1 Повидимому, Толстой говорит здесь о книжке Д. Д. Голохвастова «Письма из деревни о Письмах из деревни г-на Энгельгардта», М. 1884. В Дневнике от 15 марта Толстой говорит о ней: «Книжка Голохвастова против Энгельгардта, кое что хорошо, но как ужасна полемическая злость. Это урок для меня, и мне противна злость моей последней статьи. Надо бы написать то же понятно и кротко».
2 Очевидно, речь идет о статье «В чем моя вера», так как в цитированной записи Дневника от 15 марта (см. предыдущее прим.) Толстой говорит в этом же смысле о своей последней, т. е. недавно законченной статье.
3 Гр. Сергей Николаевич Толстой (1824—1904). В молодости был военным. После женитьбы на цыганке московского хора, Марии Михайловне Шишкиной, жил в своем имении Пирогово Тульской губ. Несмотря на разность взглядов был и в последние годы жизни душевно связан с Толстым, который, по его собственному признанию в Дневниках 1847—1854 гг. (т. 46), восхищался старшим братом.
4 Ф. Э. Спенглеру. Толстой так живо интересовался Спенглером, что Чертков в кратком не приведенном здесь письме от 11 марта переслал ему полученное от Спенглера письмо, что было отмечено Толстым в Дневнике его от 15 марта словами: «Письмо от Черткова с милым письмом Шпенглера».
5 Слова из Евангелия от Матфея, гл. 10-я, ст. 22.
10.
1884 г. Марта 27. Москва.
... Про себя напишу: хотѣлось бы сказать, что я бодръ и счастливь, и не могу. Не несчастливъ я — далекъ отъ этого и не ослабѣлъ еще — болѣе далекъ отъ этого. Но мнѣ тяжело. У меня нѣтъ работы, которая поглощала бы меня всего, заставляя работать до одуренія и съ сознаніемъ того, что это мое дѣло, и потому я чутокъ къ жизни, окружающей меня, и къ своей жизни, и жизнь эта отвратительна.
Вчера ночью я пошелъ гулять. Возвращаюсь, вижу на Дѣвичьемъ полѣ что-то барахтается, и слышу, городовой кричитъ: «Дядя Касимъ, веди же». Я спросилъ — что? — Забрали дѣвокъ изъ Проточнаго переулка: трехъ провели, а одна пьяная отстала. Я подождалъ. Дворникъ съ ней поровнялся съ фонаремъ: дѣвочка по сложенью какъ моя 13-лѣтняя Маша,1 въ одномъ платьѣ грязномъ и разорванномъ — голосъ хриплый, пьяный; она не шла и закуривала папироску. «Я тебя, собачья дочь, въ шею», кричалъ городовой. Я взглянулъ въ лицо, курносое, сѣрое, старое, дикое лицо. Я спросилъ: сколько ей лѣтъ, она сказала: 16-ый. И ее увели. (Да, я спросилъ, есть ли отецъ и мать; она сказала, мать есть). Ее увели, а я не привелъ ее къ себѣ въ домъ, не посадилъ за свой столъ, не взялъ ее совсѣмъ — а я полюбилъ ее. Ее увели въ полицію сидѣть до утра въ сибиркѣ, а потомъ къ врачу свидѣтельствовать. Я пошелъ на чистую покойную постель спать и читать книжки (и заѣдать воду смоквой). Что же это такое? Утромъ я рѣшилъ, что пойду к ней. Я пришелъ въ полицію, ее уже увели. Полицейскій съ недовѣріемъ отвѣчалъ на мои вопросы и объяснилъ, какъ они поступаютъ съ такими. Это ихъ обычное дѣло. Когда я сказалъ, что меня поразила ея молодость, онъ сказалъ: «Много и моложе есть».
Въ это же утро нынче пришелъ тотъ, кто мнѣ переписываетъ, одинъ поручикъ Ивановъ.2 Он потерянный и — прекрасный человѣкъ. Онъ ночуетъ въ ночлежномъ домѣ. Онъ пришелъ ко мнѣ взволнованный. «У насъ случилось ужасное: въ нашемъ номерѣ жила прачка. Ей 22 года. Она не могла работать — платить за ночлегъ было нечѣмъ. Хозяйка выгнала ее. Она была больна и не ѣла до сыта давно. Она не уходила. Позвали городового. Онъ вывелъ ее. «Куда же», она говоритъ, «мнѣ итти?» Онъ говорить: — «околѣвай гдѣ хочешь, а безъ денегъ жить нельзя». И посадилъ ее на паперть церкви. Вечеромъ ей итти некуда, она пошла назадъ къ хозяйкѣ, но не дошла до квартиры, упала въ воротахъ и умерла». Изъ частнаго дома я пошелъ туда. Въ подвалѣ гробъ, въ гробу почти раздѣтая женщина съ закостенѣвшей, согнутой въ колѣнкѣ ногой. Свѣчи восковыя горятъ. Дьяконъ читаетъ что-то вродѣ панихиды. Я пришелъ любопытствовать. Мнѣ стыдно писать это, стыдно жить. Дома блюдо осетрины, пятое, найдено не свѣжимъ. Разговоръ мой передъ людьми мнѣ близкими объ этомъ встрѣчается недоумѣніемъ — зачѣмъ говорить, если нельзя поправить. Вотъ когда я молюсь: Боже мой, научи меня, какъ мнѣ быть, какъ мнѣ жить, чтобы жизнь моя не была мнѣ гнусной. Я жду, что Онъ научить меня...3
Печатается с выписки, сделанной Чертковым из письма, уничтоженного им по желанию Толстого. Впервые было напечатано, почти полностью, в книге Б, III, Госизд., М., 1922, стр. 16—17. Датируем на основании записи в Дневнике Толстого от 26 марта 1884 г., где об эпизоде с молоденькой проституткой сообщается вкратце, как о только что виденном, тогда как в письме о нем говорится, как о происшедшем накануне. В записи Дневника от 27 марта имеется пометка: «Написал письма Страхову, Урусову, Черткову. От него хорошее письмо».
Письмо Толстого написано под впечатлением писем Черткова от 21, 22, 24 и 25 марта, близких ему по мыслям и бодрых по тону. Получение их он отмечает в своем Дневнике и до указанной уже записи 27 марта: 23 марта — «...Письмо от Черткова и нынче — суббота — другое. Как он горит хорошо»; 24 марта — «... Письмо прекрасное от Черткова». Откладывая ответ на некоторые части этих писем до ближайшего времени, в данном письме Толстой высказывается в ответ на следующие строки письма Черткова от 22 марта: «Ваше последнее письмо было для меня настоящим благодеянием, и я невыразимо рад за вас, Лев Николаевич, и за себя, что вы в таком хорошем состоянии. После спячки настало для меня опять движение, и я пустился на полных парах и вот тут как раз получил ваше светлое письмо. Оно мне было нужно. Совет о том, чтобы не сокрушаться бесполезно о том, что мало прошел, — бьет как раз в сердце и разум. Он меня сильно ободрил. Я рад за вас, что вы уверены, что путь ваш верен. Это действительно большое счастье». — Повидимому, несоответствие этих строк с тяжелыми настроениями, вновь и вновь возникающими у Толстого от сознания недопустимости той праздной сытой жизни, которой продолжала жить его семья среди окружающей городской и деревенской нужды, и побудило его сказать в этом письме: «Хотелось бы сказать, что я бодр и счастлив, и не могу».
1 Марья Львовна Толстая, вторая дочь Толстого (1871—1906), вышедшая в 1897 г. замуж за кн. Николая Леонидовича Оболенского. Подробнее о ней см. в прим. к первому письму ей, в т. 64.
2 Александр Петрович Иванов (1836—1911) — артиллерийский отставной поручик, страдавший запоем и опустившийся. В Ясной поляне впервые появился в 1878 г. Толстой питал к нему теплое чувство и поддерживал его, давая ему переписывать свои рукописи. Временами он жил в Ясной поляне, потом, имея непреодолимую склонность к бродячей жизни, вновь исчезал. После сближения Толстого с Чертковым, он жил иногда в деревне у Чертковых. Скончался в Ставрополе во время одного из своих странствий.
3 Оба рассказанные здесь эпизода — о молоденькой проститутке и о прачке — вошли в XXIV главу книги Толстого «Так что же нам делать?», к писанию которой он приступил еще в начале 1882 г. См. т. 25.
* 11.
1884 г. Марта 28. Москва.
Милый Владиміръ Григорьевичъ,
Письма ваши для меня радость и утѣшеніе. А какъ вы видите изъ моего послѣдняго письма, мнѣ нужно иногда утѣшеніе, — поддержка бодрости духа.
Я понимаю вашу réticence1 о томъ, что исполненіе ученія не для личнаго блага. По ученію Христа нѣтъ блага: оно есть и благо, и путь, и истина, и оно же Богъ. — Только отчего же не давать Петру.2 Пускай понимаетъ и принимаетъ по своему. Знаете какъ кубики съ картинками укладываютъ. Одинъ пойметъ картину по одной парѣ кубиковъ, другой по другой. Но только бы сложилъ первую пару — то доберется до всей. Я опытомъ знаю и умѣю теперь различать людей, к[оторые] переставляютъ кубики на обумъ, и тѣхъ, к[оторые] сложили осмысленно два и потому навѣрно узнаютъ всю картину, не нынче, такъ завтра, и все ту же единственную и вѣчную. И потому я читаю ваши разногласія со мной и даже не волнуюсь, я знаю впередъ, что у насъ одна неизбѣжная и вѣчная картина. И потому я во всемъ согласенъ съ вами, не отъ того, что нарочно хочу соглашаться, а отъ того, что знаю, что разногласіе только отъ того, что вы съ одной стороны сводите кубики, а я съ другой, но они тѣ же. — Съ тѣми же, кот[орые] не начинали еще сводить и кот[орые] увѣряютъ, что они то-то и то-то видятъ, я впередъ не согласенъ. А съ тѣми, кот[орые] впередъ говорятъ, что ничего и не выйдетъ и не можетъ выдти, съ тѣми мнѣ больно, на тѣхъ мнѣ сердиться хочется и я едва удерживаюсь.
