Толстой отвечает на письма Черткова от 16 и 19 мая 1887 г. В письмо от 16 мая Чертков писал: «Чем больше я общаюсь со всякими людьми, разделяющими и неразделяющими наше понимание жизни, тем теснее я всегда чувствую себя в согласии с вами. И я знаю, что это но воображение, поддерживаемое тем, что мы редко видимся. Я знаю, что это действительно так. Я чувствую что-то подобное по отношению к Христу, но — с другим оттенком. И для меня особенно понятны слова, приписываемые Христу: «Я в отце моем, и вы во мне, и я в вас»... «Да будут едино, как мы едино. Я в них и ты во мне: да будут совершенны во едино».... И ужасно мне хотелось бы быть в таком единении — сквозь Христа — с возможно большим числом людей. Но редко, очень редко так бывает. Большею частью общение происходит не сквозь самый центр круга, но сквозь какую-нибудь точку, находящуюся на большем или меньшем расстоянии от центра. Одна из таких точек — вы. С вами я общаюсь сквозь центр; а с некоторыми другими не сквозь центр, а сквозь вас. Но зато радостно сознавать, что тот центр, через который мы с вами сливаемся, находится посредине круга, не имеющего окружности; и потому, как бы далека от центра ни была точка, через которую я с кем-нибудь общаюсь, — от меня зависит сознавать, что точка эта все ж таки находится в том же беспредельном круге центр которого — истина, оформленная для людей Христом...
«Галя играет на пианино — (у нас всего здесь много, и много лишнего) — и мне приходит мысль, что так и жить надо, как текут сонаты Бетховена: противоположные, даже враждебные темы встречаются, и вместо столкновения или вражды, они спорят между собой с такою любовью, с таким напряженным, настойчивым желанием согласия, что действительно согласие выжимается из первоначально несогласных звуков, и все недоразумения, все индивидуальные точки зрения — гармониею сливаются в одно общее и торжествующее согласие, в котором каждый отдельный звук нашел свое место и нужен для цельности общего. При таком процессе любовного слияния, даже диссонансы не только не режут слуха, но напротив придают красоту, красоту жизни, связанной с прошлым и вытекающей из нее в будущее так хорошо и неизбежно, благодаря общему духу, что без диссонанса осталась бы на ее месте пустота, ничем другим незаменимая.
«Вы пишете, что у вас набралось много новых тем для рассказов. Посылаю вам одну вашу «Программу», которая может вам теперь пригодиться. Если нет, то, пожалуйста, верните мне ее; она хороша и так, несмотря на два-три места, неясных для обыкновенного читателя. Если эта программа не осуществится в ваших руках, то ею когда-нибудь может воспользоваться другой. А до тех пор, в особенности если вы ее чуть-чуть яснее местами обозначите, она сильна и убедительна сама по себе. В рассказе «Ходите в свете» то не совсем удобно, что приписывается христианам первых веков то, что они еще тогда, как мне кажется, не чувствовали. Но во всяком случае это не важно. Важна та истина, представителями которой они выставлены. Но вам следовало бы писать повести такие из современной жизни, имея само собою под руками весь материал, нужный для технического совершенства рассказа. А то искать в источниках — ужасная трата времени и ненужная: для настоящего — современное и нужно. А для будущих поколений теперешнее современное само собою станет — исторической повестью. Вы же теперь всегда вложите только то, что всегда было и будет современное.
Хотелось бы, как вы выражаетесь, ближе чувствовать вашу жизнь. Но и так хорошо. Должно быть вам хорошо. А если сейчас не совсем хорошо, то не миновать вам того, что будет опять вам очень хорошо. Такова уж наша безвозвратная участь, нас, верующих Христу. Ах, да, пожалуйста, Л[ев] Н[иколаевич], если найдется у вас свободная минутка, то черкните мне хоть в нескольких словах, что именно вы разумеете под выражением «бог». Мне это очень нужно для одной работы, которую хочу предпринять, имеющей целью по возможности устранить ужасное разделение между людьми, недоразумения собственно из-за терминологии».
В письме от 19 мая В. Г. Чертков просил Толстого:
«Пожалуйста, если только возможно, напишите мне, чтò вы разумеете под словом бог. Напишите на черно: я разберу, пойму с полу-слова. А мне это нужно и, как мне кажется, не одному мне».
1 Толстой имеет в виду вероятно черновой набросок программы повести из крестьянской жизни, хранившийся в архиве Черткова и озаглавленный «Миташа. Программа». Датировано 15 сентября 1886. На обложке, в которой сохраняется рукопись, рукой Черткова написано: «Переписано из расшитой тетради 5. Программа рассказа и продолжение дневника». См. т. 26.
2 Чертков в письме к Ф. Ф. Тищенко сообщает, что, получив рукопись рассказа «Семен-Сирота», пересланную Толстым, он не сделал попыток поместить ее в один из толстых журналов, отчасти вследствие уверенности, что редакции этих журналов «не примут вашей повести, как неудовлетворяющей некоторым условным требованиям, которые они ставят», отчасти же потому, что не успел этого сделать, так как должен был уехать в Воронежскую губернию. Далее отмечая, что повесть «очень значительна по содержанию и проникнута верным освещением», Чертков указывает на ее недостатки — чрезмерную растянутость, излишнюю литературность слога — и посылает Тищенко свою переделку первых страниц его рассказа.
3 Толстой имеет в виду, повидимому, письмо Черткова от 23 мая, которое тот прислал ему вместе со своим письмом к Тищенко. Начало этого письма Черткова к Толстому, повидимому, действительно было отослано Тищенко, так как в архиве Толстого, хранящемся в Ленинской библиотеке, имеется лишь его вторая часть, начинающаяся словами: «А письмо мое к Тищенко вместе с образцом переделки пошлите ему в прилагаемом конверте, если вы находите, что стоит посылать». Первая часть этого письма нашлась в архиве Толстовского музея, куда она, повидимому, попала вместе с письмами Толстого к Тищенко из архива последнего.
4Зачеркнуто: (Путь, жизнь, истина).
5Зачеркнуто: (выходитъ что я глазъ черезъ который смотритъ онъ со мною вмѣстѣ).
6 Зачеркнуто: понятіе.
7 Абзац редактора.
8 В архиве Толстого (рукописное отделение Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина) имеется бездатное письмо Н. Л. Озмидова к Толстому, в котором он между прочим сообщает, что посылает «книгу переписанную мною для вас на память от меня. Я думаю, что она вам поможет при справках ваших»... «Мне она помогает. Теперь я пишу четвероевангелие ваше своими словами и пишу 5 главу». В другом, более раннем, тоже бездатном письме Озмидов писал Толстому, что сделал попытку «собрать главные изречения Христа, распределить их по алфавиту и против каждого изречения ваш перевод» и добавлял, что хочет, переписав эту рукопись набело, послать ее в подарок Толстому. В Гос. Толстовском Музее имеется рукопись Н. Л. Озмидова «Четвероевангелие. Пересказано по смыслу перевода Л. Толстого с греческого языка Н. Л. Озмидовым». В рукописи 235 страниц.
9 Толстой имеет в виду второе издание сборника «Цветник», для которого материал подбирался в значительной степени заново. «Цветник». Сборник рассказов, издание второе, новое, исправленное и пополненное. М. 1889. Дозволено цензурою: Киев. 16 декабря 1888 г.
10 Рассказ С. Т. Семенова «Два брата». См. прим. к письму № 130.
11 Сборник стихотворений. О нем см. прим. к письму Толстого № 135.
12 Толстой имеет в виду книжку об Эпиктете, о которой писал Черткову в письме от 6—7 февраля 1887 г. (№ 133).
13 Об этой книге см. прим. к письму Толстого к Черткову от января 1887 г. № 131.
Чертков в письме, написанном в начале июля 1887 г., отвечал на вопросы Толстого: «Два брата» печатаются и на этих днях должны появиться. Задержка произошла от нескольких недоразумений и случайностей между Сытиным и складом «Посредник». Последняя случайность была та, что разрешенная рукопись и рисунки к ней пропали. Но теперь они отыскались в цензуре и отосланы Сытину для печатания. «Гусляр» пропущен цензурой в количестве 11 тысяч экземпляров. Ha-днях дело решится об остальных 9 тысячах, которые напечатаны несколько позже первых. Таким образом пока будет выпущено нами 20 тысяч, из них половина отпечатана с «Дедом Софроном» в виде приложения. Это произошло от того, что в наборе этих 10 тысяч вышла ошибка по размеру шрифта и количеству строчек на страницу, и цензура не признала книгу эту в 10 листов, т. е. не признала ее неподцензурною. Нам нужно было что-нибудь прибавить, в виде балласта, чтобы вышло 10 листов: и мы выбрали самое невинное в цензурном отношении из всего, что мы раньше печатали. Рукопись из Иоанна Златоуста была представлена варшавскому духовному цензору через баронессу Менгден, но цензор отказался ее просматривать на том основании, что всё из Иоанна Златоуста может быть разрешено только в Петербурге. Мы теперь представляем ее в Петербурге. Не знаю еще результата. «Эпиктета», исправленного Количкой, я передал Павлу Ивановичу, который хотел его еще переделать. Не знаю, что он с ним сделал. Справлюсь“.
