До Садовой улицы я дошла за полчаса. В трамвае тесно, душно. Люди едут на работу, и потому на лицах их не увидишь улыбки. Я же так думаю: на работу надо идти с радостью. Не каторга же она. Неужели нельзя найти работу по душе? Вон, на щитах объявлений, сколько этих «требуется».

Ольга Федоровна встретила меня прохладно. Не спросила даже об отце.

– Ты голодна, ешь сама. Мне в школу пора.

Я осталась одна в квартире. В холодильнике нашла полпачки пельменей «Сибирские» и баночку со сметаной. Ни колбасы, ни сыра. В хлебнице горбушка черного хлеба. И та черствая.

Мне ли жаловаться. Пока я тут приживалка. День начался, а я легла спать. Желаете знать, что мне приснилось? Все вы ужасно любопытные. Знаю я вас. Не скажу. Глянула на часы. Мама моя родная! Скоро Ольга Фёдоровна вернется из школы. Быстро-быстро прибралась на кухне. Поправила постель и даже успела подмести пол.

Ладно уж, скажу, что мне снилось. А снился мне тот старичок еврей из города Жданов. Будто он пришел ко мне, а я лежу на кровати совсем голая. Он говорит: «Ты меня не бойся, со мной тебе будет хорошо». А потом… Ну, уж нет. Что было дальше, не скажу. Моисей Абрамович странный все же человек.

Вечером у меня состоялся очень серьезный разговор с Ольгой Федоровной. Она, как обычно, пришла из школы страшно злая. Можно понять. Детишки могут довести до белого каления. Пришла и с ходу мне претензии. Почему чемодан остался стоять в коридоре. Я хотела сказать, что не знаю, оставит ли она меня у себя и где я буду жить, но она не дала слова сказать.

– Теперь я тут единовластная хозяйка. Твой покровитель снюхался с какой-то девкой в Подпорожье и надумал на ней жениться. Прислал телеграмму, что на жилплощадь не претендует. Ещё бы он претендовал. У меня дети. Куда я их дену. Спрашивается.

Я все поняла. Уматывать надо отсюда. Но куда?

– Неделю живи. Пока, – что значит это «пока», мне она не объяснила. Пока.

Ужинать все же пригласила. Больше того, достала из буфета графин с водкой.

– Мы люди русские, и не по-людски будет не выпить за твой приезд. – Выпили. Пить Ольга Федоровна стала по-мужицки. Крякнула и сразу не закусила. Утерла рот, а уж потом сунула в рот целиком соленый огурец. Глядя, как учитель географии сует этот ягодоподобный овощ, я неожиданно представила её… Остановлюсь. Я девушка скромная. – Фёдор приезжает. Написал, что приедет с невестой. Дожила.

Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Нет же. Она, наоборот, взбодрилась.

– Ты вникни: мой сын решил жениться. Ладно мы с отцом. Приезжие. Время было послевоенное. Но они-то, наши дети, тут родились. Сколько девушек вокруг. Приезжай и выбирай.

Я бы возразила, что брак – это не ярмарка, где лошадей выбирают, но промолчала. Я приживалка тут.

Пришла Вера. Бедный ребенок. Мать её совсем забыла. То одной подруге подбросит, то другой.

– Мама, мне за контрольную пять поставили.

– По какому предмету? – Ну и мамаша: не знает, что изучает дочь.

– По математике. – Девочка как встала в двери, так и стоит.

– Ты, наверное, кушать хочешь? – спросила я и тут же пожалела, что задала вопрос.

– Не суйся не в свое дело, – обрезала меня Ольга Фёдоровна.

Я молчу. Знай свое место, сверчок. Девочка молчит. Как мне её жалко! Не удержалась и сказала, вспомнив курс истории КПСС.

– Нет на вас Дзержинского. Он беспризорных опекал.

– Что ты сказала?! – взорвалась Ольга Федоровна. – Что ты сказала? Нет Дзержинского? Да знаешь ли ты, молокососка, что мой отец служил в ЧОНе? Он таких, как ты, к стенке ставил. Контра недобитая. Как только тебя Иван пригрел? Змея подколодная.

Эту ночь я провела тут. Спала на раскладушке на кухне. Какой там сон. Утром Ольга Фёдоровна прогонит меня. И куда я пойду? В тресте общежития нет. В пять утра, когда с улицы донеслись первые звуки, я решила: попрошусь на стройку. Там общежитие. И, кроме того, будет у меня рабочий стаж. С ним легче поступить в институт. Вскипятила чайник, отрезала хлеба. Не обеднеет Ольга Фёдоровна. Так и попила чайку с хлебом. Чемодан я не разбирала, и потому для того, чтобы собраться в дорогу, мне времени много не надо было. За окном темень. Петроградская сторона начинает просыпаться. В основном это рабочий народ. Глянула на часы. Пора. Ушла не попрощавшись. Каков привет, таков и ответ. Иду по улице Олега Кошевого и вспоминаю то утро, когда мне встретился молоденький милиционер. Мне кажется, что это было давно. Я уже поняла: время исчисляется не минутами и часами, а событиями. Уехал Иван Петрович и там нашел новую жену. Умер папа. Я познакомилась с очень интересным человеком. Как он там, в Жданове? Петр, сын Ивана, ушел служить в армию, а его брат собрался жениться. Масса событий. Этим и исчисляется время. Спешить мне не надо, но и для прогулок время не самое хорошее. Мороз, ветер и чемодан оттягивает руки. Хорошо бы поесть чего-нибудь горячего. Денег немного, но на порцию пельменей с уксусом хватит. Да где их в такую рань купишь? Трамваи набиваются рабочими. Мне с чемоданом туда не протолкнуться. Дошла до проспекта Горького. Мне надо налево. Но тут вспомнила, что направо есть какое-то кафе. Вдруг оно работает? Переложила чемодан из руки в руку и пошла. Иду, и так мне тоскливо стало. Иду одна. Люди все кучкуются. У них и дом, и работа. Вон, идет парочка. С виду замухрышки, а как они друг дружке улыбаются. Я не девочка, понимаю: оба довольны ночью. Физиология. Чемодан оттянул мне все руки. Ну и сказанула. Как будто у меня их несколько. Тут и трамвай подошел. Я в него прыг и не посмотрела на номер. В трамвае тепло, надышал рабочий люд. Воняет перегаром, луком и потом. В этом районе люди мало пользуются ванной. Все больше по баням ходят. Раз в неделю. Притулилась со своим чемоданом в уголке. Гляжу в окно. Мама моя родная! Это куда же он везет меня? Как в анекдоте: пассажир вскочил в вагон и спрашивает: «Трамвай куда идет?» Ему называют. Он в ответ: «Опять вагоновожатый перепутал, не в ту сторону поехал». Так и я. Еду в сторону реки Карповки. Черт с ним. Мне спешить некуда. Доехала до пересечения Карповки и Чкаловского проспекта и вышла. Повалил снег. Хоть топись, до чего я продрогла и устала. В животе революция. Поперлась к метро «Петроградская».

Пришла. Стою, как идол. Мужчина подошел. Такая рань, а у него кое-где чешется.

– Девушка, Вы заблудились? Приезжая?

– Вчера откинулась, папаша. – Как ещё отшить? Не тут-то было. Он сам из бывших.

– По какой статье чалилась? – Тут у меня пробел в образовании. Не изучала я Уголовный кодекс.

– По политической, – отвечаю в надежде, что отвяжется.

– Теперь политических обычно не сажают, а в психушку помещают. Из тебя политическая, как из меня Майя Плисецкая. – Это я знаю. Народная артистка это.

– Папаша, вместо того, чтобы мне зубы заговаривать, сказал бы, где тут можно пельмешек покушать.

– Через сорок минут откроется «Пельменная» тут во дворе. Нечего тебе дрожать, пошли ко мне. Погреешься.

То еврей меня к себе приглашал. Теперь бывший зек. Я бы не пошла, но очень продрогла. Не станет же он меня насиловать. Тут сплошь коммуналки. Заору, соседи прибегут.

Живет мужчина прямо напротив, проспект перейти – и мы у него в парадной.

– Я с бабой живу. Она немного того. Не в уме. Но ты не бойся. Она смирная.

Поднялись на последний этаж. Мужчина оказался вежливым. Чемодан у меня отобрал и потащил на седьмой этаж.

Долго сказка сказывается. Выпили мы с ним по сто граммов водки. «Для аппетита», – сказал. Баба его открыла банку соленых огурцов. С нами не пила. Глядела на меня так, как будто я диковина какая.

Потом мы покушали пельменей, и я уехала. Налегке. Где мой чемодан? У Родиона остался. Он сказал:

– Устроишься в свой трест, возвращайся. Перекантуешься у меня. Нюра моя кашеварит хорошо. О деньгах не говори. Я не бедный. На заводе работаю. Меня уважают, хотя я и ссыльный.

Вот и скажите, кто добрее и человечнее? Ольга Федоровна, учитель с высшим образованием, или Родион, за плечами которого семь классов, три года колонии и два на поселении? Такие дела.