— Я тоже.

— Рад, что я не в одиночестве. — Актер глянул на меня поверх меню.

На обратном пути мы заскочили в художественную галерею, посмотрели фотографии Мэна Рэя и Андре Кёртеша. Потом Актер повел меня в свой любимый букинистический магазин, купил томик Неруды, а когда вернулись к нему, читал мне стихи на испанском.

Мы договорились о встрече следующим вечером. Снова, как и в первый раз, репетировали на крыше. Когда проголодались, Актер приготовил ужин. Далеко за полночь Актер протянул мне «мою» рубашку. Улыбнувшись повторению ритуала, мы разошлись по спальням. Спустя полчаса я все еще смотрела в потолок.

— Не спишь? Иди сюда, поговорим, — раздался из-за стены его голос — негромкий, чтобы не разбудить, если сплю.

Двуспальная кровать занимала полкомнаты, на белых наволочках метались тени от горящей свечи.

— Почему не поговорить, раз уж не спим? — предложил он, не поднимаясь с постели.

Волнуясь будто школьница, я попросила Актера сыграть на пианино, что стояло у окна, и, пока он пел, весь день собиравшаяся гроза наконец грянула.

— Не суди строго! — Голос Актера с трудом пробился сквозь раскаты грома. — Я сейчас не в ударе. Все гадаю, что победит — молнии или твоя улыбка.

Он пел и пел, каждую секунду освещаемый белыми вспышками, пока не дошел до слов о дожде и громе.

— Нет, это выше меня. — Он отодвинул круглый стульчик и выпрямился.

А потом оказался рядом со мной, а его руки на моих бедрах, и они притянули меня к нему.

— Захожу слишком далеко? — шепнул он мне в волосы. Подождал, но я не ответила, и, словно читая мои мысли, он поцеловал меня в губы.

Мы лежали рядышком на кровати. Целовались. Говорили. Снова целовались. Гроза покидала Манхэттен. В глубине квартиры зазвонил телефон.

— Никто не нужен. У меня есть все, — сказал он, и мы уснули, отодвигая день, когда станем любовниками.

— Ух ты! Ты можешь себе такое позволить? — сказал Актер. — Откуда средства?

Очень хотелось ответить «родители помогают» — его ведь подкидывали ему сотню-другую на оплату квартиры, — но Актер заслуживал правды, даже если эта правда, я точно знала, ему не понравится.

— Выходит, он тебя содержит? — Насупившись, Актер пытался вникнуть в смысл моих отношений с Миллиардером.

— Нет. Деньги дает. — Я моргнула.

— Просто так, ни за что?

— Да. Точнее, за то, что между нами было.

Разговор был не из легких, мы сошлись на том, что продолжать его не стоит, и обратились к Чехову. Но от собственных чувств не убежишь. Актер ревновал, а я злилась — из-за стыда, который он во мне пробудил.

— Ничего не выйдет, — вдруг сказал он посреди реплики.

Мы оставили актерство и погрузились в драму жизни — собственной. Долго молча лежали на полу, провожали глазами паутину облаков в синеве неба.

— Помехи любви — вот в чем суть отношений между доктором и Еленой. И главная помеха — ее старый муж, — сказал Актер. — Сколько лет этому… который за квартиру платит?

— Он вдвое старше меня, но он мне не муж и никогда им не будет. Между нами все кончено.

Я произнесла это без тени сомнения, сама убежденная, что больше не люблю Миллиардера. И добавила негромко:

— Жаль, что у меня все так вышло.

— Довольно. Все, оставим это.

— Друг друга? Репетиции?

Я отвернулась в обиде, свернулась калачиком, но миг спустя его ладонь скользнула мне под голову, и я вновь вытянулась на спине.

— Давай съездим за город? В Вудсток, например, — предложил он. — Думаю, моя развалюха нас довезет.

До вечера было еще далеко, а мы уже колесили по зеленому пригороду. Остановились у речушки и босиком зашлепали к валуну посреди мелкого водного потока. Актер устроился на теплом гладком камне, а я, поддернув юбку, оседлала его колени. Вода холодила нам ноги, ладони Актера лежали на моих плечах, а сам он мощно и твердо был внутри меня. Изредка мимо проезжали машины, но лишь из одной донесся веселый свист: угадав нашу тайну, водитель приветствовал любовь любовников.

Рука об руку мы прошлись по главной улице Вудстока и опрометчиво ответили улыбкой сияющей женщине, сидевшей на крыльце под вывеской «Старинные мелочи».

— Добро пожаловать. Прошу, заходите, — настаивала женщина. — Молодожены — это моя слабость.

Она провела нас по своей сокровищнице, предлагая безделушки для нашего семейного дома, а мы подыгрывали, изображая супругов, но ничем не соблазнялись, пока она не достала снимок молодой женщины в белом платье на ступеньках белого деревянного домика.

— Подарите ему. — Хранительница старины протянула мне рамку с фотографией босой красавицы.

Актер протер пыльное стекло. Я наблюдала за ним. Вещица ему понравилась.

— Шесть долларов.

Я подтвердила, что это почти даром, женщина завернула рамку в газету и, передавая мне, шепнула:

— Держитесь за него. Таких больше не делают. Этот парень — антиквариат, запомните.

Ей лучше знать, подумала я; редкости — ее бизнес.

Актер повесил снимок над своей кроватью, где мы проводили так много часов в те пылкие дни любви. Он был первым мужчиной, рядом с которым я абсолютно не стеснялась своей наготы. По его просьбе даже танцевала обнаженной, и как-то особенно знойным днем мы вообще обошлись без одежды — так и шлепали по квартире от кровати к холодильнику, из кухни под холодный душ.

Мы занимались любовью днями и ночами, пока однажды, безо всякой причины, внизу живота у меня не разлилась боль. Актеру я ничего не сказала, а себя постаралась убедить, что причина всего лишь в усердном возлюбленном с достойными размерами. Однако с течением времени боль усилилась, и я тайком посетила гинеколога. Серьезный, как шахтер в забое, доктор исследовал меня, включив фонарик на лбу.

— У вас все в порядке, — объявил он наконец. — Вы просто образец здоровья, не с чего так падать духом.

— А почему больно?

Доктор со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Знаете основной половой орган человека?

Я колебалась с ответом, который, кажется, должна была бы знать.

— Мозг. Так что мой профессиональный совет — обратиться к психиатру.

В конце той же недели я попала на прием к последовательнице Фрейда, безмятежно выслушавшей рассказ о моей боли. Завершая сеанс, она осторожно предложила пройти курс психоанализа, чтобы выяснить, почему мое абсолютно здоровое тело отвергает секс.

— Мне нравится заниматься сексом с моим возлюбленным, — возразила я. — Думаю, дело не в сексе.

— Думаете? — вкрадчиво уточнила докторша.

Я решила, что жизнь достаточно сложна, чтобы еще добавлять проблемы самокопанием, и отказалась от сеансов психоанализа. Уж лучше жить с болью. Едва решение было принято, как боль таинственным образом исчезла. Быть может, впрочем, сказалось и мое возвращение на Парк-авеню. На Нью-Йорк надвигалась зима, а в мороз Адова Кухня совсем не привлекала.

Я стремилась в свою квартиру не только потому, что там было гораздо теплее. Там к тому же не было тараканов, мышей — и Эринулы.

Эринула познакомилась с Актером и попыталась настроить меня против него, поначалу едким сарказмом, а когда не прошло — призвав на помощь мои комплексы.

— Женщине не место рядом с парнем, который обскакал ее по части внешности. Представь: заходит такой красавец и все только на него и глазеют. Паршиво это, куколка.

Я знала, что красота в Актере не главное, и Эринула не могла меня убедить его оставить, так же как я не могла ее убедить оставить меня. В ответ на все мои предложения поискать другое жилье она отмалчивалась. Ее книги громоздились на моем подоконнике, ее матрац занимал угол моей гостиной, а ее косметика — полку в моей ванной, ее критика преследовала меня двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Эринула окопалась прочно.

Расстановка сил в нашем противостоянии неожиданно изменилась одним промозглым вечером, когда в моей квартире, уютной и теплой, раздался телефонный звонок. Актер хотел пожелать мне спокойной ночи. Услышав, что в его доме вот уже три дня как отключили отопление и горячую воду, я настояла, чтобы он переночевал у меня.