Маргарита Кирилловна, не привлекая к себе внимания, продолжала тратить трехмиллионное наследство на всевозможные добрые дела. Купила имение Михайловское в Малоярославском уезде Калужской губернии, на Протве, а свои угодья отдала Станиславу Теофиловичу Шацкому, педагогу-подвижнику, организовавшему в соседнем селе сначала школу и клуб для крестьян, а потом и детскую колонию (ее Маргарита Кирилловна тоже материально поддерживала).
Огромный дом на Смоленском бульваре в 1910 году она продала и переехала на Новинский бульвар. Но коллекцию мужа решила с собой не брать и написала в Совет Третьяковской галереи заявление, что ее покойный муж «выражал при жизни своей желание», чтобы его собрание… перешло в собственность галереи, а она лишь исполняет его волю. Шестьдесят картин Маргарита Кирилловна передала в галерею сразу, а двадцать три самые любимые оставила при себе в пожизненное пользование. Критики и историки искусства были страшно воодушевлены морозовским даром и уже предвкушали тот день, когда в Москве появится первый «музей живописи новейшей эпохи» [102].
Маргарита Кирилловна тем временем переселилась из дома на Новинском бульваре (где во время войны открыла госпиталь) в небольшой особняк между Арбатом и Пречистенкой, который перестроил для нее молодой Иван Жолтовский. Дом в Мертвом переулке был полной противоположностью дворцу на Смоленском. Идеальный образец гармонии и вкуса: мебель карельской березы, ампирная бронза в гостиной, увешанная старинными иконами и картинами столовая, длинный дубовый стол. За этим самым столом, покрытым неизменной зеленой скатертью, «среди цветущих в январе ландышей… на фоне врубелевского Фауста и Маргариты в саду», вечерами собирались члены религиозно-философского общества, пытаясь «решать больные вопросы века»[103].
В августе 1918 года особняк реквизировали и передали Отделу по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса. В подвале имелась отлично оборудованная кладовая, а также большой сейф, что и привлекло в Мертвый переулок музейных функционеров. Едва вселившись, Музейный отдел сразу же затребовал у вдовы коллекционера М. А. Морозова завещанные ей Третьяковской галерее работы («Отдел… просит Вас срочно сообщить, не встречается ли с Вашей стороны препятствий к немедленному перемещению… произведений искусства, имеющихся в этом доме, составляющих собственность Галереи и находящихся в пожизненном Вашем пользовании, как это видно из… документов за Вашей подписью»). В обмен на десять картин и «Еву» Родена гражданке Морозовой предоставили две комнаты «для размещения в них оставшихся весьма ценных произведений русских и иностранных художников», а также «ценных предметов прикладного искусства».
Музейный отдел возглавляла Наталья Ивановна Троцкая, приезжавшая на службу, если верить Марусе Морозовой, на роллс-ройсе, позаимствованном из царского гаража. Кстати, и сама коллегия напоминала бывавшим здесь скорее аристократический салон, но никак не канцелярию. Приметой советского времени был лишь отвратительный запах тушеной капусты и соленой рыбы — обед для многочисленных сотрудников музейной коллегии готовился здесь же, на бывшей морозовской кухне, рядом с которой теперь проживали прежние хозяева.
Члены вскоре запрещенного религиозно-философского общества продолжали навещать свою покровительницу, устроившуюся в комнатах для прислуги в полуподвале. Свечи, морковный чай с сахарином, холод днем и особенно ночью, когда приходилось спать в пальто, потом нэп, блеск витрин, тепло, литературные вечера и музицирование по пятницам, как в мирное время. Маруся училась по классу рояля в консерватории, Мика женился. В 1926 году арестовали и расстреляли Марусиного приятеля, и та заволновалась. Нужно было во что бы то ни стало получить заграничный паспорт и срочно уехать, например на лечение (повод у нее имелся, поскольку на нервной почве стала отниматься правая рука). Такие вопросы решались лишь на самом верху. Единственный человек в правительстве, кого младшая дочь Маргариты Кирилловны знала лично, был Авель Сафонович Енукидзе, секретарь ЦИКа и член коллегии Наркомпроса.
Енукидзе принял ее, начал уговаривать остаться и предлагал отправить на любой из Кавказских курортов. Маруся отказалась. Добиться для нее заграничного паспорта даже ему удалось только со второй попытки. Енукидзе был на редкость противоречивой фигурой. С одной стороны, самый милосердный из членов ЦИКа, известный заступник за арестованных, а с другой — развратник и сексуальный маньяк, обожавший роскошь и молоденьких девушек. Наверное, не случайно в 1935 году его вывели из состава ЦК ВКП(б) и исключили из партии с формулировкой «за политическое и бытовое разложение». Тем не менее А. С. Енукидзе спас Марию Морозову, за что та его боготворила. Потому-то и прощание с благодетелем выглядит в ее воспоминаниях классической мелодрамой. «Деточка, обещай мне, что закажешь заупокойную службу во спасение моей души, когда услышишь, что меня убили», — просит ее Авель Сафонович. Десять лет спустя, 16 декабря 1937 года, Мария Морозова-Фидлер играет фортепьянный концерт в Берлине. На следующий день муж идет купить газету, чтобы посмотреть отзывы критиков, и первое, что он видит, — сообщение о расстреле в Москве А. С. Енукидзе. Молитву за упокой души убиенного Авеля в Русской церкви на Находштрассе прочел отец Иоанн, будущий епископ Сан-Францисский.
Невзирая на фамилию и эмигрировавших детей, Маргарита Кирилловна уцелела. Сама она никогда не рвалась уехать и переносила все, что бы с ней ни происходило, с истинно христианским смирением. «Несмотря ни на какие страдания, которые я могу испытывать… за немногих моих любимых, никогда не нарушится равновесие и гармония моей души — я это знаю», — писала она когда-то Андрею Белому. Старший сын, Георгий, он же Юра, сложный, нервный мальчик, вышедший гардемарином из Морского корпуса, пропал без вести в самом начале Первой мировой войны (хотя не исключено, что умер он только в конце 1930-х где-то в Чехословакии). Князь Евгений Трубецкой с частями Добровольческой армии летом 1919-го оказался на юге и последнюю свою лекцию «О религиозном возрождении России» прочел в Новороссийске. На вопрос из зала: «Оставляете ли вы Россию?» Евгений Николаевич ответил, что уехать сейчас — «значит, покинуть горячо любимого человека в смертном недуге». В начале января 1920-го он умер от сыпного тифа, успев предсказать вторжение в Россию «Республики чертей», которая неизбежно перейдет в «самодержавие сатаны».
После отъезда Маруси Маргарита Кирилловна съехалась с сестрой. Музейный отдел ликвидировали, особняк передали посольству Королевства Дании. Невероятно, но бывшую домовладелицу дипломаты не только не выселили, но всячески оберегали. Маргарита Кирилловна давала уроки музыки посольским детям, а жена посла всегда приглашала ее на званые приемы (фотография Маргариты Кирилловны Морозовой красуется на столике в гостиной посла по сей день). Но долго подобная идиллия продолжаться не могла. Бывшая московская красавица, воспетая Андреем Белым и Николаем Метнером в романсе «Золотому блеску верил…», спешно распродала последние остатки некогда роскошного имущества и исчезла из Москвы. Маргарите Кирилловне удалось купить две комнаты на летней даче в подмосковном Лианозове, где она и поселились с Еленой Кирилловной. Сестры сами пилили дрова, носили воду из замерзавшей колонки и т. д. Лианозово сменила комната под лифтом на Покровке, рядом с боткинским особняком. Под конец жизни их ожидал царский подарок — комната в новостройке на Ленинских горах. «Здесь прекрасный вид и свежий воздух», — писала Маргарита Кирилловна в последнем письме дочери Марусе в Бостон.
За двадцать лет Мария Михайловна успела пожить в Европе и Америке. Выйти в Германии замуж за Александра Фидлера (сына директора знаменитого московского приюта братьев Рукавишниковых), родить троих детей, концертировать, восемь лет прожить в Бразилии, а потом перебраться в Соединенные Штаты и преподавать русский язык в колледже. Скончалась она в 1964 году, а ее старшая сестра Леля — в 1951 году. Елена (Леля) еще до революции вышла замуж за Алексея Клочкова, с которым оказалась во Франции, развелась с ним и вышла замуж во второй раз. Елену Михайловну Морозову-Клочкову-Яфимович похоронили на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. В 1952 году в Москве умер их брат Мика. «Я родился в семье богатых промышленников Морозовых 18 февраля 1897 года», — писал в автобиографии профессор Михаил Михайлович Морозов, рассказывая, что получил «тщательное домашнее образование» и закончил гимназию А. В. Адлера. «Великие события 1917 года застали меня еще совершенно не определившимся и, конечно, совсем не разбирающимся в политических и социальных вопросах. Правда, дух воспитания, полученного мною, был очень демократичным. Имена Белинского, Чернышевского, Добролюбова произносились в нашем доме с большим уважением», — оправдывался Морозов, вышедший в 20 лет из Михайловского артиллерийского училища прапорщиком. В 1919 году он стал совслужащим. Сначала заведовал отделом информации в Наркомпроде, писал на экономические темы в «Правде» и «Известиях», потом стал давать уроки английского, бывшего для него практически родным. В 1935 году преподаватель Института красной профессуры М. М. Морозов получил звание профессора. Для себя писал стихи, а для театров переводил пьесы Шекспира, поскольку был лучшим в СССР знатоком английского театра. Огромного роста, широкоплечий, с вечно горящими карими глазами, младший сын М. А. Морозова сделал вполне приличную для человека с его биографией карьеру, трижды женился и за год до смерти был назначен главным редактором англоязычного журнала «News». Персональный пенсионер, бывший директор Музыкального общества Маргарита Кирилловна Морозова пережила Мику на шесть лет. Ее похоронили на Введенском кладбище рядом с сестрой и матерью.
