— Извиняюсь, дяденька, — вежливо проговорил он. — Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…

Я испуганно взглянул на Мишку.

— Так что не обижайтесь, — договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.

— Гм, кха… — донеслось из-под куста. — Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!

Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.

— Что скажете, дяденька? — спросил он вежливо, не двигаясь с места.

— Да ты что, приклеился, что ли? — крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. — Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!

Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.

— Там, — сказал он отрывисто. — В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.

— Сейчас, дяденька, — так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.

— Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! — от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.

Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.

— Кажется, всю бы выпил! — сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.

— Ты уж немножко тому дяденьке оставь! — откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. — Видал, как я его обошёл-то?

— И я хочу! — я тоже стащил курточку. — До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.

— Против солнца лежит, — объяснил Мишка. — Нравный старик. Сам с места сдвинуться не может, а сам ещё сердится. Ну, уж теперь тише будет. Я вот его не испугался. Нисколечко!

Уж это Мишка соврал. Но я и спорить не стал. Лучше лишний раз окунуться!

Незнакомый старик молча взял фляжку, которую я ему протянул, молча поднёс её к губам, но рука его приметно дрогнула, и я с жалостью понял, как сильно хотелось пить и ему. Он пил медленно и долго, наконец, опустил фляжку, повернулся и заметил, что я за ним наблюдаю. Седые брови его опять нахмурились.

— Спасибо, — глухо сказал он. — Ну, а теперь рассказывайте, как вы сюда попали, путешественники.

— Мы… — начал было я и растерялся.

— Мы с завода, с Пашийского, — торопливо перебил меня Мишка. — Рыба на Северной здорово ловится. Так мы на Северную и шли. Рыбу ловить.

— Далеко за рыбой ходите. Ну и как? Наловили? — старик так пристально посмотрел на нас, что даже Мишка смутился: опустил глаза и отчаянно закрутил чуб.

— Мы… мы… заблудились немножко, — не выдержал я пристального взгляда.

— Немножко заблудились? Оно и видно. А долго ли блуждаете?

— Недолго. Три дня.

Мишка толкнул меня в бок. Ну, всё равно, попробовал бы сам соврать, когда вот так на тебя смотрят.

— Три дня. А еда у вас есть?

На этот раз старик посмотрел прямо на Мишку. Так ему и надо, пускай сам попробует ответить.

— Мы… вчера ели, — пробормотал Мишка. — То есть позавчера… хлеба немножко. А ещё думали рыбу ловить. Когда до реки дойдём. Вот и дошли…

Ни за что на свете Мишка не признался бы, а мы это уже оба поняли теперь, что шли мы не к реке, а вдоль реки, и если бы не встреча со стариком, мы, может быть, так и продолжали бы идти.

— Позавчера ели, — медленно повторил старик. — А почему еды так мало взяли?

— Мы взяли… только мешок потеряли, — объяснял Мишка.

— Умнее от вас ждать нечего, тоже путешественники нашлись, — совсем сердито заворчал старик. — Развяжи-ка мой мешок, — скомандовал он мне. — А ты — хворосту набери, костёр разложишь, — обратился он к Мишке. — Живо!

Мишка недовольно мотнул было головой, но что-то а старике было такое, что не послушаться его никак нельзя.

— Ну, а что бы вы ели, если бы до реки дойти не удалось? — повернулся он снова ко мне.

— Мы… подождали бы, — пробормотал я, протягивая старику его рюкзак. — Мы бы…

Но тут я замолчал, горло перехватило: из мешка старик вытащил большущий румяный сухарь.

— Подождали бы? — со странным выражением повторил старик. — Хорошо сказано. Вот, держите. (Сухарь с треском переломился пополам.) А потом я вам покажу, что в лесу толковый человек никогда с голоду не умрёт.

— Ммм, — только и смог я ответить: сухарь уже хрустел у меня на зубах. Мишка разломил свою порцию пополам и сразу засунул в рот одну из половинок.

— Спасибо, дяденька, — невнятно проговорил он.

Старик опять сдвинул брови.

— Меня зовут не дяденька, а Василий Петрович, — строго поправил он. — Жуй скорей да разводи костёр. Что? Спичек нет? Так вы, значит, совсем ничего на ели? Эх вы, рыболовы!

Старик сунул руку в карман и, поморщившись, вытащил большой складной нож. кусочек кремня и обгорелый ламповый фитиль в коробочке.

— В лесу со спичками нечего возиться, — сказал он, — всё снаряжение должно быть лесное. Дай мне кусочек бересты.

Положив фитиль на кремень, старик ударил по нему спинкой ножа и тотчас же раздул на конце фитиля крохотную краснеющую искорку.

— Ловко! — в восторге закричал Мишка. — Надо нам было такую штуку с собой забрать. Не ходили бы голодные.

Мишка проворно свернул трубочку из куска бересты, наполнил её лёгкими берестяными стружками, вставил в костёр, взял из рук старика тлеющий фитиль а в одну минуту раздул в трубочке весёлый огонёк.

— Ловко! — передразнил его старик, и мне показалось, что он совсем собрался улыбнуться, но раздумал. — Вешай котелок! А теперь идите вон на тот край полянки, видите — цветы зонтиками белыми? Это сныть. Нарежьте их стеблей, снимите кожицу — и в котелок. Да посолите. Соль в мешке, в коробочке. Тоже мне, путешественники!

— Не те, не те! — закричал вдруг опять старик и даже приподнялся и рукой замахал. — Болиголов это! Ядовитый!

Мишка, вытянув вперёд руки, держал два высоких стебля с белыми цветами и растерянно смотрел на Василия Петровича.

— Так они же одинаковые, — с недоумением выговорил он.

— Одинаковые, — раздражённо повторил старик. — Ну, понюхай, болиголов мышами пахнет. Укуси — вкус жгучий.

— Не нюхал, а знает, — удивился Мишка.

— А я ещё вижу, — обрадовался я, — красные крапинки у болиголова на стебле. А вот у этой, как её, крапинок нет.

— Молодец, — неожиданно ласково сказал старик, а Мишка немного надулся: он везде любил быть первым, а тут я его опередил.

Сныти на краю полянки было много, котелок мы сразу наполнили доверху. Скоро он аппетитно забулькал над огнём. Старик одобрительно кивнул головой.

— Теперь берите мою лопатку, — проговорил он. — Сухарей у меня в мешке на троих маловато, так мы лесной картошки наберём. Внизу, у реки, растут оситняк и рогоз, знаете их?

— Знаю, — обрадовался Мишка. — Рогоз, это у которого шишки такие, как бархатные.

— Вот-вот. И листьев на стебле нет, они от самого низа идут. И у оситняка — тоже, только наверху стебля у него не шишка, а цветы белые. Корневища у них толстые, их сварить можно или в золе испечь, как картошку. Они сейчас не такие вкусные, как весной или осенью, но всё равно есть можно будет. Вот нам и обед из двух блюд. Живо!

— Бежим, — быстро проговорил Мишка и подхватил маленькую лопатку, лежавшую около мешка. — Который лучше, Василий Петрович? — крикнул он на бегу.

— Оситняк, — ответил старик и закусил губу: он, видимо, сильно страдал, но не хотел этого показывать.