Ради Бога воздержись и прочти спокойно, на время отложивъ мысль о себѣ. О тебѣ, о твоихъ чувствахъ и твоемъ положеніи я буду говорить послѣ, но теперь необходимо тебѣ, чтобы понять свое отношеніе ко мнѣ, понять меня, мою жизнь, какая она есть, а не такою, какою бы ты хотѣла, чтобы она была. То, что я говорю тебѣ о томъ, что мое положеніе въ семьѣ составляетъ мое постоянное несчастіе, есть фактъ несомнѣнный, я его знаю, какъ знаютъ зубную боль. Можетъ быть я самъ виноватъ, но фактъ есть и, если⁸ тебѣ мучительно знать, что я несчастливъ (я знаю, что тебѣ мучительно), то надо не отрицать боль,⁹ не говорить, что ты самъ виноватъ, а подумать, какъ отъ нея избавиться — отъ боли, к[оторая] болитъ во мнѣ и заставляетъ страдать тебя и всю семью. Боль оттого, что я почти 10 лѣтъ тому назадъ пришелъ къ тому, что единственное спасеніе мое и всякаго человѣка въ жизни въ томъ, чтобы жить не для себя, а для другихъ и что наша жизнь нашего сословія вся устроена для жизни для себя,¹⁰ вся построена на гордости, жестокости, насиліи, злѣ и что потому¹¹ человѣку въ нашемъ быту, желающему жить хорошо, жить съ спокойною совѣстью и жить радостно, надо не искать какихъ нибудь мудреныхъ далекихъ подвиговъ, а надо сейчасъ же, сію минуту дѣйствовать, работать, часъ за часомъ и день за днемъ, на то, чтобы измѣнять ее и идти отъ дурнаго къ хорошему; и въ этомъ одномъ счастье и достоинство людей нашего круга, а между тѣмъ ты и вся семья идутъ не къ измѣненію этой жизни, а съ возрастаніемъ семьи,¹² съ разростаніемъ эгоизма ея членовъ къ усиленію ея дурныхъ сторонъ. Отъ этаго боль. Какъ ее вылѣчить? Отказаться мнѣ отъ своей вѣры? Ты знаешь, что это нельзя. Если бы я сказалъ на словахъ, что отказываюсь, никто, даже ты, мнѣ бы не повѣрилъ, какъ, если бы я сказалъ что 2 × 2 не 4. Чтоже дѣлать? Исповѣдовать эту вѣру на словахъ, въ книжкахъ, а на дѣлѣ дѣлать другое? Опять и ты не можешь посовѣтовать этаго. Забыть? нельзя. — Что же дѣлать? Вѣдь въ томъ то и дѣло, что тотъ предметъ, к[оторымъ] я занятъ, къ к[оторому], можетъ быть, я призванъ, есть дѣло¹³ нравственнаго ученія. A дѣло нравственнаго ученія отличается отъ всѣхъ другихъ тѣмъ, что оно измѣняться не можетъ, что не можетъ оставаться словами, что оно не можетъ быть обязательнымъ для однаго, а не обязательнымъ для другаго. — Если совѣсть и разумъ требуютъ, <и> мнѣ¹⁴ ясно стало то, чего требуютъ совѣсть и разумъ, я не могу не дѣлать того, что требуютъ совѣсть и разумъ и быть покоенъ, — не могу видѣть людей, связанныхъ со мной любовью, знающихъ то, чего требуютъ разумъ и совѣсть и не дѣлающихъ этаго, и не страдать. —

Какъ ни поверни, я не могу не страдать! живя тою жизнью, к[оторою] мы живемъ. И никто, ни ты не скажешь, чтобы причина, заставляющая меня страдать, была ложная.¹⁵ Ты сама знаешь, что, если я завтра умру, то то, что я говорилъ, будутъ говорить другіе, будете говорить сама совѣсть въ людяхъ, будетъ говорить до тѣхъ поръ, пока люди не сдѣлаютъ, или хоть не начнутъ дѣлать того, чего она требуетъ. — Такъ что, чтобы уничтожить нашъ разладъ и несчастіе, нельзя вынуть изъ меня причину¹⁶ моего страданія, п[отому] ч[то] она не я, а она <истина> въ совѣсти всѣхъ людей, она и въ тебѣ. — И стало быть остается разсмотрѣть другое: нельзя ли уничтожить то несоотвѣтствіе нашей жизни требованіями совѣсти? Нельзя ли измѣненіемъ формъ нашей жизни уничтожить то страданіе, к[оторое] я испытываю и передаю вамъ? — Я сказалъ, что я спасся отъ отчаянія тѣмъ, что пришелъ къ истинѣ. Это кажется очень гордымъ утвержденіемъ для тѣхъ людей, к[оторые] какъ Пилатъ¹⁷ говорятъ: что истина? но гордости тутъ нѣтъ никакой. Человѣкъ не можетъ жить, не зная истины. Но я хочу сказать то, что готовъ несмотря на то, что всѣ мудрецы и святые люди міра на моей сторонѣ и что ты сама признаешь истиной тоже, что я признаю, я готовъ допустить, что то, чѣмъ я жилъ и живу, не истина, а только мое увлеченіе, что я помѣшался на томъ, что знаю истину и не могу перестать вѣрить въ нее и жить для нея, не могу излѣчиться отъ моего сумашествія. Я готовъ допустить и это, и въ этомъ случаѣ остается для тебя то же¹⁸ положеніе: такъ какъ нельзя вырвать изъ меня того, чѣмъ я живу и вернуть меня къ прежнему, то, какъ <прожить со мной наилучшимъ образомъ?> уничтожить тѣ страданія, мои и ваши, происходящiя отъ моего неизлѣчимаго сумашествія?

Для этаго, признавая мой взглядъ истиной или сумашествіемъ (все равно), есть одно только средство: вникнуть въ этотъ взглядъ, разсмотрѣть, понять его. И это то самое, по несчастной случайности, о к[оторой] я говорилъ, не только никогда не было сдѣлано тобой, а за тобой и дѣтьми, но этаго привыкли опасаться. Выработали себѣ пріемъ забывать, не видать, не понимать, не признавать существованія этаго взгляда, относиться къ этому, какъ къ <литературны[мъ]> интереснымъ мыслямъ, но не какъ ключу для пониманія человѣка.¹⁹

Случилось такъ, что, когда совершался во мнѣ душевный переворотъ и внутренняя жизнь моя измѣнилась, ты не приписала этому значенія и важности, не вникая въ то, что происходило во мнѣ, по²⁰ несчастной случайности поддаваясь общему мнѣнію, что писателю художнику, какъ Гоголю,²¹ надо писать худож[ественныя] произведенія, а не думать о своей жизни и не исправлять ее, что это есть что-то въ родѣ дури или душевной болѣзни; поддаваясь этому настроенію, ты <даже> сразу стала въ враждебное отношеніе къ тому, что было для меня²² спасеніемъ отъ отчаянія и возвращеніемъ къ жизни.

Случилось такъ, что вся моя дѣятельность на этомъ новомъ пути, все, что поддерживало меня на немъ,²³ тебѣ стало представляться вреднымъ, опаснымъ для меня и для дѣтей. — Для того, чтобы не возвращаться къ этому послѣ, скажу здѣсь объ отношеніи моего взгляда на жизнь къ семьѣ и дѣтямъ, <чтобы ты не дѣлала въ душѣ> противъ того неправильнаго возраженія, что мой взглядъ на жизнь могъ быть хорошъ для меня, но неприложимъ къ дѣтямъ. Есть разные взгляды на жизнь — частные взгляды: одинъ считаетъ, что для счастья надо <главное> быть ученымъ, другіе — художникомъ, третіи — богатымъ, или знатнымъ и т. п. Это все частные взгляды, но взглядъ мой былъ взглядъ религіозный, нравственный, тотъ, к[оторый] говоритъ о томъ, чѣмъ долженъ быть всякій человѣкъ для того, чтобы исполнить волю Бога, для того, чтобы онъ и всѣ люди были счастливы. Взглядъ религіозный можетъ быть неправиленъ и тогда его надо опровергнуть, или просто не принимать его; но противъ религіознаго взгляда нельзя говорить, что говорятъ, и ты иногда, что это хорошо для тебя, но хорошо ли для дѣтей? Мой взглядъ состоитъ въ томъ, что я и моя жизнь не имѣютъ никакого значенія и правъ, дорогъ же мнѣ мой взглядъ не для меня, а для счастья другихъ людей; а изъ другихъ людей ближе всѣхъ мнѣ дѣти. И потому то, что я считаю хорошимъ, я считаю такимъ не для себя, а для другихъ и главное для своихъ дѣтей. И такъ случилось, что по несчастному недоразумѣнію ты и не вникла въ то, что²⁴ было для меня величайшимъ переворотомъ и измѣнило <безповоротно> мою жизнь, но даже — не то что враждебно, но какъ къ болѣзненному и ненормальному явленію отнеслась къ этому, и изъ хорошихъ побужденій, желая спасти отъ увлеченія меня и другихъ; и съ этаго времени съ особенной энергіей потянула какъ разъ въ обратную сторону того, куда меня влекла моя²⁵ новая жизнь. Все, что мнѣ было дорого и важно, все стало тебѣ противно: и наша прелестная, тихая, скромная деревенская жизнь и люди, к[оторые] въ ней участвовали, какъ Вас[илій] Ив[ановичъ],²⁶ котораго, я знаю, что ты цѣнишь, но к[отораго] ты тогда сочла врагомъ, поддерживавшимъ во мнѣ и дѣтяхъ ложное, болѣзненное, неестественное, по твоему, настроеніе.²⁷ И тогда началось то отношеніе ко мнѣ, какъ къ душевно больному, к[оторое] я очень хорошо чувствовалъ. И прежде ты была смѣла и решительна, но теперь эта решительность еще болѣе усилилась, какъ усиливается рѣшительность людей, ходящихъ за больными, когда признано, что онъ душевно больной. Душа моя! вспомни эти послѣдніе года жизни въ деревне, когда²⁸ съ одной стороны я работалъ такъ, какъ никогда не работалъ и не буду работать въ жизни — надъ Евангеліемъ (какой бы ни былъ результатъ этой работы, я знаю, что я вложилъ въ нее все, что мнѣ дано было отъ Бога духовной силы), а съ другой стороны сталъ въ жизни прилагать то, что мнѣ открылось изъ ученія Еванг[елія]: отрекся отъ собственности, сталъ давать, что у меня просили, отрекся отъ честолюбія <и> для себя и для дѣтей, зная (что я и давно, 30 лѣтъ тому назадъ зналъ, то²⁹ что заглушалось во мнѣ³⁰ честолюбіемъ), что то, что ты готовила для нихъ въ видѣ утонченнаго образованія съ франц[узскимъ], англ[ицкимъ], гувернер[ами] и гувернант[ками], съ музыкой и т. п., были соблазны славолюбія, возвышенія себя надъ людьми, жернова, к[оторые] мы имъ надѣвали на шею. Вспомни это время и какъ ты относилась къ моей работе и къ моей новой жизни. Все это казалось тебѣ увлеченіемъ односторонним, жалкимъ, а результаты этаго увлеченія казались тебѣ даже опасными для дѣтей. Боюсь сказать и не настаиваю на этомъ, но къ этому присоединилось еще твое³¹ молодое замужество, усталость отъ материнскихъ трудовъ, незнаніе свѣта, к[оторый] тебѣ представлялся чѣмъ то плѣнительнымъ, и ты съ большей рѣшительностью и энергіей и совершеннымъ закрытіемъ глазъ на то, что происходило во мнѣ, на то, во имя чего я сталъ тѣмъ, чѣмъ сталъ, потянула въ обратную, противуположную сторону: дѣтей въ гимназію, дѣвочку — вывозить, составить знакомства въ обществѣ, устроить приличную обстановку. <И въ этой твоей дѣятельности ты почувствовала себя еще совершенно свободно. Тутъ ты сдѣлала невольную ошибку.> Ты повѣрила и своему чувству и общему мнѣнію, что моя новая жизнь есть увлеченіе, родъ душевной болѣзни и не вникла въ смыслъ ея и начала дѣйствовать съ решительностью даже не похожей на тебя и съ тѣмъ большей свободой, что все то, что ты дѣлала: и переѣздъ въ Москву, и устройство тамошней жизни, и воспитаніе дѣтей, все это уже было до такой степени чуждо мнѣ,³² что я не могъ уже подавать въ этомъ никакого голоса, п[отому] ч[то] все <было противно моей вѣрѣ> это происходило въ области, признаваемой мною за зло [?]. То, что дѣлалось въ деревнѣ на основаніи взаимныхъ уступокъ, по самой простотѣ³³ жизни, и главное, пот[ому] что оно было старое, 20-лѣтнее, имѣло всетаки для меня смыслъ и значеніе; новое же, <безобразное>, противное всѣмъ моимъ представленіямъ въ жизни, устройство уже не могло имѣть для меня никакого значенія, какъ только то, что я пытался наилучшимъ наиспокойрѣйшимъ образомъ переносить это.³⁴ Эта новая Моск[овская] жизнь была для меня страданіемъ, к[оторое] я не испытывалъ всю мою жизнь. Но я нетолько страдалъ на каждомъ шагу, каждую минуту отъ несоотвѣтствія своей и своей семьи жизни и моей жизни и виду роскоши, разврата и нищеты, въ к[оторой] я чувствовалъ себя участникомъ, я не только страдалъ, но я шалѣлъ и³⁵ дѣлался гадокъ и участвовалъ прямо сознательно въ этомъ развратѣ, ѣлъ, пилъ, игралъ въ карты,³⁶ тщеславился и раскаявался и мерзѣлъ самому себѣ. Одно б[ыло] спасенье — писанье и въ немъ я не успокоивался, но забывался.