, как круто было бы поехать туда на сафари.

— Может, вам со Спенсом стоит провести там медовый месяц?

Она улыбнулась:

— Это будет несколько проблематично, учитывая наличие младшенького, — напомнила она ему, думая, что настоящее приключение в медовый месяц — это еще одно событие, которое они вынуждены пропустить, — но ход твоих мыслей мне нравится. Что ж, вернемся к Рождеству. Дэнни обещал приехать и провести его с нами; было бы просто здорово, если бы и ты к нам присоединился.

— Разве он не едет к родителям?

— Нет, насколько я знаю, его родители уезжают на месяц в Австралию в начале декабря, решили погостить у друзей, которые эмигрировали туда в прошлом году.

— Ох уж эти родители! Не успеешь вылететь из гнезда, как они уже начинают жить собственной жизнью! Что они себе думают? Новостей от твоих не поступало, я так понимаю?

Сердце Никки сжалось.

— Ни единого слова, — ответила она, — и если честно, я надеюсь, что так и останется.

Он повернул голову и посмотрел на нее.

— Ты, наверное, шутишь.

Она вздохнула.

— Нет, вовсе нет, — возразила она. — А может, и да. Чем дольше это продолжается, тем легче: теперь мне не приходится смотреть, как они закатывают глаза каждый раз, когда я говорю что-то, что их раздражает (а это чаще всего так и бывало), или терпеть их отношение к себе как к преступнице всякий раз, когда я смела высказывать собственное мнение.

— Таковы большинство родителей.

— Тогда, пожалуйста, застрели меня, если когда-нибудь заметишь, что я именно так веду себя с ребенком. В нашем доме должна царить свобода слова наряду со свободой решать, как он или она хочет прожить свою жизнь.

— Они просто беспокоятся за тебя, — мягко возразил он.

Она покосилась на него.

— Ты начинаешь походить на свою мать, — сообщила она.

Он засмеялся.

После этого они на некоторое время погрузились в уютное молчание, каждый остался со своими мыслями, пока дорога памяти, казалось, не открылась и они не начали вспоминать события, случившиеся с ними за прошедшие три года. Никки почувствовала, что их связь еще больше окрепла. Он стал ей братом, которого у нее никогда не было, но которого она хотела бы иметь: добрым, веселым, всегда присматривающим за ней и, похоже, понимающим о ней такое, что она и сама едва понимала. Слушая нежный тембр его голоса, Никки сама удивлялась тому, что никогда не пыталась флиртовать с ним, хотя от его красоты захватывало дух. Тем не менее она любила его, в этом Никки не сомневалась, а также обожала его мать. Сердце ее кольнуло чувство вины, когда она подумала о своих родителях, и сама себе она задала вопрос: не позволила ли она гордыне стать на пути общения с ними? Иногда она была уверена, что так и есть, а в других случаях — сердилась и обижалась на то, что они не усмирили свою гордыню и не сделали первый шаг. Это был нелепый тупик в отношениях, и, наверное, им он нравился ничуть не больше, чем ей; но, учитывая их отношение к Спенсу, ей приходилось задумываться: а не лучше ли все так и оставить?

Было уже почти пять часов, когда Кристин на цыпочках вошла в спальню и обнаружила Дэвида, невинно сопящего рядом с Никки, ее голова покоилась у него на плече, а рука — на макушке игрушечного медвежонка. Хотя глаза Кристин сузились, но вместо того чтобы разбудить их и закатить истерику (так она и хотела поступить в первый момент), она тихо вышла и закрыла дверь так мягко, что никто, кроме нее, не услышал щелчка.