— Ну вот, — вздыхает. — И сейчас начнется. Да оно уже началось, собственно. Я вырвался ненадолго, вот по дороге в гостиницу. Сейчас заберем их, по объектам немножко провезем, потом обедать, потом в офис. И это только начало, ты понимаешь?

Нельзя сказать, что она все точно понимает, но кивает. А Гриша продолжает:

— На несколько дней вся эта кутерьма, наверное. Они все хотят посмотреть: и активы наши, и недвижимость, запасы складские. И документы, отчеты… Так их еще и развлекать надо будет по вечерам, так уж водится. Я просто вот не знаю, когда я…

— Гриш, я все понимаю, — теперь она действительно понимает, зачем он приехал. — Это очень важно, я понимаю. Ты мог бы и не приезжать, просто бы позвонил.

— А я хотел приехать, может быть, — буркнул мрачно. — И ничего ты не понимаешь, Лютик… Я не хочу, чтобы ты думала, что я… что я тебя избегаю… после… хм… или еще какую-нибудь ерунду. Вы, девушки, это можете. Просто тут все так совпало, что я… Я, наверное, буду ближайшие дни занят очень… очень плотно. И вряд ли смогу вырваться. Понимаешь?

— Да, — кивает она. — Правда, все нормально, Гриш. Делай то, что должен.

— Глупости придумывать не будешь? — смотрит на нее настороженно.

— Не буду.

— Ладно. Тогда я поехал, — взгляд на часы на запястье. — И так уже опаздываю. До встречи, Лютик.

Резко оборачивается и вправду уходит. Но только до двери. А там останавливается.

— Черт. Черт. Черт! Не могу!

И, повернувшись и преодолев расстояние между ними в пару шагов, целует ее. А она сама прижимается к нему, вцепившись в ворот его темно-серого пальто.

— Блин, Люська! — чуть позже, губами ей в висок. — Это все твой проклятый белый халат.

— А он-то тут причем? — шепотом ему в шарф.

— Нездоровые ассоциации как результат просмотра немецких документальных фильмов, — со смешком.

Она сначала не понимает, о чем он, а потом стукает его по плечу.

— Гришка! Ты что такое говоришь?! Ужас какой! Я, вообще-то, с детьми тут работаю!

— И слава Богу, — выдыхает он ей в ухо. — Люсь, пни меня, а? Мне уже не просто бежать — лететь надо. А я сам не уйду, чувствую.

— Езжай, Гришенька, — она привстает на цыпочки и целует его в лоб. — Езжай. Все хорошо.

Так безумно раздражавшее в Ларисином исполнении «Гришенька», сказанной Люсей, заставляет внезапно сжаться сердце. Словно нечаянная ласка. Нет, уходить надо, срочно просто.

— Люсь, я как смогу — позвоню.

— Договорились.

Все-таки хорошо, что он приехал. Во-первых, совершенно заткнулась Тамара Витальевна. Хотя нет, во-первых не это. А то, что она просто была ужасно рада его видеть. И не только… видеть. А во-вторых, в свете последующих дней без него… О, Люся себя хорошо знала. Уж она бы напридумывала, Гриша прав. Накрутила бы себя так, по-своему интерпретируя его молчание, отсутствие его самого и даже звонков от него, что мало бы никому не показалось. В первую очередь, ей самой. А так — просто ждала. Хотя ждать было непросто. Ужасно хотелось позвонить ему, хотя бы голос услышать. Люся с трудом себе представляла, чем он там конкретно занят. Но было четкое ощущение, что она со своим звонком может быть очень, ну вот совершенно некстати. Поэтому терпела. Он же сказал: как смогу, позвоню. Значит — позвонит.

И он позвонил как раз в обеденный перерыв в четверг. Голос очень усталый, несмотря на то, что бодрится.

— Лютик, как ты?

— Да я-то нормально, как обычно. А ты, судя по голосу, на последнем издыхании?

— Ооох… Когда я умру от цирроза печени, запомни меня молодым и красивым.

— Да? А я тебя таким видела? — она пытается шутить, но собеседник, похоже, даже чувство юмора пропил.

— И ты туда же? — драматическим шепотом.

— Что, все так плохо? — ей уже вправду не смешно.

— Улетаю сегодня вечером в Москву, — со вздохом. — Нам дали предварительное добро. Но большие боссы хотят лицезреть наши рожи а-ля натюрель. Да и в головные управления пары банков наведаться надо, Гошка договорился о встречах. Так что…

— Я очень рада, что у вас все получилось.

— Да пока еще не получилось. Но мы надеемся, что выгорит дело. Гошка говорит, что надо ковать железо, не отходя от кассы. И он прав. Поэтому… мне надо лететь. Понимаешь?

— Конечно. Это же то, чего вы добивались. Я понимаю, как это важно.

Надо что-то ей сказать, как-то объяснить. Но у него после нескольких дней непрерывного общения со столичными гостями язык почти не ворочается. А ведь это еще не конец, там еще в Москве второй раунд переговоров предстоит, уже совсем с другими людьми, на совсем ином уровне. Остается только надеяться, что она его поймет. Так, почти без слов.

— Не сердишься?

— Господи, Гриша, да на что?

Он сам не может объяснить, но вот чувство же вины есть откуда-то внутри?

— Лютик, а ты… ждать меня будешь?

Ответом ему смешок.

— Григорий Сергеевич, прекрати раскручивать трагедию. Куда я денусь? Уезжай, улаживай дела. Гриша, ну что ты как маленький?

— Я не маленький. Я задолбанный вусмерть.

Вот, правда, жалко его. Но как сказать, чтобы не обидеть?

— Гриш, если я что-то могу сделать…

— Да нет. Я сам. Ладно, Люсь, пойду. Собраться еще надо…

— Удачи, Гриш.

Небольшое молчание, а потом он все-таки спрашивает:

— Скучать будешь?

— Мне скучать некогда.

— Врешь ведь…

— Вру, — соглашается Люся. — По тебе — буду. А ты… ты будешь скучать по мне?

— А я уже.

И ведь скучал же, не обманывал. Его всегда женщины после близости утомляли. Он делался равнодушным на какое-то время, до следующего раза. И все эти разговорчики, сюсюканье и прочее страшно раздражало.

Люси же ему не хватало. Первую ночь в гостинице спал плохо, перелеты ему всегда скверно давались. И когда проснулся ночью, в незнакомой постели, от того, что пытается нащупать ее, сам себе удивился. Одну ночь вместе провели, когда привыкнуть успел, казалось бы? А вот поди ж ты. Тело лучше знало, что ему надо. А надо ему было, чтобы она оказалась тут, рядом. Чтобы обнять теплое и мягкое женское тело, уткнуться лицом в шелковые, пахнущие цитрусами волосы. И можно уже ничего не делать. И так было бы невозможно хорошо.

Но вместо этого обнимать ему пришлось холодную подушку.

— Людмила Михайловна?

Люся оборачивается, не дойдя пары метров до машины, припаркованной во дворе «Фламинго». Ее окликает незнакомая ей женщина.

— Да, это я.

— Можно вас… на минуточку?

Люся демонстративно смотрит на часы. Время не то, чтобы поджимает, но и не способствует длительным беседам с неизвестными.

— Ну, если только на минуточку, — Люда делает несколько шагов в сторону незнакомки. — Слушаю вас.

Но окликнувшая ее дама не торопится начать разговор. Стоит и в упор разглядывает Люсю. А что остается делать Людмиле? Она в ответ так же демонстративно разглядывает женщину. Высокая, почти одного роста с ней. Лицо худощавое. Льдистые глаза, острые скулы, тонкие, тронутые алым губы. От нее остается ощущение чего-то колющего и даже опасного, которое не смягчает уютная, шикарная, до пола шуба из норки-крестовки. Нет, эта женщина Людмиле не знакома. Но почему-то уже не нравится.

— Простите, но не могли бы вы уже сказать, что хотели? Я не совсем располагаю свободным временем…

Дама в норковой шубе усмехается, как-то так… нехорошо.

— Такая деловая, надо же… И как же ты успела при такой занятости чужого мужика увести?

Слова очень внезапны, но Люся почему-то сразу, моментально понимает, о ком речь. Спасибо надо Тамаре Витальевне сказать, не иначе, за ее параноидальное «с ним что-то не так». Но показывать этого она не собирается, и вообще — как-то вдруг неожиданно внутренне собирается вся.

— Простите?

— Не прощу. Нет такому прощения.

— Я вас не совсем понимаю.

— Все ты понимаешь, — дама снова усмехается. — Залезла ты в постель к моему Григорию, что тут непонятного? Меня зовут Лариса. Лариса Юрьевна. Полагаю, мое имя ничего тебе не говорит? Неужели Гришенька не рассказал? Ай-ай-ай, какой забывчивый. Но это на него так похоже.