С. А. Толстая писала в ответ 8 декабря: «Получила твое письмецо с Козловки и очень тронута была, что так скоро написал и уведомил меня о приезде. Конечно, деревенская ванна тебе нужна, и теперь, как этот перелом разлуки сделался, я спокойнее смотрю на эту необходимость, и мне не досадно, не тоскливо, и только одно желание, чтоб всё было благополучно» (стр. 277).

1884 г. Декабря 8. Я. П.

Провелъ прекрасный день. Теперь 6 часовъ вечера. Вчера, когда вышелъ и сѣлъ въ сани и поѣхалъ по глубокому, рыхлому въ полъ-аршина (выпалъ въ ночь) снѣгу, въ этой тишинѣ, мягкости¹ и съ прелестнымъ зимнимъ звѣзднымъ небомъ надъ головой, съ симпатичнымъ Мишей,² испыталъ чувство, похожее на восторгъ, особенно послѣ вагона съ курящей помѣщицей въ браслетах, жидкомъ докторомъ, перироющимъ³ о томъ, что нужно казнить, съ какой то пьяной ужасной бабой въ разорванномъ атласномъ салопѣ, безчувственно лежавшей на лавкѣ и опустившейся тутъ же, и съ господиномъ съ бутылкой въ чемоданѣ, и съ студентомъ в pince-nez, и съ кондукторомъ, толкавшимъ меня въ спину, п[отому] ч[то] я въ полушубкѣ. Послѣ всего этаго Оріонъ,⁴ сиріусъ⁴ надъ Засѣкой, пухлый, беззвучный снѣгъ, добрая лошадь, и добрый Миша, и добрый воздухъ, и добрый Богъ. Въ конторѣ топлено, но мнѣ показалось угарно (воображеніе). Я сначала хотѣлъ еще протопить, потомъ, раздумалъ. Поговорилъ и попилъ чай съ Филипомъ (у него все очень хорошо и онъ старается). Потомъ пришла Аг[афья] Мих[айловна], Миша въ 2-мъ часу легъ на печку, какъ онъ былъ, снялъ сапоги, положилъ шубу подъ голова и тотчасъ же заснулъ; а я, боясь угару, просидѣлъ до 3-хъ. Читалъ Будду,⁵ и чтеніе было серьезное. Потомъ спалъ однимъ глазомъ, прислушиваясь къ угару, к[отораго] не было. Часу въ 5-мъ, было совсѣмъ темно, я свиснулъ, чтобы перебить полухрапъ Михаилы. Онъ почмокалъ губами, поглядѣлъ въ окно, ему показалось, что свѣтаетъ, и тотчасъ слѣзъ, надѣлъ сапоги, шубу и пошелъ убирать лошадей и ѣхать въ Тулу. Онъ все это передѣлалъ и вернулся въ 2 часа изъ Тулы съ покупками веселый бодрый <и> здо[ровый]. Мнѣ пріятно и полезно это видѣть. Я проспалъ до 10. Пришла Мар[ья] Аф[анасьевна]. Какъ мнѣ ни мало надо — это малое ужасно много. Пошли въ тотъ домъ, забрали вещи разныя; потомъ хватился я яицъ. Хотѣли посылать, я пошелъ самъ на деревню. Я шелъ и думалъ: мы говоримъ, что намъ мало надо, но намъ, мнѣ такъ много надо, что если только не брать всего этаго, не замѣчая и воображая, что это такъ само собою, то станетъ совѣстно. Я шелъ покупать для себя яйца и мнѣ было совѣстно. Я прошелъ къ Ѳокан[овымъ]⁶ у нихъ нѣтъ. Прошелъ къ Власу. Мать его⁷ все также лежитъ. Я сказалъ ей: праздникъ тебѣ веселѣй. Она сказала: «Нѣтъ, хуже. Если хорошей человѣкъ, я рада, а то хуже». — Власъ досталъ мнѣ яицъ, и я насовалъ ихъ въ карманъ, и вмѣсто того, чтобы дать ихъ Влас[овой] матери, пошелъ ихъ жрать. — Послѣ завтрака сѣлъ за статью и немного подвинулъ; но пришелъ наниматься въ прикащики солдатъ, бывшій каптенармусъ; я ему, было, холодно отказалъ, но онъ сказалъ мнѣ, что онъ мой бывшій ученикъ первой школы — Семка Богучаровскій.⁸ Это одинъ изъ лучшихъ мальчиковъ былъ. И теперь хорошій, кажется, человѣкъ Я узналъ въ этомъ солдатскомъ лицѣ того бутуса, очень умнаго мальчугана въ веснушкахъ, съ доброй, доброй улыбкой, и довольно долго поговорилъ съ нимъ. Потомъ, чтобы погрѣться, покололъ дровъ и пошелъ къ Бибикову. Снѣгу пропасть, и дорожки не протоптаны. На деревнѣ Матвей Егоровъ⁹ окликнулъ меня (уже смеркалось) и подошелъ покалякать — объ лошадяхъ украденныхъ, о томъ, какой это грѣхъ у меня украсть, — льстивыя рѣчи. Я спросилъ, какія это двѣ лошади стоятъу него у двери? А это, говоритъ, племянница изъ Телятинокъ, у ней лошадь стала, такъ вотъ я свою заложу, ее довезу. Я говорю: подвези и меня, и пошелъ. На горѣ меня догнала баба, двѣ дѣвочки и два мальчика, и сзади ставшая лошадь. Я сѣлъ къ нимъ въ сани. Баба стала разсказывать про свою несчастную участь, — хлѣба нѣтъ, три дѣвочки, одна грудная (я, чай, накричалась безъ меня, и сама чуть не замерзла); ѣздила къ матери на Бароломку,¹⁰ не дастъ ли денегъ на хлѣбъ; а у отца, онъ сторожъ въ лѣсу, украли дрова и вычли 3 р[убля]. Такъ ни съ чѣмъ и ворочается, да еще лошадь стала, чуть не замерзла, падала лошадь 3 раза. Баба плачется, a дѣвочки и мальчики (это ясенскіе сѣли прокатиться), хохочатъ, шумятъ и то и дѣло ломаютъ вѣтки и подгоняютъ лошадь. Она и за санями не идетъ. — Дорога ужасно тяжелая, непроѣзжанная, подъ кручь Кочака. Лошадь сзади совсѣмъ стала. Мнѣ было пріятно, что я имъ помогъ, и главное лошади. Она старая, худая, и пройдетъ шаговъ 100 и станетъ, и сколько ни бьютъ ее ребята, не двигается. Я взялся за лошадь и подружился съ ней, и безъ боя довелъ ее до Телятинокъ. Тамъ я вошелъ въ избу, чтобъ посмотрѣть, какъ они живутъ. Живутъ чисто и лучше, чѣмъ плакалась баба. Ребята играютъ въ карты, дѣвочка крошечная пѣсни поетъ. — Мать пришла и тотчасъ хотѣла бѣжать за грудной Парашкой.¹¹ Парашка эта была у сосѣдки. A сосѣдка сама пришла. Сосѣдка эта Марѳа, Матвѣя Егорова.¹² У нея свой ребенокъ, и она цѣлый день кормила эту Парашку. Онѣ пошли за Парашкой, а я съ дѣвочками и мальчиками поѣхалъ домой, а то мужикъ хотѣлъ провожать ихъ. Дѣвочки, одна Авдотьи вдовы дочь,¹³ другая Зорина;¹⁴ мальчикъ одинъ Зоринъ,¹⁵ другой Николая Ермилова.¹⁶ Пошелъ снѣгъ и темно стало, и мои товарищи стали робѣть и храбриться, особенно Грушка, Авдотьина дочь. Лица я ея не видалъ, но голосъ и говоръ пѣвучій, и складный, и бойкій, какъ у матери. Когда она била лошадь, я ей говорю: сама старая будешь. Нѣтъ, я старая не буду никогда. Такъ все маленькой и буду. А умрешь? — Это не знаю, а старой никогда не буду. Тутъ, когда мы поѣхали подъ гору, онѣ стали поминать про волковъ и про пыль (метель), и все вѣшки на дорогѣ смотрѣли. Я говорю: вотъ насъ занесетъ снѣгомъ, мы повернемъ сани, сядемъ подъ нихъ и будемъ сказки сказывать. — А студено будетъ мы руками будемъ хлопать. И всѣ хохочутъ.

Черезъ ручей мы переѣхали не безъ хлопотъ; но только что переѣхали, Грушка усѣлась на головашки саней и говоритъ: ну давай разсказывать сказки, я одну знаю, — и начала и прелестно разсказала очень хорошую сказку. Всѣ со вниманьемъ слушали, и стали такіе добрые, что остальные мальчики и дѣвочки все предлагали другъ другу одинъ кафтанъ, кот[орый] у нихъ былъ въ накидку, чтобъ защититься отъ вѣтра. Когда она кончила сказку, она забыла, что злодѣйку сказки привязали къ жеребцу стоялому, къ кот[орому] и мужики17 боялись подходить. «Да, да, жеребецъ такой стоялъ». Я перебилъ ее: не такой, какого мы вели? Батюшки! какой поднялся хохотъ. Ужъ мы съѣхали съ горы передъ деревней, когда она кончила. Я сказалъ, что не успѣю разсказать. Мальчикъ сталъ просить: хоть немножко. Я началъ имъ Китайскую сказку. Зорина предложила остановить лошадь, но Грушка, какъ степенная хозяйка лошади, не согласилась. Я досказалъ до половины. Лошадь какъ-то проѣхала немножко поворотъ, Грушка поворотила ее за узду. Сама говоритъ: Иль забыла, али сказки заслушалась. — Я пошелъ дальше и слышалъ, какъ Грушка кричала подъ окно: дѣдушка, выходи, лошадь. — Очень хорошо. Очень все это меня трогаетъ. Цѣлую тебя и всѣхъ дѣтей. Завтра, вѣроятно, узнаю о тебѣ и васъ — какъ здоровье, состояніе духа, и всѣ ли благополучны.

Л. Т.

На конверте: Москва. Хамовническій переулокъ. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой, свой домъ.

Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Отрывок из письма впервые напечатан в Б, II, стр. 482. Полностью письмо опубликовано по копии, сделанной С. А. Толстой, в ПЖ, стр. 235—238. Датируется на основании почтовых штемпелей: «Почтовый вагон. 9 декабря 1884; Москва. 9 декабря 1884». В Б, II датировано 9 декабря.