* 12.

1884 г. Апреля 10. Москва.

….Вы пишете: «Жду, когда зародится во мнѣ действительная любовь къ людямъ». Не можетъ ея не быть (она во всѣхъ), а тѣмъ болѣе въ тѣхъ, кто въ ней одной ищутъ свое благо. Но сказано: люби Бога и ближняго. О ближнемъ сказано: дѣлай другимъ то, чтò бы ты хотѣлъ, чтобы тебѣ дѣлали. Больше этого нельзя. И есть ближніе, которыхъ я не могу (не то, что не хочу) но не могу любить, если я люблю Бога. Не могу я любить того, для кого не нужно отъ меня любви ни въ какой формѣ — ни въ формѣ денегъ и вещей (у него все есть), ни въ формѣ моего труда (ему и такъ служатъ во всемъ, что ему нужно), ни въ формѣ общенія моего съ нимъ — ему противно мое дорогое и главное. Просто любить его я не могу, потому, что я люблю Бога, отъ закона котораго онъ отступаетъ. Я могу не ненавидеть его — не злиться (и это часто случается со мной, и я какъ умѣю поправляю себя), могу быть готовымъ служить ему и любить его, когда ему будетъ нужно, но любить не могу. Часто прежде мои попытки любить, жалѣть приводили меня къ фальши и раздраженiю. Дальше того, чтобы дѣлать другому то, что желалъ бы, чтобы тебѣ дѣлали, нельзя итти. — А я, находясь въ его положени, желалъ бы одного, чтобы меня не раздражали и въ добрую минуту сказали бы мнѣ истину такъ, чтобы я повѣрилъ ей. И это все, что я стараюсь делать по отношенiю другихъ, не раздѣляющихъ моей вѣры. И чѣмъ спокойнѣе, тѣмъ лучше не для себя, а для других…

Печатается впервые, с выписки, сделанной Чертковым из письма, уничтоженного по желанию Толстого. На выписке — пометка рукой Черткова: «11 апреля 84. М. Уничтожено»… Указанная на выписке дата, повидимому, соответствует штемпелю отправления. Датируем на основании записи Толстого в Дневнике от 10 апреля 1884: «Писал письмо Черткову».

Письмо это было первым со стороны Толстого после свидания его с Чертковым, состоявшимся в Москве 5—6 апреля, при проезде Черткова из Воронежской губ. в Петербург. О намерении повидаться с Толстым и остановиться ради этого на два дня в Москве говорится в коротеньком письме Черткова от 1 апреля, а 6 апреля Толстой записывает в своем Дневнике: «С Чертковым поехали к Пругавину. Он, [очевидно, Чертков] удивительно одноцентрен со мной» [А. С. Пругавин, 1850—1920, известный исследователь сектантства, знакомый Толстого со времени пребывания его в 1881 г. в Самарской губ. и посвятивший ему в дальнейшем несколько своих работ]. После отъезда Черткова в Петербург, 9 апреля, Толстой отмечает в Дневнике: «Письмо от Черткова прекрасное». В этом письме Чертков сообщает ему о состоявшемся в Петербурге, в частном порядке, съезде выдающихся представителей русских религиозных сект «с целью попытаться прийти к взаимному соглашению насчет основных верований», и о том, что полиция уже успела заподозрить их в заговоре и подвергнуть временному аресту. Затем, переходя к своим впечатлениям от окружающего аристократического общества, в связи с праздником Пасхи, Чертков пишет: «Здесь по случаю воспоминания о Христе все разряжаются в шелка и ленты и рассылают друг другу дорогие цветы и подарки, т. е. по-просту изящно обирают все те нищие семейства, которые каждый букет прокормил бы целый год. Мне больно смотреть на это и быть принужденным почти что улыбаться этому, но еще мне больнее то, что отношусь я к этим людям как-то холодно, сухо, почти что с ожесточением, одним словом без того смирения и той любви, которые преимущественно и следовало бы чувствовать именно к тем ближним, которые наиболее заблуждаются и ошибаются. Жду я не дождусь когда зародится во мне действительная непосредственная любовь к людям, вместо теперешнего старания, за неимением самого чувства, по крайней мере делать то, что подсказывала бы эта любовь, т. е. чему учил Христос». — Сохранившаяся часть письма Толстого является ответом на эти строки. Начало и конец уничтоженного письма касались, по сообщению А. К. Чертковой, семейных отношений Толстого, отзывавшихся на нем в это время чрезвычайно тягостно. О настроениях его в те дни, когда писалось это письмо, можно судить по следующей записи в Дневнике его от 11 апреля: «Затягивает и затягивает меня илом, и бесполезны мои содрогания. Только бы не без протеста меня затянуло. Злобы не было. Тщеславия тоже мало или не было. Но слабости, смертной слабости полны эти дни. Хочется смерти настоящей».

*13.

1884 г. Апреля 16. Москва.

Что за отвратительное лицемѣріе! If all criminals are mad and must be kept out of mischief for their own dear sakes and in pure love и т. д.1 Вѣдь это ужасно. Развѣ можно говорить съ такими людьми. Онъ думалъ, думалъ и выдумалъ и очень доволенъ. И правда, не скоро найдешь, чтò отвѣтить; какъ не скоро найдешь, даже я почти никогда не умѣю находить, разъясненіе софизма или математической «пѣшки», доказывающей, что 2=3. Но самый пріемъ показываетъ, что они, бѣдные, должны лгать самимъ себѣ. «И не шли къ свѣту, п[отому] ч[то] дѣла ихъ были злы».2 Хорошо, преступники — сумасшедшіе. Ну такъ тогда и лечи ихъ, какъ сумасшедшихъ. А я никогда не слыхалъ, чтобы сумасшедшихъ лечили тѣмъ, что рубили головы или заставляли сидѣть запертыми или ходить въ цѣпяхъ. Мало того, во всѣхъ лучшихъ домахъ сумасшедшихъ теперь уже не употребляютъ и этой самой «рубашки», даже дверей не запираютъ.—Душа моя, нельзя съ ними спорить. Вы ему докажете, что онъ себя обманываетъ. Онъ не убѣдится, онъ будет думать, они всѣ будутъ думать, пока не подойдутъ еще съ другой неожиданной стороны, чтобы доказать, что надо мучить, убивать людей for their own dear benighted sakes.3 И вы не догадаетесь сразу, какъ опровергнуть ихъ новый софизмъ. А пока вы не догадаетесь, они будутъ мучить людей и постараются привлечь васъ въ участіе. Вотъ и люби ихъ, когда они, люди, всѣми силами души служатъ дьяволу.

Печатается впервые. На подлиннике пометка рукой Черткова: «16 апреля 84», означающая, судя по целому ряду аналогичных пометок, поддающихся точной проверке, почтовый штемпель отправления. Датируем письмо, исходя из того, что в Дневнике своем от 16 апреля Толстой говорит о получении того письма Черткова с запиской англичанина, на которое он здесь отвечает.

Эта записка англичанина, представляющая собой, судя по цитате из нее в письме Толстого, краткое изложение его взглядов на необходимость насильственного устранения из общества преступников, не сохранилась. Непосредственным откликом на нее сo стороны Толстого являются следующие его строки в упомянутой записи его Дневника: «Я получил письмо Черткова с возмутительной запиской англичанина. For their own dear sakes. Все преступники сумасшедшие. Судья лечит. Зачем же он судит, а не свидетельствует. Зачем он наказывает. Как он либерально жестоко туп. Мне очень больно было…» Ответ же Черткову относится к заключительным строкам его письма, не снабженного против обыкновения точною датою, из которого мы приводим здесь все наиболее существенное: «Несколько дней тому назад я провел вечер с одним англичанином, бывшим моим учителем, с которым я тогда еще очень сдружился. И действительно, это человек замечательно честный и приятный. Он знаток английской литературы, поклонник Шекспира и вместе с тем весьма талантливый акварелист. Характер у него благородный, прямой и замечательно увлекающийся. Все дурное его возмущает, всем хорошим он восхищается. Помню, зa его уроками мы бывало забывали орфографические ошибки и увлекались горячими спорами о самых высших вопросах в течение нескольких часов подряд. Третьего дня пришлось высказать ему свое понимание учения Христа. У него был еще один англичанин, и я должен был защищать свою точку зрения от самых ожесточенных нападок. Положение о непротивлении злу их в особенности возмущало. Он спросил меня, надел бы ли я на сумасшедшего рубашку сумасшедшего. Я сказал, что для пользы самого сумасшедшего, для предохранения его от нанесения себе самому вреда, я, пожалуй, надел бы, как вообще в отношении больных людей, действующих бессознательно… Единственное мое оправдание заключается в уверенности, что они сами желали бы, чтобы я так поступил, еслиб видели и знали то, что в данную минуту скрыто от них, но доступно мне… В каждом отдельном случае вопрос о своем поведении разрешается не на основании устава, в котором предусмотрены все возможные случаи, а поведение христианина прямо вытекает из его чувства любви и непоколебимой решимости… избегать действий, противных духу учения. Но было бы очень желательно выяснить черту, отделяющую один вид насилия от другого, для того, чтобы при изложении желательного поведения людей в разных случаях, спорах… быть в состоянии разумно поддерживать свое убеждение… Присылаю вам записку англичанина, из которой вы увидите, в чем состоит наше разногласие».