До скораго свиданія.

Л. Толстой.

Полностью публикуется впервые. Отрывок был напечатан с искажениями в СК, стр. 133. На подлиннике пометка рукой Черткова: «29 мрт. 84». Устанавливаем дату на основании записи Толстого в Дневнике от 28 марта: «Письмо от Черткова и написал ему».

Письмо Толстого является ответом на письма Черткова от 22 и 25 марта, под впечатлением которых он писал, как мы видели, и предыдущее письмо, от 27 марта. Оба эти письма Черткова развивают мысль об отношении «истинности пути» к счастью или «блаженству». В письме от 22 марта Чертков говорит: «... Я знаю, что с пути не собьюсь никогда вполне... Что касается до блага, или счастья, то оно мне не нужно, я его не ищу и боялся бы придавать ему большое значение, и боюсь видеть в счастии подтверждение истинности пути...» — В письме от 25 марта он развивает эту мысль подробнее, возражая Толстому на одну его формулировку в IV главе «Краткого изложения Евангелия», которое он читает в это время в рукописном экземпляре: «В кратком изложении Евангелия вы говорите: «Соблюдать эти пять заповедей должно не для того, чтобы заслужить похвалу от людей, а для себя, для своего блаженства». На каком основании вы понимаете, что соблюдать заповеди Христа следует для себя, для своего блаженства? Я понимаю иначе... Людское счастье не цель, а неизбежное побочное последствие стремления к настоящей цели. Христос мне представляется так: Стремление к богу безусловное — ради славы того бога, перед которым уничтожаешься и уничтожаясь перед которым становишься его проводником... Я хотел дать переписать Петру для удовлетворения и пользы моей, его и других вашу главу IV Кратк. излож. Еванг., но эти слова «для себя», «своего блаженства» меня остановили». — Цитированные вдесь слова Толстого, на которые Чертков возражает, вошли в первое издание книжки «Краткое изложение Евангелия» Л. Н. Толстого, Génève, М. Elpidine, 1890, стр. 55. В заключительных строках своего письма от 25 марта Чертков говорит: «Я вас очень люблю. Вы для меня очень много. И я буду, если не остановите (а вы, мне чувствуется, не остановите) с вами душа в душу откровенен и правдив до бесконечности. — День славный, бог близок. Но земля для меня только переходная инстанция, не «постоялый двор», в этом я с вами согласен, но тем не менее переходная инстанция». —

¹ Толстой употребляет здесь слово réticence в смысле мягко выраженного несогласия.

² Петр Апурин. См. прим. 1 к письму № 6 от 4—6 марта.

В промежуток времени между вышеприведенным письмом Толстого от 28 марта 1884 и следующим письмом его к Черткову, от 10 апреля, мы находим в Дневнике его от 29 марта следующую запись: «Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за «разумение» вместо «Бога». И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение и отчаяние и восторги, из которых вышло то, чтò есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать... Чертков огорчил меня, но не надолго». — Запись эта вызвана письмом Черткова от 26 марта, в котором он протестует против следующих строк в рукописи «Краткого изложения Евангелия», передающих 1 ст. 1 главы Евангелия от Иоанна: «В основу и начало всего стало разумение жизни. Разумение жизни стало вместо бога. Разумение жизни есть Бог». (См. «Краткое изложение Евангелия» Л. Н. Толстого, Génève, М. Elpidine, 1890, Введение, стр. 24.) В каноническом русском тексте стих этот переводится так: «В начале было Слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Не принимая толкования Толстого, к которому он пришел по его словам через «труд и напряжение и отчаяние и восторги», Чертков пишет ему: «Почему разумение жизни стало вместо бога? Где это сказано? Разумение жизни есть бог. От бога перехожу к разумению. Но от разумения без бога перешел бы только к сумасшествию. Это относительно меня. С другим может быть иначе. Когда первый раз читал ваше изложение Евангелия, то не заметил этого основания... Теперь, перечитывая в связи... с желанием найти в вашем изложении Евангелия простое, ясное выражение учения Христа..., я сталкиваюсь с мыслями, с пониманием мне не сродным. Изменять насильственно своего понимания, разумеется, не хочу, да и не мог бы. Вспоминаю, как вы скоро согласились, что человек, как ни сходится с другими, всё-таки в конце концов каждый остается один сам по себе... Как-то раз даже повторили мне это. А я чувствую, что сознание это нехорошее. Что же тогда Сын Человеческий в вашем понимании слова, если каждый сам по себе? Если результат — обособленность, то к чему же ведет общность, проповедуемая Христом? Нет, положительно, мы все ошибаемся... не то что ошибаемся, а смотрим с разных сторон, всего обнять не можем и потому видим разное, — но в сущности то же самое». — Ответа на это письмо от Толстого не последовало, так как вскоре он имел возможность увидеться с Чертковым. — Историю текста «Краткого изложения Евангелия» см. в комментариях к этому сочинению, т. 24.

1884 г. Апреля 10. Москва.

....Вы пишете: «Жду, когда зародится во мнѣ действительная любовь къ людямъ». Не можетъ ея не быть (она во всѣхъ), а тѣмъ болѣе въ тѣхъ, кто въ ней одной ищутъ свое благо. Но сказано: люби Бога и ближняго. О ближнемъ сказано: дѣлай другимъ то, чтò бы ты хотѣлъ, чтобы тебѣ дѣлали. Больше этого нельзя. И есть ближніе, которыхъ я не могу (не то, что не хочу) но не могу любить, если я люблю Бога. Не могу я любить того, для кого не нужно отъ меня любви ни въ какой формѣ — ни въ формѣ денегъ и вещей (у него все есть), ни въ формѣ моего труда (ему и такъ служатъ во всемъ, что ему нужно), ни въ формѣ общенія моего съ нимъ — ему противно мое дорогое и главное. Просто любить его я не могу, потому, что я люблю Бога, отъ закона котораго онъ отступаетъ. Я могу не ненавидеть его — не злиться (и это часто случается со мной, и я какъ умѣю поправляю себя), могу быть готовымъ служить ему и любить его, когда ему будетъ нужно, но любить не могу. Часто прежде мои попытки любить, жалѣть приводили меня къ фальши и раздраженiю. Дальше того, чтобы дѣлать другому то, что желалъ бы, чтобы тебѣ дѣлали, нельзя итти. — А я, находясь въ его положени, желалъ бы одного, чтобы меня не раздражали и въ добрую минуту сказали бы мнѣ истину такъ, чтобы я повѣрилъ ей. И это все, что я стараюсь делать по отношенiю другихъ, не раздѣляющихъ моей вѣры. И чѣмъ спокойнѣе, тѣмъ лучше не для себя, а для других...

Печатается впервые, с выписки, сделанной Чертковым из письма, уничтоженного по желанию Толстого. На выписке — пометка рукой Черткова: «11 апреля 84. М. Уничтожено»... Указанная на выписке дата, повидимому, соответствует штемпелю отправления. Датируем на основании записи Толстого в Дневнике от 10 апреля 1884: «Писал письмо Черткову».

Письмо это было первым со стороны Толстого после свидания его с Чертковым, состоявшимся в Москве 5—6 апреля, при проезде Черткова из Воронежской губ. в Петербург. О намерении повидаться с Толстым и остановиться ради этого на два дня в Москве говорится в коротеньком письме Черткова от 1 апреля, а 6 апреля Толстой записывает в своем Дневнике: «С Чертковым поехали к Пругавину. Он, [очевидно, Чертков] удивительно одноцентрен со мной» [А. С. Пругавин, 1850—1920, известный исследователь сектантства, знакомый Толстого со времени пребывания его в 1881 г. в Самарской губ. и посвятивший ему в дальнейшем несколько своих работ]. После отъезда Черткова в Петербург, 9 апреля, Толстой отмечает в Дневнике: «Письмо от Черткова прекрасное». В этом письме Чертков сообщает ему о состоявшемся в Петербурге, в частном порядке, съезде выдающихся представителей русских религиозных сект «с целью попытаться прийти к взаимному соглашению насчет основных верований», и о том, что полиция уже успела заподозрить их в заговоре и подвергнуть временному аресту. Затем, переходя к своим впечатлениям от окружающего аристократического общества, в связи с праздником Пасхи, Чертков пишет: «Здесь по случаю воспоминания о Христе все разряжаются в шелка и ленты и рассылают друг другу дорогие цветы и подарки, т. е. по-просту изящно обирают все те нищие семейства, которые каждый букет прокормил бы целый год. Мне больно смотреть на это и быть принужденным почти что улыбаться этому, но еще мне больнее то, что отношусь я к этим людям как-то холодно, сухо, почти что с ожесточением, одним словом без того смирения и той любви, которые преимущественно и следовало бы чувствовать именно к тем ближним, которые наиболее заблуждаются и ошибаются. Жду я не дождусь когда зародится во мне действительная непосредственная любовь к людям, вместо теперешнего старания, за неимением самого чувства, по крайней мере делать то, что подсказывала бы эта любовь, т. е. чему учил Христос». — Сохранившаяся часть письма Толстого является ответом на эти строки. Начало и конец уничтоженного письма касались, по сообщению А. К. Чертковой, семейных отношений Толстого, отзывавшихся на нем в это время чрезвычайно тягостно. О настроениях его в те дни, когда писалось это письмо, можно судить по следующей записи в Дневнике его от 11 апреля: «Затягивает и затягивает меня илом, и бесполезны мои содрогания. Только бы не без протеста меня затянуло. Злобы не было. Тщеславия тоже мало или не было. Но слабости, смертной слабости полны эти дни. Хочется смерти настоящей».