– Ну, а почему бы нет? У нас не настолько тесный коллектив, что все друг друга знают. Особенно студентов. Сойдёшь за студента.
– Хочется, – мрачно смотрел я в пустую кружку, – хочется посмотреть на этого героя нашего времени. Он ведь и в нашем деле с агрегатом может оказаться полезен.
– Да и я об этом, и я! – зашевелился возбуждённо Никита. – Вдруг каким-то образом получится выудить у него технологию пространственного перемещения! Тогда мы короли!
Я думал. Это было бы здорово. Не пришлось бы искать денег на официальную эмиграцию. Я могу ведь их и не собрать, даже с серией удачных гоп-стопов.
– Ну, а как у тебя исследования продвигаются? – поинтересовался.
– Ну как, – Никита изобразил кислую физиономию, – как обычно. Завихрения явные, пространственные слои на несколько мгновений удаётся захватить. Потом сброс. О раздвижении речи не идёт. Принцип тут иной надо применять, принцип. Изящный ход есть какой-то, как в шахматах. А он не находится. Да и потом, не забывай, что в домашних условиях трахаюсь. Ты вот ни хрена мне не помогаешь с оборудованием.
– Как уж не помогаю. По мере сил. Вон сколько тебе приборов подогнал!
– Приборы ладно, мне саркофаг нужен. Закрытый, цельный. Чтобы сразу в нём пространственную яму создавать. И чтобы был в человеческий рост.
– Как он должен выглядеть?
– Да внешний вид не главное. Железный гроб – вот и всё. Типа того, что в «Аватаре» было.
У меня вдруг засвербела мыслишка.
– А такие, которые в соляриях используют?
– Не был я, конечно, в солярии, но если они такие же, как их в фильмах показывают, то вполне подойдёт. Главное, чтобы туда человек помещался, и чтобы закрывалось всё плотно.
– Ладно, постараюсь. Есть у меня вариант. Может, что и выгорит.
Народу становилось всё меньше, ансамбль уже не играл, по залу нетвёрдо перемещались нетрезвые завсегдатаи. Официантки потихоньку уговаривали их разойтись. Они растолкали Георгия и, ничего не понимающего, вывели к гардеробу. К нам тоже подваливала одна и участливо интересовалась, не забрать ли бокалы. Хоть «Прожектор» и работал до последнего клиента, но сотрудникам заведения хотелось свалить домой пораньше.
Делать здесь действительно было нечего. Стали собираться. Впрочем, я чувствовал, что чаша моя ещё не полна. То ли от выпивки, то ли просто сами по себе закружились в груди романтические ветры. Нежности захотелось, ласки.
Решил звякнуть Кислой.
Перед тем, как попрощаться, Костиков вдруг сообщил мне:
– Антон Самохин заходил ко мне недавно. То да сё, но между прочим поинтересовался, как у меня дела по вскрытию пространства продвигаются.
– Гарибальди? Чего это он?
И вслух то же самое сказал:
– Чего это он? Вроде ему всё это по барабану было.
– Может, так просто спрашивал, для поддержания разговора. А может и не по барабану.
Только бы он Никиту не вздумал вербовать! Никита податливый и социалист убеждённый, его перетянуть не сложно. Но не его это всё, не его. Не боец он.
Да и вообще, зря я в Звёздочке растрепался о наших с Костиковым делах.
Шампанское класть было некуда, но на моё счастье официантка где-то отыскала мне потёртый, но вполне ещё крепкий пакетик.
Кислая не отвечала. Более того, у неё вообще телефон был отключен. Я позвонил на городской домой. Взяла мать. Я её видел несколько раз, и вроде бы она мне даже симпатизировала, потому что без утайки поведала, что Наташа де отправилась на психологические курсы и вот, бессовестная такая, до таких пор припозднилась.
Психологические курсы! Психологические курсы, вот как она это называла!
Знаю я, что это за курсы. Знаю. Я же говорил ей, дуре этакой, строго-настрого предупреждал, что ноги оторву, если она ещё раз в эту секту отправится. И она мне обещала. Мол, всё поняла. Исправлюсь. Ох, что я сейчас с тобой сделаю!
От нахлынувшей злости я совершил то, чего уже давным-давно не делал – поймал мотор. Обошлась мне эта поездка в целый штукарь – я просто проклинал себя, но в особенности Кислую за то, что вынужден был отдать такие неслабые деньги лишь за то, чтобы добраться из одного места Москвы в другое. По мне это полный зихер.
Хотя штука – это ещё по-божески. Левый бомбила попался, официальный таксёр бы все три запросил. Если не больше.
Секта арендовала актовый зальчик в одной из школ в Кузьминках и два раза в неделю устраивала там сходки. Как она называлась по документам, я не знал, но про себя окрестил её Советской Церковью. Короче, группа отъявленных придурков, среди которых выделялся некто Дядя Коля, их духовный лидер и отменный шизоид, пришла к выводу, что в образе параллельного СССР нам открылся потусторонний мир – то есть, попросту говоря, рай. И никакая это не другая вселенная, а благостное царство мёртвых, в которое и мы после праведной кончины имеем шансы попасть.
Я ходил к ним пару раз – поначалу и сам заинтересовался, а потом Кислую забирал. Сектанты начинали и заканчивали встречи с молитвы, в которой обращались к «Генеральному Секретарю всего сущего», слушали советские песни – причём наиболее кондовые, что-то вроде Зыкиной и Кобзона – и обсуждали аспекты трудоёмкого постижения истины через обнаружение внутри самих себя «искр советского пламени». Искры эти обычно находились через воспоминания о советском прошлом (для тех, кто его помнил) или же прямолинейном фантазировании о советских реалиях (для тех, кто был моложе и жизнь в Союзе не застал).
Кто бы только знал, как я ненавидел весь этот сброд за такое чудовищное надругательство над антиклерикальной сущностью советского строя! Так извратить дух Союза могли только обезьяны в человеческом обличии.
Когда я прибыл на место, собрание уже подходило к концу. По крайней мере, Дядя Коля, красовавшийся перед публикой в майке, домашних трикошках и тапках на босу ногу – это считалось у них чем-то вроде униформы – заканчивал благодарение «Генеральному Секретарю» за все милости, бывшие и будущие, просил у него «выполнения всех пятилетних планов преображения души человеческой» и благополучного завершения «ударных социалистических строек, в которых нынешний человек, превратившийся в падшее животное, перекуётся в бессмертного Человека Торжествующего». Паства – мужчины в таких же трико с оттянутыми коленями, а женщины в застиранных халатиках – с величественным молчанием внимала словам наставника.
– Сестра, – обратился, закончив, Дядя Коля к помощнице. – Поставь, пожалуйста, утешающую мантру преподобной Майи Кристалинской.
Скрипнула по винилу игла и из единственной колонки старого монофонического проигрывателя в зал полилось: «А снег идёт, а снег идёт…»
Я отыскал глазами Наташу. Народа на сходке присутствовало немного, человек двадцать, а она сразу выделялась среди остальных своей молодостью. Всё же в основном здесь тусовались старпёры. Сутулая, печальная, стояла она с краю в неразличимого цвета халате, подвязанная белым платочком в серый горошек. Я протиснулся к ней, резко развернул к себе лицом и хотел уже наотмашь ударить её бутылкой шампанского, что тряслась в шуршащем пакете, но стало вдруг Кислую жалко. Да и взглядом она одарила меня таким просветлённым, что рука бы не поднялась.
– Я тебе чё говорил!? – зашипел я на неё. – Предупреждал или нет!?
– Мужчина! – зашикали на меня. – Не нарушайте таинство. Звучит мантра!
– Ещё раз, – крикнул я, без труда перекрывая голос Кристалинской, – вот эта девушка сюда придёт, – а прежде всего, я к этому Дяде Коле обращался, который с лукавым и будто бы понимающим укором внимательно наблюдал за мной, – то я сожгу вас тут всех на фиг! Вы поняли меня, идиоты!?
Идиоты оскорблённо качали головами и шептали друг другу возмущения. Но шикать на меня перестали.
– Пойдём! – потащил я Кислую за собой. – Дура безмозглая. В кого ты себя превратила!
Она послушно позволила вывести себя в коридор, забрать наваленные в кучу прямо на скамейке вещи, переодеть и посадить в машину, которая ещё ждала меня у входа.
