— Что мне должно быть интересно? — спросила Ингильвар, не поворачиваясь.

В том, как она подтянула к груди колено, было что-то очень интимное. Во всяком случае, от этого ее движения у Дениса вдруг перехватило горло. «Взять вот и сказать ей, что… ну, что она красивая, — подумал Денис безумно. — Или вообще, что я… ну, люблю ее».

Он перевел дыхание и проговорил:

— Просто он не умер.

Шея Ингильвар порозовела. Она медленно спустила ноги на пол, встала. Посмотрела Денису прямо в лицо. Он так и вспыхнул, сам не зная, почему. Не прочитала же она его мысли! Эльфы не владеют телепатией. А Ингильвар вообще не эльфийка.

Кроме того, мысли у Дениса были довольно сложные. Многослойные. Так что вряд ли она, при всей ее проницательности, добралась до второго, а то и до третьего слоя. Максимум — самый поверхностный слой. И самый неопасный.

— Ну, понимаешь, мы решили, что если он тролль, то в замке ему конец, — объяснил Денис.

— Это не вы решили, — фыркнула Ингильвар. — Это было решено задолго до вас. Кстати, кто это — «мы»?

— Я, — сказал Денис. — Я решил.

— А! — отозвалась она насмешливо.

— Ну вот, — продолжал он, не позволяя ей сбить себя с толку, — а он не умер.

— Кто?

— Евтихий.

— Евтихий? — переспросила она.

— Один парень, — пояснил Денис. — Мы его случайно встретили. Подобрали у реки, где он… скажем так, бедствовал. Хэрибонд посмотрел на него через свой пергамент и вместо человека увидел самого настоящего тролля. Мерзкого такого, с клыками. Понимаешь? Вроде бы Евтихий на самом деле — тролль, только замаскированный. Ну, переодетый. Не знаю, как такое может быть. Чисто технически трудно, но не невозможно.

— А он вошел в замок и не умер, — задумчивым тоном проговорила Ингильвар. — И, следовательно, он не тролль.

— И, следовательно, — подхватил Денис, — Хэрибонд далеко не всегда видит в свою трубу то, что есть на самом деле.

— Ты хочешь сказать, — Ингильвар устремила на Дениса пронзительный взгляд, — что пергамент лжет?

— Все гораздо хуже, — ответил Денис. — Я как утром увидел, что Евтихий не помер… — Он махнул рукой. — Ну, я рад, конечно, потому что кому охота просыпаться в одной комнате с трупом… В общем, эта штука, пергамент, — то лжет, то показывает правду, а то опять лжет, и поди разберись, когда что.

«Но вчера все было без обмана, — упрямо подумал Денис. — Те люди у реки, — на самом деле они были троллями. Потому что если пергамент солгал, а я поверил и приказал убить их, то… И Эвремар сомневалась… Ой, нет. Мы ведь похоронили их. Я не пойду их раскапывать, чтобы дознаться до правды. Мне вообще не нужна эта правда, иначе я просто повешусь».

Ингильвар спросила:

— Что ты предлагаешь?

— Эту вещь надо уничтожить, — ответил Денис. — Все дары Морана опасны. Я это с самого начала говорил.

— Моран преподносил свои дары от чистого сердца, — заметила Ингильвар. — Его намерения неизменно были бескорыстны. Это не могло не отразиться на сделанных им вещах.

— А если потом они были нарочно испорчены? — сказал Денис.

— Кем? — удивилась Ингильвар.

— Ну, кем… завистниками.

— Подождем еще немного, — сказала наконец Ингильвар. — может быть, этот твой Евтихий еще помрет. Может, он уже агонизирует. Сходи, проведай парня. Никогда нельзя терять надежды, не так ли?

Как все сильные, волевые натуры, Джурич Моран в болезни был ужасен. Поначалу-то слабость взяла над ним верх, так что Моран безропотно позволял Авденаго умывать себя, переодевать, укладывать на чистое белье и кормить с ложечки. Все это Моран переносил вполне стоически. Авденаго боялся давать ему какие-либо лекарства, поскольку не знал, как отреагирует на человечьи таблетки организм тролля. После беседы о Татьяне Зенкер и ее научных изысканиях Авденаго стал гораздо более внимательно относиться к проблемам нечеловеческого организма… В общем, к тому, что тролль не есть человек в том числе и с медицинской точки зрения.

Поэтому в качестве лекарства Авденаго давал Морану горячий чай с лимоном и сахаром.

Следует отметить, что подобное лечение сказалось на Моране благотворно. Уже к вечеру он перестал слабенько стонать, пуская слюнку из угла рта, и, ужасно вспотев напоследок ночью, Моран пробудился навстречу новому дню достаточно бодрым и сварливым, чтобы организовать для Авденаго маленький ад на земле.

К Морану вернулся зверский аппетит. Каждые два часа он требовал, чтобы его накормили.

— Мой организм сам знает, какие питательные вещества ему необходимы, — брюзжал Моран. — Если я говорю, что нужна селедка под шубой, будь любезен изготовить селедку под шубой…

Авденаго рылся в засаленном отрывном календаре за 1993-й год с надписью «Кулинарный» на мятой обложке. Некоторые листки из этого календаря были вырваны, но большинство непостижимым образом сохранилось. Естественно, никакого указателя, никакого оглавления в календаре не имелось.

А Моран уже вопил, надрываясь, из комнаты:

— Авдена-аго!

Авденаго реагировал далеко не на все призывы. Лишь когда крики становились душераздирающими, и к ним присоединялись собачий лай и стук в стены, Авденаго появлялся на пороге хозяйской комнаты.

— Вы мне не даете работать, мой господин, — сурово произносил Авденаго. — Я изучаю предмет.

— Что ты изучаешь, крокодилий выкормыш?

— Рецепты, — ответил Авденаго.

— Выбрось их в окно, — рявкнул Моран.

— Слушаюсь, мой господин.

Авденаго повернулся и вышел на кухню, не обращая внимания на протесты Морана. Он действительно вышвырнул злополучный календарь в окно и, выглянув, удостоверился, что красный бумажный «крипичик» плавает в полынье посреди канала.

— Авдена-аго!! — бессильно надрывался Моран.

Авденаго вышел в прихожую, взял телефон и набрал номер.

— Будьте добры пожалуйста Дея…ну.

— Кого? — строго удивился в трубке женский голос.

— Диану, — сказал Авденаго. — Диану Ковалеву.

— Кто ее спрашивает?

— Друг.

— Друг? — еще более строго произнес женский голос.

— Послушайте, я не в том смысле друг, в каком вы подумали, — сказал Авденаго. — Я просто ее приятель. Мы ходили к одному репетитору. К Джуричу. Чтобы попасть в институт. Понимаете? Ничего личного.

Голос чуть смягчился:

— Вы студент?

— Ну, да, — сказал Авденаго. — Полагаю, студент.

Мама Дианы положила трубку и ушла. Потом трубку снова взяли, и знакомый голос Деяниры проговорил:

— Алло.

— Это я, — сказал Авденаго.

— «Я» — это пустое место, — заявила Деянира.

— Не валяй дурака, Деянира, это я, Авденаго, — разозлился он.

— А я думала — студент какой-то звонит, — хладнокровно произнесла Диана.

— Все-таки ты задница, Ковалева, — сказал Авденаго, — человек тебе по делу звонит, а ты кобенишься.

— Человек? — протянула она.

— Да, — сказал Авденаго с горечью. — Я оговорился.

— Оговорка по Фрейду! — ликовала Деянира.

— Это оговорка по Морану, блин! — заорал Авденаго. — Ты будешь меня слушать?

— Да я только этим и занимаюсь последние две минуты, — сказала Деянира.

— Ладно. Вот что, крыса бесхвостая, у меня две новости. Хорошая и… хорошая. Первая. Моран ужасно болен. Кто-то должен читать ему вслух «Бедных людей» на два голоса, за Макара Девушкина и за Вареньку. У меня плохо получается. Особенно за Макара. Голос грубый.

— А я-то здесь при чем? — хихикнула Деянира.

— Сейчас поймешь, при чем, — обещал Авденаго. — Потому что новость вторая… Я отправляюсь за твоим парнем. Прямо сейчас. Точнее, я сделаю это, если ты сменишь меня у постели больного страдальца.

Деянира молчала. Точно, удалось ее зацепить! За больное задел.

Наконец она медленно проговорила:

— Если ты, сволочь, меня обманешь… Если ты только обманешь меня…

— Нет, Деянира, — сказал Авденаго. — Никакого обмана. Ты получишь своего Евтихия. В Истинном мире я его из-под земли достану и направлю прямиком к тебе.