Генерал укатил.

– Ведите себя достойно, отроки. Аки агнцы Небесные, непогрешимые, – велел Горюнов, после чего дисциплинированно зашагал к прямоугольному одноэтажному строению под светло-серой пластиковой крышей.

– А почему это Горыныч иногда говорит – как нормальный человек, а иногда, как…, как склочный монах из провинциального монастыря? – поинтересовался Сомов.

– Наш Фёдор Иванович в молодости несколько лет отработал нелегалом в дальнем зарубежье, – проинформировал Подопригора. – Причём, именно под «личиной» священника. В «Русской Православной Церкви Заграницей». Говорят, что успешно и грамотно отработал. Даже дельной сетью высокопоставленных осведомителей и агентов обзавёлся. Но потом неожиданно, как назло, началась приснопамятная горбачёвская Перестройка, и капитана Горюнова, вручив скромный дежурный орденок, срочно отозвали на Родину. Бывает…

– Ну, никак не тянет Горыныч на заслуженного попа. Скорее, уж, наоборот, является классическим воплощением такого небезызвестного термина-понятия, как – «отвязанный наёмник, жизнь вволю понюхавший и разные виды повидавший…». А где, кстати, он заработал свой офигительно-красивый шрам на полрожи? Толстый такой, багрово-фиолетовый, очень элегантно змеящийся от правого виска – через толстый нос – к левой скуле волевого подбородка. Картина маслом, мать его.

– Говорят, где-то на юго-востоке…. Эй, Алекс, обернись. Честное слово, не пожалеешь…. Смотри, какая безумно-сексуальная девица на тебя уставилась. Прямо-таки прожигает взглядом заинтересованным.

– Ерунда какая-то, – непонимающе передёрнул плечами Лёха. – Обозналась, наверное…

Безусловно, он знал, что мускулистая фигура независимого и брутального мужчины – всегда и везде – притягивает к себе женские взгляды: заинтересованные, любопытные, игривые, развратно-похотливые, далее – по расширенному списку. Но этот взгляд был особенным – откровенно-насмешливым и вызывающим. А ещё (самое странное), и однозначно-приветливым. Добрым и лучистым. Что было странно вдвойне. Если, конечно, не в тройне и не в четверне. Мать его непонятливую…

Алекс, не дрогнув ни единым мускулом лица, внимательно и пристально всмотрелся – секунд на семь-восемь – в любопытные тёмно-зелёные девичьи глазищи, а потом, дождавшись, когда эти глаза смущённо вильнут в сторону, мысленно подытожил: – «Долго выдержала, однако. Молодец. Хвалю. Обычно они сдаются гораздо раньше. Дерзкие юные мартышки, имеется в виду, возомнившие чёрт знает что о своей девичьей красоте и полной неотразимости…. Эта? Совершенно ничего особенного, на первый взгляд. Чуть ниже среднего роста. Стройненькая, с ярко-выраженной талией. Но плечи и бёдра явно шире «модельного» показателя – «девяносто». Лет двадцати четырёх-пяти…. Что ещё? Фигурка – ладная, спортивная и плотная. Сразу видно, что в детские и юношеские годы серьёзно и вдумчиво занималась спортом. И, отнюдь, не художественной гимнастикой…. Чем же тогда? Греблей на байдарках и каноэ-каноэ-каноэ? Или же метанием легкоатлетического копья (или, допустим, диска), на дальние расстояния? Ну-ну…. Что ещё? Рыженькая такая. Вернее, медноволосая, с короткой и необременительной стрижкой-причёской. А лицо – сплошные милые веснушки. Хм…. Что-то такое ненавязчиво-прибалтийское присутствует в её внешнем облике. Латышское, я бы даже сказал. И…. и…. И однозначно знакомое-знакомое. Нет, не вспомнить…. Одета в неприметную штатскую одёжку, которая, впрочем, совсем и не скрывает всех её женских достоинств. Даже, наоборот… Кем она здесь трудится? Медсестрой? Или же поварихой? Интересное кино…».

– Эй, Петров, не увлекайся, – ткнул его локтем в бок приземлённый и грубый Подопригора. – Вдруг, это он (она?), и есть – коварный и неуёмный суккуб? Генерал же предупреждал об опасности нешуточной. Так что, братишка, поберегись. Типа – от греха подальше…

– Иди ты, юморист доморощенный.

– Сам иди. В том смысле, что вместе пошли. В «ооновскую» палатку. Обживаться будем…

Секретный воинский корпус ООН условно делился на две приблизительно равные части – на европейскую и африканскую. В европейскую – кроме россиян – входили австрийцы, венгры, поляки, французы и англичане. В африканскую – нигерийцы, сенегальцы, марокканцы и алжирские берберы. И как-то так получилось, что русские сошлись именно с берберами. Не то, чтобы «сошлись», но общались охотнее всего, видимо, почувствовав некое родство Душ и схожесть природных менталитетов. А генерал Фрэнк Смит, мужчина опытный и по-настоящему мудрый, возглавлявший «ооновцев», подметив данную национальную взаимную симпатию, начал назначать в патрули-караулы берберов совместно с россиянами.

Перед первым выходом на «дозорный» маршрут генерал Смит выдал перед строем патрульных такую речь:

– Не завидую я вам, ребятки. Врать не буду. Даже не уговаривайте. Здешняя знойная пустыня – не самое лучшее место на нашей древней и прекрасной планете. Далеко – не самое…. Днём температура окружающего воздуха вплотную поднимается до плюс пятидесяти пяти градусов по Цельсию. А ночью, уже непосредственно перед рассветом, держится на уровне восьми-девяти. Те ещё контрасты-перепады. Не забалуешь, мать его избалованную…. Я уже молчу о песчаных бурях, налетающих внезапно, и об ядовитых змеях-пауках-скорпионах, водящихся в здешних песчаных барханах и лощинах в неимоверных количествах…. Но вы, братцы, крепитесь. Крепитесь и служите. Такова наша доля солдатская – трудная и почётная одновременно…

Тёмному в напарники постоянно доставался Аль-Кашар – пожилой алжирец с тёмно-коричневой непроницаемой физиономией, испещрённой густой сетью глубоких и извилистых морщин. Аль-Кашар был местным жителем, родом из Чёрного ущелья, когда-то обитаемого. А за Леоном был закреплён молодой бербер по имени – «Аль-Салони».

Остальные же российские офицеры были направлены на другие важные и серьёзные объекты: одни – зачислены в «вертолётно-десантную» команду, другие – в сапёрный взвод, а Горыныча, и вовсе, назначили старшим инструктором по полномасштабному обучению молодых «ооновцев», не имевших боевого опыта.

– Это, понятное дело, из-за его страхолюдного шрама на лице. То бишь, на морде лица, – язвительно усмехнувшись, пояснил Виталий Палыч. – Чтобы салабоны малолетние боялись (до дрожи в коленках и мочеиспускания несанкционированного), и, понятное дело, уважали.… А ты, Горюнов, на каких языках умеешь материться? Только на русском? Смешно. Непорядок. Загляни-ка вечером к нам на огонёк генеральский. Мы со стариной Фрэнком быстренько исправим это вопиющее упущение в твоём армейском образовании. Быстро и качественно исправим. По полной и расширенной программе. Надолго, бродяга, запомнишь. Гы-гы-гы…

Как правило, армейский фургон (американский аналог российского «Урала»), на раннем рассвете останавливался возле крутой излучины узенького безымянного ручья, пересыхавшего время от времени. Они неторопливо вылезали из-под пятнистого брезентового тента, тщательно проверяли походную амуницию, огнестрельное и холодное оружие, правильность настройки раций и, взвалив на плечи тяжеленные рюкзаки, выходили на запланированный маршрут. Белов и Аль-Кашар отправлялись – по широченной дуге – в одну сторону, а Леонов и Аль-Салони – в противоположную.

То есть, их патрули-караулы весь световой день настойчиво и целенаправленно обходили крутые и пологие склоны Чёрного ущелья, высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов. Или же, наоборот, жутко-прогрессивных повстанцев, желающих взорвать – к нехорошей матери – какой-либо из нефтепроводов, принадлежавших богатенькому диктатору Каддафи.

Иногда следы обнаруживались, о чём тут же по рации сообщалось на базу. Тогда в воздух поднимались хищно-эстетичные «Ирокезы[2]» и, изредка постреливая, начинали старательно кружить-барражировать над барханами, ущельями и лощинами…