Л. Н. ТОЛСТОЙ

ПИСЬМА

1904—1905 (январь — июнь)

ПОДГОТОВКА ТЕКСТА И КОММЕНТАРИИ Т. Н. ВОЛКОВОЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕМЬДЕСЯТ ПЯТОМУ И СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТОМУ ТОМАМ

Напечатанные в настоящих томах письма Толстого 1904—1906 гг. в большинстве своем написаны в ответ на многочисленные просьбы, вопросы и обращения, поступавшие к великому писателю от лиц самых различных общественных положений, воззрений, профессий, званий и национальностей.

Далеко не все из многочисленных корреспондентов Толстого лично знали его. Но почти все они обращались к нему за разрешением наиболее важных для себя вопросов общественного, этического, религиозного, а часто и сугубо личного характера.

Крестьяне из глухих и далеких деревень просили у Толстого защиты от полицейского произвола, помощи в нужде, спрашивали, как и где искать путей к лучшей и справедливой жизни.

Из Петербурга, Москвы и других городов России Толстой получал письма от рабочих, студентов, железнодорожных и конторских служащих, священников, врачей, учителей и учащихся, делившихся с писателем своими горестями, мыслями, сомнениями, иногда выражавшими свое единомыслие, а подчас и несогласие с его взглядами.

Люди, пострадавшие за свои убеждения, томившиеся в сибирской ссылке, в тюрьмах, дисциплинарных батальонах, искали у Толстого заступничества и моральной поддержки. В числе корреспондентов Толстого мы находим многих представителей русской и иностранной культуры — замечательного критика-демократа В. В. Стасова, писателей В. Г. Короленко, Л. Н. Андреева, художника Л. О. Пастернака, видного русского юриста-общественника А. Ф. Кони, проф. С. А. Венгерова, пианиста А. Б. Гольденвейзера, языковеда и переводчика М. Н. Михельсона, американского писателя и публициста Эрнеста Кросби, английского писателя Дж. Морисона, китайского писателя Ку Хун-мина и историка Чжан Чин-туна, японского журналиста и литератора Кенджиро Токутоми, крупного французского невропатолога Поля Солье, турецкого журналиста и дипломата Решид Саффет Бея и многих других.

Но, пожалуй, больше всего писем Толстой получал от рядовых, незаметных людей, жертв общественной несправедливости, замученных личными и социальными неурядицами, людей, доверчиво делившихся с великим писателем своим горем, просивших у него практического совета и очень часто материальной помощи.

Естественно, что Толстой далеко не всегда мог удовлетворить все эти многочисленные и разнохарактерные просьбы. Ограниченный своей религиозной философией, он не мог дать этим людям правильного решения томивших их вопросов и проблем. Отвечая своим корреспондентам, он наставлял их в духе своего учения, делился своими мыслями и соображениями.

В силу этого публикуемые в 75 и 76 томах письма Толстого, за исключением некоторых писем к родным и знакомым, не носят характера узко интимной переписки и по своему содержанию, а часто и по форме, во многом перекликаются с публицистическими выступлениями писателя 1904—1905 гг. Некоторые письма представляют собой как бы прямой комментарий к публицистическим произведениям писателя, развивают и дополняют его мысли, уже высказанные в печати, или намечают то, о чем он еще только собирался писать.

Основное место в письмах Толстого 1904—1905 гг. так же, как и в его публицистическом творчестве этого времени, занимают вопросы, связанные с русско-японской войной и с революцией 1905 года.

Это придает особое значение собранному в настоящих томах эпистолярному наследию писателя. Оно наглядно свидетельствует, как глубоко и неразрывно был связан великий писатель с русским патриархальным крестьянством и как сложно и противоречиво он воспринял ту революционную бурю, которая разразилась в 1905 г.

I

Защищая и выражая интересы многомиллионного русского крестьянства, изнывавшего под гнетом помещичьей кабалы, капиталистической эксплуатации и полицейского насилия, Толстой, начиная с 80-х годов XIX в., выступает непримиримым противником и страстным обличителем всех форм и проявлений экономического и политического угнетения народных масс.

В целом ряде своих публицистических статей 80—90-х годов Толстой разоблачает грабительский характер колониальных и империалистических войн, выступает против пагубных последствий политики милитаризма, проводимой крупнейшими державами и тяжелым бременем ложившейся на плечи народных масс.

Как огромное бедствие воспринял Толстой и начавшуюся в январе 1904 г. войну между Россией и Японией.

С первых дней русско-японской войны Толстой понял и осудил ее захватнический характер. «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии»,1 — отвечал Толстой на просьбу газеты «The North American» высказать свое мнение о начавшейся войне.

Именно захватнический характер русско-японской войны исключал для Толстого возможность встать на сторону той или другой из воюющих стран, вызывая в нем только глубокое сочувствие к насильно втянутым в войну народам.

Писатель был до глубины души возмущен и подавлен чудовищной бессмысленностью гибели и страданий десятков тысяч русских крестьян и рабочих, посланных на убой во имя грабительских вожделений царизма. В письмах к родным, знакомым и совсем чужим людям Толстой с неизменным негодованием и одинаковой откровенностью говорит о «безумии», «мерзости», «преступности» «этой ужасной войны».

Всемерно сочувствуя насильно угнанным на войну солдатам и матросам, Толстой не находил никакого оправдания тем, кто добровольно принимал в ней то или другое участие. Собственному сыну Л. Л. Толстому, выразившему желание отправиться в действующую армию военным корреспондентом, он писал: «Для меня безумие, преступность войны… так ясны, что кроме этого безумия и преступности ничего не могу в ней видеть, и мне кажется, что по отношению к войне всякий нравственный человек должен только стараться устраниться от нее, не участвовать в ней, чтобы не забрызгаться ее мерзостью».2

Но сам Толстой был настолько взволнован, «захвачен» и озабочен дальневосточными событиями, что не мог оставаться их пассивным наблюдателем. Он живо откликался на поступавшие к нему из деревень жалобы солдаток и стариков, у которых война отняла их единственных кормильцев. От имени жен и родителей мобилизованных в армию крестьян Толстой не раз писал прошения «по начальству», хлопоча о возвращении многих взятых на войну «запасных» к их семьям и мирному труду.

Живя одной неразрывной жизнью со своим народом, Толстой не мог не высказать публично свое возмущение развязанной царизмом войной и выступил против нее с страстной обличительной антиправительственной статьей «Одумайтесь!». «Я никак не думал, — писал он великому князю Н. М. Романову, — чтобы эта ужасная война так подействовала на меня, как она подействовала. Я не мог не высказаться об ней и послал статью за границу, которая на днях появится и, вероятно, будет очень не одобрена в высших сферах».3

В статье «Одумайтесь!» Толстой характеризует дальневосточную войну как одно из самых страшных «злодеяний», совершенных царизмом над русским народом. Писатель с возмущением говорит о том, что войну «затеяли» «безнравственные, тщеславные люди, сидящие теперь спокойно в своих дворцах и ожидающие новой славы и новых выгод и барышей от убийства этих 50 000 ни в чем не виноватых, ничего не приобретающих своими страданиями и смертями, несчастных, обманутых русских рабочих людей».4

Писатель отчетливо сознавал и со всей убедительностью разоблачал непримиримую враждебность империалистической политики царизма жизненным интересам трудящихся масс.

Безоговорочно осуждая захватнические цели войны и тех, кто развязал ее на горе народу, Толстой вместе с тем тяжело переживал неудачи, преследовавшие русскую армию на Дальнем Востоке. «Сдача Порт-Артура огорчила меня, мне больно», — пишет он в Дневнике 31 ноября 1904 г. и добавляет: «Это патриотизм».5

Всю ответственность за потерю Порт-Артура и за другие «постыдные» «с патриотической и военной точки зрения» поражения русских войск Толстой справедливо возлагал на правящие круги, «которые затеяли» войну, посылали «на смерть десятки тысяч русских людей» и вели ее «так дурно, небрежно», «так непредвиденно, неприготовленно».6