Георгий раздраженно гасит окурок в пепельнице, саму пепельницу прячет в ящик стола. Шифруется от брата, так же, как в детстве. Ладно, что случилось, то случилось. Уже не исправишь. Надо смотреть в будущее. Гришке нужна его помощь, и он будет помогать брату до последнего, даже если старший будет брыкаться. По Гошиной вине заварилась вся эта каша, и он последний, кто уйдет с этого корабля. Но хочется верить, что до этого не дойдет. А для начала надо покопать под Ларису. Ему нужна уверенность, что он понимает, что происходит с деньгами в компании. И он этого добьется — хочет этого Лариса Юрьевна или нет.
— Гриш… Григорий Сергеевич, вы куда?!
— Дела, Лариса Юрьевна, уезжаю по делам.
— У нас же встреча через полчаса!
— Не у нас, а у вас с Георгием. Я вам там на этой встрече не нужен.
— Гриша…
Он обжигает ее взглядом, и она спохватываются — разговор происходит в приемной, в присутствии посторонних.
— Григорий Сергеевич, но с вами как-то спокойнее.
— Я вам не нянька, — отрезает он. — Вы оба специалисты, вот и проводите совместно переговоры на своем уровне. Олеся, я буду через два часа, — это уже секретарю.
— Хорошо, Григорий Сергеевич, — дисциплинированно отвечает девушка.
Он стремительным шагом покидает приемную. Лариса раздраженно смотрит ему вслед, потом переводит взгляд на секретаршу, и та поспешно утыкается в монитор. У Ларисы хватает ума смолчать. Но сдерживаться становиться все труднее, ей не нравится это ощущение постепенной утраты контроля над ситуацией.
— Куда едем, шеф?
— Салоны, сервисы…
— Куда сначала? В какие?
— Смотри сам. Как тебе удобнее.
Валерий Павлович хмыкает, без труда выкатывая «Тундру» с парковки.
— Вырвался?
Иногда Грише кажется, что Палыч умеет читать мысли. По крайней мере, его, Григория, мысли. Он отвечает нечленораздельно, но в целом утвердительно.
— Достал меня офис, — он стягивает галстук, забрасывает его на заднее сиденье. — Эти бумажки, проблемы, склоки, дрязги… бабы! Хочу посмотреть хоть на что-то приятное. На банку глушителя. Или на задний редуктор. Или на картер. Там все просто и понятно.
— И чтоб масло или тосол в лицо капали?
— Угу, — совершенно не к месту мечтательно.
— Пиджак снимай, — усмехается Гребенников. — Я там тебе в багажнике спецуху приготовил. На твой размерчик. Не в костюме же тебе в яму лезть.
— Хоть ты меня, Валерий Павлович, понимаешь… — вздыхает Гриша.
— Да как не понять, — невозмутимо отвечает водитель. — Бабы и бумаги кого хочешь до цугундера доведут.
Новость «Батька приехал» стремительным колобком прокатилась по сервису. И к тому моменту, когда Григорий, сменивший пиджак на спецовку, вошел в здание автомастерской, его уже встречали.
— Григорий Сергеевич! Вот сюрприз так сюрприз!
— Здравствуй, Леонид.
— Мое почтение! Не побрезгуйте локоть пожать, а то руки в масле…
— А ты все сам, как я погляжу, — Григорий хлопает по плечу старшего механика. — Леня, когда смену себе будешь готовить? Сколько раз тебе говорить — учи молодежь, передавай опыт. А то ручкой мне сделаешь — и с кем я останусь?
— Не бойтесь, Григорий Сергеевич, — смеется Леонид. — Куда я денусь от вас? Пойдемте лучше, штуку одну интересную покажу. Только шагайте тут аккуратнее, а то туфли испачкаете. Здесь у нас не офис.
— Первый раз такой вижу…
— Во! А я тебе о чем говорю, Сергеич! Вот же японцы хитромудрые. Погоди, я сейчас откручу вот тут…
— Угу…
— Ты не угукай, а под руку мне не вставай!
— Так не видно же ничего.
— Пока нечего смотреть, — автомеханик споро орудует ключом на пятнадцать. — А вот если у меня рука сорвется… то ты пары зубов не досчитаешься.
Григорий усмехается и делает пару шагов назад.
— Смейся, смейся… — Леонид до автоматизма отработанными движениями откручивает гайку. — А был такой случай на прошлой неделе…
Григорий уже не усмехается — просто смеется. Как же здесь хорошо. Эта мастерская — его личный антидепрессант.
— Ну, давай же ты, пошевеливайся!
У Люси начинается дергаться висок. Все сегодня не так, с самого утра.
— Ну что вы кричите на ребенка, — не выдерживает она. — Лучше помогите. Вы же знаете, что у него крупная моторика… хромает.
— У него все хромает! Что теперь, всю жизнь его раздевать!
Нет, вот она так и не научилась на такое спокойно смотреть. Или день сегодня такой, что она все излишне остро воспринимает?
— Давайте, я помогу…
— Нет, пусть сам!
— Мне некогда ждать, когда он сам! — она не выдерживает и повышает голос. — Вы у меня не одни, — и уже гораздо более мягким тоном: — Тимофей, подойди ко мне, я помогу тебе раздеться.
Пятилетний мальчик, очень маленький и худой для своих лет послушно подходит к ней, стоит, как кукла, пока Люся быстро и уверенно освобождает его от верхней одежды под раздраженное сопение матери.
Да, и такие тоже бывают. К сожалению даже, таких большинство. Таких вот, как эта густо накрашенная молодая мамаша. Грим, а иначе и не скажешь, у нее хватило времени нанести. А вот пеленку на массажный стол она забыла!
Люся работает молча, разговаривать с этой… нет никакого желания. Но тишина длится недолго — у мамы Тимофея звонит телефон. И, слушая разговор, Люся начинает постепенно закипать. Ну как можно в таких выражениях о собственном ребенке говорить?! Вот зарекалась неоднократно — «Не судите и не судимы будете». Но ведь ребенок не виноват, что он такой! Как же можно о ребенке так?! Он же понимает все, большой уже! Прекращает работу.
— Выйдите, пожалуйста.
— Что?! — ярко-красные накрашенные губы даже приоткрываются от удивления.
— Вы мешаете мне работать. Выйдите в коридор, поговорите по телефону, потом можете вернуться.
— Я перезвоню, — бросает женщина в трубку.
Дальше снова все происходит в молчании. Мать демонстративно бросает на Людмилу недовольные взгляды, Люся же сосредоточенно работает, иногда улыбаюсь своему пациенту.
— Считаете, что вы лучше всех? — неожиданно зло спрашивает женщина. — Думаете, это просто?!
— Я так не считаю, — отвечает Люся ровно.
— У вас есть свои дети?
— Не думаю, что вас это касается, — тон ее по-прежнему ровный, но день явно сегодня не задался. И насколько хватит ее терпения — неизвестно.
— Значит, нет, — злорадно кивает ее собеседница. — Так-то легко строить из себя святую! А вы попробуйте сама вот с таким вот! Каждый день! Сил моих никаких уже нет! С этим идиотом возиться.
Люся на секунду прикрывает глаза. Ей бы промолчать. Не научишь и не объяснишь. Да и кто она такая, чтобы объяснять? Ну что же у нее за характер такой, что она не может смолчать, когда надо?!
— Не надо… — она выдыхает, уговаривая себя не заводиться, — не надо перекладывать на других свои проблемы.
— Это вы о себе?! Какие это я свои проблемы на вас перекладываю?!
— Это я о вас и вашем ребенке. Это ваш ребенок. Вы его произвели на свет. Вы несете за него ответственность.
— А этот кобель, значит, не несет?! Бросил нас, как только узнал, что… — у женщины в голосе начинают звучать истерические интонации.
Сцепила зубы. Ну же, Люся, молчи! Тебе только истерики в кабинете не хватает. Знаешь ведь, бывает такое, у мамочек таких деток нервы тоже порядком расшатаны. Ну, промолчи…
— Вы — мать, — произносит она негромко. — Неужели это слово для вас ничего не значит?
Та неожиданно всхлипывает. Вот, Людмила, довыпендривалась.
— Извините, — произносит Люся совсем расстроено. — Я не хотела вас огорчать. Просто…
— Да и вы простите, — та вытирает потекшую тушь. — Звереешь от такой жизни… — еще раз всхлипывает. — И вот за что мне все это?!
Людмила молчит, продолжая работать. Вопрос риторический. Да и ответа она не знает.
