Миша! Миша, послушай. Пожалѣй меня, я вѣдь тоже человѣкъ, я не спала всю ночь. Тебя ждала, мучалась, и вотъ награда. Скажи по крайней мѣрѣ, что? Сколько?

— Столько, что не могу, не можетъ никто заплатить. Все шестнадцать тысячъ. Все кончено. Убѣжать, но какъ?

Онъ взглянулъ на нее и чего никакъ не ожидалъ, она привлекала его къ себѣ. «Какъ она хороша», подумалъ онъ и взялъ ее за руку. Она оттолкнула его.

— Миша, да говори же толкомъ, какъ же ты это могъ?

— Надѣялся отъиграться. — Онъ досталъ портсигаръ и жадно сталъ курить. — Да, разумѣется. Я мерзавецъ, я не стою тебя. Брось меня. Прости въ послѣдній разъ, и я уйду, исчезну. Катя. Я не могъ, не могъ. Я былъ какъ во снѣ, нечаянно. — Онъ поморщился. — Но что же дѣлать. Все равно погибъ. Но ты прости. — Онъ опять хотѣлъ обнять ее, но она сердито отстранилась.

— Ахъ эти жалкіе мужчины. Храбрятся, пока все хорошо, а какъ плохо, такъ отчаяніе и никуда не годятся.

Она сѣла на другую сторону туалетнаго столика.

— Разскажи порядкомъ.

И онъ разсказалъ ей. Разсказалъ, какъ онъ везъ деньги въ банкъ и встрѣтилъ Некраскова. Онъ предложилъ ему заѣхать къ себѣ и играть. И они играли, и онъ проигралъ все и теперь рѣшилъ покончить съ собой. Онъ говорилъ, что рѣшилъ покончить съ собой, но она видѣла, что онъ ничего не рѣшилъ, а былъ въ отчаяніи и готовъ былъ на все. Она выслушала его, и когда онъ кончилъ:

— Все это глупо, гадко: нечаянно проиграть деньги нельзя. Это какое-то кретинство.

— Ругай, что хочешь дѣлай со мной. —

— Да я не ругать хочу, а хочу спасти тебя, какъ всегда спасала, какъ ты ни гадокъ и жалокъ мнѣ.

— Бей, бей. Недолго уже...

— Такъ вотъ слушай. По-моему какъ ни мерзко, безжалостно мучать меня. Я больна — нынче еще принимала... и вдругъ этотъ сюрпризъ. И эта безпомощность. Ты говоришь, что дѣлать? Дѣлать очень просто что. Сейчасъ же, теперь 6 часовъ, поѣзжай къ Фриму и разскажи ему.²⁷

— Развѣ Фримъ пожалѣетъ. Ему нельзя разсказать.

— Какъ, однако, ты глупъ. Неужели я буду совѣтовать тебѣ разсказать директору банка, что ты довѣренныя тебѣ деньги проигралъ въ... Разскажи ему, что ты ѣхалъ на Николаевский вокзалъ... Нѣтъ. Сейчасъ поѣзжай въ полицію. Нѣтъ не сейчасъ, а утромъ въ 10 часовъ. Ты шелъ по Нечаевскому переулку, на тебя набросились двое. Одинъ съ бородой, другой почти мальчикъ съ браунингомъ и отняли деньги. И тотчасъ же къ Фриму. То же самое.

— Да, но вѣдь... — Онъ опять закурилъ папиросу. — Вѣдь они могутъ узнать отъ Некраскова.

— Я пойду къ Некраскову. И скажу ему. Я сдѣлаю.

Миша началъ успокаиваться и въ 8 часовъ утра заснулъ какъ мертвый. Въ 10 она разбудила его.

Это происходило рано поутру въ верхнемъ этажѣ. Въ нижнемъ же этажѣ въ семействѣ Островскихъ въ шесть часовъ вечера происходило слѣдующее. Только что кончили обѣдать. И молодая мать, княгиня Островская, подозвала лакея, обнесшаго уже всѣхъ пирожнымъ, апельсиннымъ желе, спросила чистую тарелку и, положивъ на нее порцію желе, обратилась къ своимъ детямъ, ихъ было двое: старшій, мальчикъ семи лѣтъ, Вока, дѣвочка четырехъ съ половиной Таничка. Оба были очень красивыя дѣти: Вока серьезный, здоровый, степенный мальчикъ, съ прелестной улыбкой, выставлявшей разрозненные, мѣняющіеся зубы, и черноглазая, быстрая, энергическая Таничка, болтливая, забавная хохотунья, всегда веселая и со всѣми ласковая.

— Дѣти, кто снесетъ нянѣ пирожное?

— Я, — проговорилъ Вока.

— Я, я, я, я, я, я, — прокричала Таничка и ужъ сорвалась со стула.

— Нѣтъ, кто первый сказалъ. Вока. Бери, — сказалъ отецъ, всегда баловавшій Таничку и потому всегда бывшій радъ случаю выказать свою безпристрастность. — А ты, Таничка, уступи брату, — сказалъ онъ любимицѣ.

— Вокѣ уступить я всегда рада. Вока, бери, иди. Для Воки мнѣ ничего не жалко.

Обыкновенно дѣти благодарили за обѣдъ. И родители пили кофе и дожидались Воки. Но его что-то долго не было.

— Таничка, сбѣгай въ дѣтскую, посмотри, отчего Вока долго не идетъ.

Таничка соскочила со стула, зацѣпила ложку, уронила, подняла, положила на край стола, она опять упала, опять подняла и съ хохотомъ, сѣменя своими обтянутыми чулками сытыми ножками, полетѣла въ коридоръ и въ дѣтскую, позади которой была нянина комната. Она было пробѣжала дѣтскую, но вдругъ позади себя услыхала всхлипываніе. Она оглянулась. Вока стоялъ подлѣ своей кровати и, глядя на игрушечную лошадь, держалъ въ рукѣ тарелку, и горько плакалъ. На тарелкѣ ничего не было.

— Вока, что ты? Вока, а пирожное?

— Я—я—я нечаянно съѣлъ дорогой. Я не пойду...никуда... не пойду. Я, Таня... я право нечаянно...я все съѣлъ...сначала немного, a потомъ все съѣлъ.

— Ну что же дѣлать?

— Я нечаянно...

Таничка задумалась... Вока заливался плакалъ. Вдругъ Таничка вся просіяла.

— Вока, вотъ что. Ты не плачь, а пойди къ нянѣ и скажи ей, что ты нечаянно, и попроси прощенья, а завтра мы ей свое отдадимъ. Она добрая.

Страница автографа расскааа „Нечаянно”

Размер подлинника

Рыданія Воки прекратились, онъ вытиралъ слезы и ладонями и противной стороной ручекъ.

— А какъ же я скажу? — проговорилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

— Ну, пойдемъ вмѣстѣ.

И они пошли и вернулись счастливые и веселые. И счастливые и веселые были и няня и родители, когда няня, смѣясь и умиляясь, разсказала имъ всю исторію.

————

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Старуха Акулина, 70 лѣтъ, еще бодрая, степенная, старого завѣта.

Михайла, ея сынъ, 35 лѣтъ, страстный, самолюбивый, тщеславный, сильный.

Марфа, ея сноха, 32 [лѣть], ворчливая, говоритъ много и быстро. Парашка, 10 лѣтъ, дочь Марфы и Михайлы.

Десятскій Тарасъ, 50 лѣтъ, степенный, говоритъ медленно, важничаетъ.

Прохожій, 40 лѣтъ, вертлявый, худой, говорить значительно. Въ пьяномъ видѣ особенно развязенъ.

Игнатъ, 40 лѣтъ, балагурь, веселый, глупый.

Сосѣдъ, 40 [лѣтъ], суетливый.

Осень. Изба съ чуланомъ.

ЯВЛЕНІЕ 1.

Старуха Акулина, прядетъ; хозяйка Марфа, мњситъ хлѣбы. Дњвочка Парашка, качаетъ люльку.

Марфа. Охъ, недоброе чуетъ мое сердце. Чего стоять-то? Не хуже какъ намедни съ дровами Ѣздилъ. Безъ малаго половину пропилъ. А все я виновата.

Акулина. Что плохое загадывать. Рано еще. Тоже не ближній свѣтъ. Пока что...

Марфа. Гдѣ рано. Акимычъ вернулся же. А еще позже нашего поѣхалъ, а нашего все нѣтъ. Мыкаешься, мыкаешься, а только и радости.

Акулина. Акимычъ на мѣсто ставилъ, а нашъ на базарѣ.

Марфа. Не думалось бы, кабы одинъ. А то съ Игнатомъ поѣхалъ. А какъ съ толстомордымъ кобеломъ этимъ, прости Господи, сойдется, добра не бывать. Не миновать напьются. День деньской бьешься, бьешься. Все на тебѣ. Добро бы приждать чего было. А то только и радости, что тренись съ утра до ночи.

ЯВЛЕНIЕ 2.

Отворяется дверь. Входитъ десятскій Тарасъ и оборванный прохожій.

Тарасъ. Здорово живете. Вотъ вамъ постояльца привелъ.

Прохожій (кланяется). Хозяевамъ мое почтеніе.

Марфа. Что больно часто къ намъ ставить. У насъ въ середу ночевалъ. Все къ намъ да къ намъ. Къ Степандѣ бы ставилъ. У нихъ и ребятъ нѣтъ. А я съ своими не разберусь. А ты все къ намъ да къ намъ.

Тарасъ. По череду ставимъ.

Марфа. Ты говоришь — по череду. У меня ребята. Да и хозяина нѣтъ.

Тарасъ. Переночуетъ. Мѣста не пролежитъ.

Акулина (къ прохожему). Проходи, садись, гостемъ будешь.

Прохожій. Приношу благодарность. Покушать бы, если бы можно.

Марфа. Ничего не видамши сейчасъ и покушать. Что жъ развѣ по деревнѣ не прошелъ?