Сережа Инопланетянин

Сперва у Сережи была кличка «Большой»: так его звали, чтобы отличать от Сережи Маленького. Но потом к Сереже Большому прилепилась кличка «Инопланетянин», потому что однажды ночью, сильно выпив, по дороге из Симы в Перемилово он увидел летающие тарелки. Так, во всяком случае, он сам рассказывал. Но ему никто не верил. И потому он пересказывал свою историю снова и снова, но слушать ее соглашались только те, кто, в свою очередь, тоже сильно выпил. Или приезжие лопухи вроде меня: из опасения обострить отношения с местным контингентом я не мог послать Сережу с его тарелками куда подальше.

Впрочем, Сережа был не совсем местный. Он жил в соседней деревне и каждый день приезжал к нам в Перемилово на машине марки «Козел», от которой, в результате частых починок, остался один лишь остов с мотором, два рваных дерматиновых сиденья, руль, крыша и четыре колеса. Пола в машине не было, что Сережа находил очень удобным. Он мог отталкиваться от земли ногами, стоило только его «Козлу» в очередной раз заглохнуть.

Во мне Сережа Инопланетянин в общем и целом уважал городского человека, умеющего подняться над будничными деревенскими интересами типа латания дыр в заборе да пьянки и способного разделить его опасения насчет угрозы, исходящей для всех землян из космоса. Всякий раз его рассказ про тарелки над дорогой из Симы пополнялся новыми подробностями. Сначала его облучили светящимся лучом из одной летающей тарелки. Потом тарелок сделалось две. Потом три. Моей жене он рассказал, что его в ту ночь облучили пять светящихся лучей из пяти летающих тарелок. Еще Сережа любил поговорить про мировой заговор против всех русских, и руководили этим заговором, разумеется, враждебные нам инопланетяне. Просвещал Сережу в этом вопросе какой-то мудрец из Владимира. По словам Сережи, этот мудрец слышал голоса, а потому никогда ни в чем не ошибался. Сережа ездил к нему раз в две недели и возвращался назад просветленный и нагруженный новой информацией, которую обрушивал на нас с женой ввиду полного нежелания прочей перемиловской аудитории внимать его просветительскому задору.

Мой сосед Коля даже пообещал дать Сереже в глаз, если тот еще хоть раз сунется к нему с «долбаными космонавтами».

Если не считать этого задвига, Сережа был в Перемилове практически единственным деловым человеком. Он помогал нам доставать пиломатериалы и газовые баллоны, наполненные газом, – по тем временам достать всё это было нелегко. Кроме того, изначально Сережа был столяром, чего, по-моему, слегка стыдился, поскольку, как ему казалось, его звали иные дали. Но из хорошего отношения ко мне он соорудил нам уголок для кухни – таких размеров, что его сумели впереть в дом лишь пятеро мужиков. Да и то после того, как серьезно выпили. Этот уголок стоит у меня на кухне до сих пор, потому что вынести его оттуда невозможно.

Сережа вообще был склонен к гигантомании. Все те годы, что я его знал, он строил у себя в деревне дом, в котором – если бы он его достроил – смогли бы разместиться человек двести. Низ у дома был каменным и очень красивым, поскольку когда-то принадлежал старинному господскому особняку. Однако вокруг дома Сережа соорудил какой-то несусветный ангар, наверняка видимый из космоса невооруженным глазом.

В доме не было окон – только по фасаду их можно было бы прорезать штук пятнадцать, но Сережа с окнами не спешил, потому что у него ни на что не хватало денег. Местные острословы прозвали Сережин дом «Пентагоном» и рекомендовали ему вместо крыши сделать площадку для приземления летающих тарелок.

– Досмеётесь, дураки, – беззлобно говорил им Сережа и заворачивал новый сюжет про мировой инопланетный заговор.

Сам он жил в своем недостроенном доме в крохотной шестиметровой комнатенке, где стояли железная кровать и печка-буржуйка. У себя на огороде – таком же необъятном, как космодром, – Сережа выращивал два вида овощей – гигантскую капусту, апофеоз мичуринской мысли, и очень мелкую картошку. Зато этой картошки было столько, что Сережа угощал ею всех, кто был готов ее принять.

С мешком картошки и новым рассказом про межгалактический заговор он как-то под осень навестил и меня. В последний раз. Больше я его не видел. Сережа перестал ездить к нам в Перемилово, потому что у него окончательно сломался «Козел». А потом он исчез и из своей деревни.

Все местные до сих пор уверены, что его утащили инопланетяне.

Русалка

Как-то ближе к осени деревня опустела. Моя семья тоже отбыла в Москву, и я остался один. А в доме напротив в одиночестве остался дядя Леша, потому что его благоверная Зоя наконец-то выбралась в Москву – наводить порядок в семье дочери. И дядя Леша позволил себе расслабиться. Через пару часов после ее отъезда в некотором подпитии он пришел ко мне в гости.

– Давай выпьем, Семеныч, – сказал дядя Леша и достал из-за пазухи бутылку. На ее донышке плескалось граммов сорок – пятьдесят водки.

Я выставил на стол незамысловатую закуску – кастрюлю с вечным своим «перемиловским рагу», куда, по своему обыкновению, покидал всё подряд, что росло у меня на грядках: кабачки, помидоры, лук, картошку, перец, чеснок… И еще была одна сарделька, потому что все остальные сардельки сожрал мой постоялец, рыжий кот, прадедушка моего нынешнего кота Чубайса.

Мы выпили с дядей Лешей граммов по двадцать – но этого явно не хватило. Поэтому я достал из своих закромов свеженькую бутылку водки, и в течение часа-двух мы ее уговорили. Это была такая простодушная перемиловская хитрость. К тебе приходили в гости с початой бутылкой, часто водка в ней едва прикрывала донышко. Ну а я как радушный хозяин должен был сделать алаверды и выставить на стол ответную бутылку. Разумеется, более полную.

Выпив, дядя Леша, обычно молчаливый, разговорился. Он рассказал мне про конфликт интересов на нашей речке Шосе. Прямо под моим косогором, по соседству с плотиной, которую упорно возводят бобры, живет русалка, сообщил он. Плотина затопляет родник, из которого перемиловцы берут питьевую воду, а русалка эту плотину разрушает.

Про плотину это была не новость. Спускаясь к речке, я обращал внимание на то, что ее всякий раз кто-то разрушает. Но был уверен, что это дело рук дяди Леши. Или Митрича. Самый воинственный из местных, тот вообще неоднократно грозился перебить всех бобров. Но дядя Леша решительно покачал головой. Нет, твердо сказал он, мы с Митричем тут ни при чем. Это русалка. И я очумело выслушал его новую историю – про перемиловскую девушку, ставшую русалкой. Оказывается, лет двести тому назад она утопилась в графском пруду из-за несчастной любви. Очертания пруда и холмик, оставшийся от девушкиной могилки, дядя Леша, склонив тяжелую голову к столу, доверительным шепотом обещал мне предъявить на просеке – бывшей графской аллее, что за деревней.

При всем моем уважении к дяде Леше я решил, что он допился. Мой друг Демидов, нарколог, который теперь лечит запойных граждан в Америке с тем же успехом, с каким лечил отечественных алкашей в одном из московских ЛТП, как-то рассказал мне, что русалки начинают видеться в преддверии белой горячки.

Но я, несмотря на свои подозрения, деликатно промолчал, подумав, что на трезвую голову дядя Леша про русалок забудет. Однако дядя Леша, не оценив моей деликатности, под новую порцию овощного рагу рассказал еще одну историю. Теперь про домового, который живет у меня в доме. Дядя Леша объяснил, что домовому нужно оставлять еду, когда уезжаешь из деревни в город, и выставлять угощенье, когда возвращаешься обратно. Потому что у меня в доме живет не просто домовой, а домовой – старший по всей деревне. И с ним шутки плохи.

Короче, дядя Леша меня предупредил.

К этому моменту у меня самого уже настолько помутилось в голове, что я клятвенно пообещал дяде Леше домового не обижать.

Но когда я со смехом пересказал наши застольные беседы жене Кате, она восприняла эту информацию всерьез, чем меня сильно озадачила. С той поры она стала выставлять за печкой или в укромном уголке за лестницей, которая ведет на второй этаж, тарелочку с угощеньем и рюмочкой. Не знаю, как домовой, но на эту тарелочку регулярно покушались все кому не лень. Наши кошки тибрили оттуда колбаску и сыр. А внучки́ Вова и Гриша, как только обнаружили тайничок с тарелочкой, стали методично тырить оттуда конфетки, которые в обычной жизни их мама Полина, сторонница здорового питания, им не дает. Когда мы уезжали из деревни, у тарелочки, судя по всему, устраивали пир мыши. Содержимое рюмочки тоже испарялось. В общем, так или иначе, тарелочка пустела – и с молчаливого согласия всех членов семьи полагалось, что нашими дарами подкрепляется домовой.