– До Ордикеафа отсюда дня полтора пути, Я узнавала… Мы, наверное, потому и встретились, что обе туда шли. Хороши мы там будем в таких нарядах.

– Ничего… Доберёмся – видно будет.

– А ведь скажи, Тунгри, в передвижении по воде есть особая прелесть! – Красная грива Валпракса стремительно неслась, рассекала водную гладь, навстречу волнам. – Такие виды открываются! Одни только скалы на островах чего стоят!

– Мне больше нравятся подводные виды. И скалы под водой красивее, – пробасил в ответ Тунгри, струясь по воде копной полупрозрачных нитей.

– Это кому как! А вообще ты здорово придумал навестить других участников нашей игры. Нельзя же, в самом деле, их оставлять без внимания.

– Тем более что главный герой сейчас в нашей опеке не нуждается.

– Да уж! У него теперь и без нас хватит впечатлений.

– А мне, по правде сказать, и не хочется без особой нужды соваться к Регерту. Много у него там всяких разных…

– Точно, точно! Зато здесь есть на что посмотреть – война! Сколько я уже видел войн и штуки там всякие подстраивал, а всё никак в толк не возьму некоторые вещи!

– Какие же это вещи?

– Вот раньше, когда жили они, люди эти, в соломенных хижинах, одевались в звериные шкуры… Тогда они могли видеть нас обычным зрением, и мир духов был для них совсем близким. Войти в наш мир через ворота смерти было для них делом лёгким и безболезненным, и каждый отдельный человек не слишком много воображал по поводу значения своей жизни.

– Ну, так и что?

– А то, что войн тогда почти не было. Ну, грызлись, конечно… За божков своих, как правило…

– Как трогательно!

– Но вот так, чтобы в большом количестве собраться вместе, вооружиться до зубов и отправиться незнамо куда что-то там завоёвывать или отвоёвывать – такого в те времена не бывало.

– А я всегда говорил: если бы каждый из этих странных людишек не ценил ничего превыше своей жизни – так и не воевали бы вообще. И жили бы спокойно! Вот и выходит, что жизнь свою они ценят всё дороже и дороже, а воюют неизвестно за что всё больше и больше – вот что непонятно, – заключил Тунгри.

– Ха-ха! А разве не мы с тобой и ещё разные другие из нашего мира дразнят их таинственными целями за гранью жизни? Не мы ли толкаем их в погоню за горизонтом прочь от слишком привычного и слишком известного? Не мы ли запрягаем те великие колесницы, что едут столетьями из одного края земли в другой, сминая под колёсами тысячи и тысячи жизней тех, для кого важнее всего хоть немножко проехать, держась за это давящее его колесо? Это мы сбиваем их в толпы и армии, дразня иллюзией бегства в запредельное. А кто понял подлинную цену своей жизни, кто постиг свою судьбу в потоке Единого, тот воевать не пойдёт.

– Говоришь, иллюзия бегства в запредельное? Может, оно и так, – проворчал Тунгри. – Да только начинают всегда воевать за святыни, а кончается всё делёжкой барахла. Ни одного исключения не помню!

– И что удивляться. Как смекнут, что за горизонтом не угонишься, так сразу и начинают делить что поближе. Что с них взять, с людишек-то! Надоело мне копаться в их заварушках!

– Да и мне тоже! Хотя и здесь интересного немало. Видел, как сильная рыба вырывается из водоворота? У судьбы сильного человека свой рисунок, у войны – свой. При наложении такие фигуры получаются…

– Что ж, посмотрим!… Подводные скалы, говоришь? А ну, покажи. – Красная грива нырнула под воду, и белёсый струящийся клубок последовал за ним.

За несколько дней до входа в Лаганву императорских войск офицеры городского гарнизона Ордикеафа, арестовав правителя и верхушку городского собрания, открыли ворота стоящим у стен отрядам Данвигарта. Это был последний крупный тактический успех сатрапа, немало упрочивший его позиции. Потеря богатого и хорошо укреплённого Ордикеафа чувствительно ослабляла силы городской коалиции. Данвигарт же, напротив, получил в лице городского гарнизона сильное подкрепление и надёжную оборонную позицию в случае отступления. Впрочем, когда стало ясно, что придётся иметь дело с войсками метрополии, о том, чтобы отсидеться за городскими стенами, мечтать уже не приходилось. Здесь могла спасти только решительная победа. Но уверенности в ней не было. Несколько дней мятежный сатрап бездействовал, почти безвылазно пребывая в своей ставке. Часами проводя время на ложе, устланном драгоценными мехами, он, запуская руку в шелковистые волосы одной из многочисленных наложниц, мучительно обдумывал ситуацию, ожидая услышать подсказку богов. Искушение бросить всё и бежать из Лантрифа на Ордимолу с чем есть было велико. Но когда ему сообщили, что Лантриф блокирован императорской эскадрой под командованием Талдвинка, Данвигарт понял, что решающей битвы не избежать. О том, чтобы прорвать морскую блокаду, не могло быть и речи. Хорошо, что известие о блокаде застало его ещё в ставке, а не по дороге в Лантриф. А когда вскоре стало известно о поджоге кораблей в порту, он даже почувствовал странное облегчение: теперь ни при каких обстоятельствах ему не придётся связываться с морем.

Данвигарт боялся моря. Особенно ночного. Он боялся чёрной, поблёскивающей в свете луны, бездонной водной стихии, воплощением которой был Талдвинк. Лишь однажды видел Данвигарт адмирала во время боя. Но с тех пор страшное видение неотступно преследовало его, являясь со всей физической остротой и ясностью деталей. Ему слышался треск ломающихся корабельных досок, беспомощное скольжение ног по вздыбленной палубе и свинцовые объятья холодной воды. А дальше – что-то неразличимое, поднимающееся из тёмной глубины в ответ на судорожные барахтанья. Невидимые зубы отхватывают ноги. Боли почти нет, но сердце выскакивает из груди от ужаса и отчаяния. Открытый в судорожном крике рот захлёбывается горькой жижей, мутная водяная завеса, колеблясь, смыкается над головой, и последнее, что различает глаз там, наверху, – это Талдвинк, его невозмутимый равнодушно-презрительный взгляд, провожающий его, Данвигарта, уход в небытие с высоты палубы флагманского корабля.

Много раз отгонял он это жуткое видение, но оно неизменно возвращалось, расцвечиваясь новыми болезненными подробностями. Нет! Только не море! Что же оставалось? Бежать в Энмуртан было глупо. Данвигарт прекрасно знал цену дружбы тамошних заправил. Они любили его богатого и сильного. А попади он к ним, спасаясь от Андикиаста, – они тут же преподнесут императорскому полководцу его голову на золотом блюде – лишь бы их самих не тронули. Тактика увиливания от боя и изматывания противника в данном положении тоже выручить не могла. Территория провинции была не столь велика, Андикиаст не так прост, чтобы позволить втянуть себя в такие игры, варварские силы для таких манёвров вообще не подходили, и ресурсов для долгой войны не было. Всё это могло кончиться лишь предательством ближайших офицеров, пленением и позорной выдачей победителю. Оставалось одно – пока большая часть провинции ещё была под его контролем, собирать силы и готовиться к генеральному сражению. И Данвигарт начал готовиться.

Переместив ставку в наиболее удобное место одного из центральных районов провинции, он принялся стягивать туда верные ему войска, сняв после долгих колебаний осаду непокорных городов. Войско собиралось немалое, но время работало против него, и Андикиаст, понимая это, не спешил приближаться. Он методично освобождал район за районом, постепенно отрезая мятежника с севера от главных дорог и связи с подчинёнными ему городами. В то же время стратег вёл активные переговоры с силами городской коалиции. Всё это не сулило Данвигарту ничего хорошего, и он начал метаться, совершая непоследовательные и противоречивые действия. Он то заигрывал с подчинённым ему населением, надеясь заслужить его лояльность, то устраивал зверские и бессмысленные расправы с нарушителями его сумасбродных и невыполнимых указов.

В последние дни особую ярость сатрапа вызвали известия из Ордикеафа. Стоящие в городе войска с удручающей быстротой теряли боеспособность. Гвардейцы, которым было доверено схоронить от варваров богатые погреба ордикеафских виноторговцев, стали опустошать их с ними за компанию. Деньги, провиант, оружие и военное снаряжение из города, на которые рассчитывала ставка, почти не поступали в район расположения основных сил. Начать повальные конфискации, или, проще говоря, грабежи не позволяли гарантии, данные офицерам-предателям, сдавшим город. А по-хорошему жители ничего не отдавали. Более того, солдаты сами распродавали оружие направо и налево, предаваясь беспробудному пьянству и разврату. И это за считанные дни до генерального сражения! И когда в ставке вновь встретили полупустой обоз с полусгнившим провиантом под охраной полупьяных гвардейцев, терпение сатрапа лопнуло окончательно. Удар тяжёлого медного гонга заставил разбежаться испуганных наложниц – в ставке ближайшее окружение Данвигарта собиралось на совет.