Превращая, таким образом, разведывательные и другие подобные проекты «пассивного» военного освоения космического пространства в «мирные», Соединённые Штаты сами перечеркнули свою подпись под внесенной с их же участием и единодушно одобренной XVI сессией Генеральной Ассамблеи ООН резолюцией о расширении мирного сотрудничества в космосе, предусматривавшей, в частности, что космическое пространство должно использоваться только на благо всего человечества, в понятие которого, естественно, было бы весьма затруднительно включить и шпионскую деятельность.

Опыт предыдущих лет наглядно показывает, что Соединённые Штаты и в дальнейшем, по мере перехода к более сложным экспериментам в космосе, не будут испытывать чрезмерных затруднений в распространении понятия «мирной деятельности» также и на полёты пилотируемых космических устройств с отчётливо выраженным военно-разведывательным или наступательным характером. Практически мы уже являемся свидетелями этого процесса, и требования, которые предъявляют сейчас к космическим программам наиболее оголтелые милитаристы, служат тому неоспоримым доказательством.

В период, последовавший после запуска советского спутника, и вплоть до президентских выборов 1960 года американская печать не уставала предсказывать, что вопрос о ракетном отставании будет составлять существо главных политических сражений между республиканской и демократической партиями.

Действительно, несмотря на явно благосклонное отношение многих демократов к призывам республиканцев проявить «непартийный» подход к проблеме и установившееся в этой области фактическое единение между обеими партиями, демократы, конечно, не хотели упускать свой «главный политический козырь», с помощью которого они рассчитывали добиться решающей победы. Так было перед ноябрьскими выборами 1958 года в конгресс, когда демократы старались «выжать всё, что можно, из русских успехов», а республиканцы, торопя запуск лунной ракеты, надеялись в свою очередь «отлить для них пули, которые попадут в цель без промаха». Так было и в ходе предвыборной кампании 1960 года, когда обе партии «забивали дыры своих политических платформ космическими досками» в предвидении схватки, которая впервые должна была произойти «скорее в космосе, чем в более привычной для нас атмосфере».

Не удивительно, что тема о космическом отставании Соединённых Штатов неоднократно затрагивалась и кандидатом в президенты от демократической партии Джоном Ф. Кеннеди. Критикуя республиканское правительство за неспособность добиться первенства в космических исследованиях, он с особой настойчивостью подчёркивал международные последствия, к которым неизбежно должно было привести падение престижа США с точки зрения их «лидерства» в мировом техническом прогрессе. Другие нации, говорил Кеннеди, «были свидетелями того, что Советский Союз первым проник в космос. Его спутники первыми облетели вокруг Луны и вокруг Солнца. Они сделали вывод, что Советский Союз идёт в гору, а мы топчемся на месте. Я считаю, что нам пора изменить это мнение».

Всего за пять дней до выборов, выступая в Оклахома-сити, будущий президент даже «самоотверженно» поклялся перед своими слушателями, что согласен и дальше довольствоваться чёрно-белым телевидением, если это хоть в какой-то степени поможет стране сконцентрировать свои усилия на создании более мощных ракет-носителей. Однако, оказавшись в президентском кресле, он достаточно скоро смог убедиться в наивности своих ранних представлений о путях решения космической задачи.

В своём послании конгрессу о положении страны он практически обошёл молчанием вопрос о пересмотре космической программы, ограничившись кратким сообщением о том, что он уже отдал соответствующие распоряжения министру обороны по ускорению графика выполнения всех проектов, связанных со строительством боевых ракет.

При первом пересмотре расходов на космические исследования Кеннеди отказал в 182,5 млн. долл. из дополнительных ассигнований для НАСА, часть которых должна была пойти и на разработку проекта полёта человека на Луну, утвердив за последним только те 30 млн. долл., которые были испрошены у конгресса ещё президентом Эйзенхауэром. Наконец, Кеннеди достаточно откровенно продемонстрировал своё неверие в возможности Соединённых Штатов выиграть космическую гонку, предложив назначить вице-президента Л. Джонсона на занимаемый им самим, как президентом, пост председателя Национального совета по аэронавтике и космическим исследованиям.

По странной иронии судьбы прошедший через машину голосования конгресса закон об этом назначении был положен на стол президента для подписи, когда полёт первого советского космонавта уже невольно предрешил вопрос о том, какую роль придётся сыграть Кеннеди в определении будущей космической политики Соединённых Штатов. Полёт Гагарина, который потряс Соединённые Штаты в ещё большей степени, чем запуск «Спутника-1», и последовавшая за ним новая волна военной истерии резко изменили обстановку. Было очевидно, что дальнейшие попытки Кеннеди отстоять свою точку зрения и помешать стране увязнуть ещё глубже в ненужной для неё космической гонке обречены на неудачу. «Давление быстро нарастает, — писала в эти дни «Уолл-стрит джорнэл», — представители государственного департамента опасаются международных последствий полёта Гагарина… Гневные голоса раздаются в конгрессе… Позиция президента может подвергнуться изменению в ближайшее же время».

Предсказания «Уолл-стрит джорнэл» и других американских газет не замедлили сбыться. На очередной пресс-конференции, 22 апреля 1961 г., Кеннеди подтвердил репортёрам, что уже поручено Национальному совету по аэронавтике и его новому председателю Джонсону изучить, в какой области космических исследований, «если таковая вообще существует», Соединённые Штаты могли бы надеяться обогнать Советский Союз. Ещё через три дня, 25 апреля, он официально взял на себя обязательство «форсировать наши усилия», с тем чтобы Соединённые Штаты заняли преобладающее место в космосе.

Ровно через месяц после своего знаменательного заявления Кеннеди выступил перед совместным заседанием сената и палаты представителей с драматическим «вторым посланием о положении страны». Сложившаяся в Америке традиция, отметил он в начале выступления, согласно которой президент один раз в год, обычно в январе, представляет конгрессу своё послание о положении страны, нарушалась и раньше при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Сейчас, продолжал Кеннеди, «настало время, когда мы должны занять бесспорно лидирующую роль в космосе и космических достижениях, которые во многом являются ключевыми факторами для определения нашей будущей судьбы на земле».

Какими мотивами руководствовался покойный президент, предлагая конгрессу и стране взять на себя обязательство «ещё до окончания этого десятилетия послать человека на Луну и благополучно вернуть его на Землю»?

В Соединённых Штатах и на Западе вообще чаще всего указывают, что, по его собственным словам, Кеннеди остановился на этом проекте потому, что, перефразируя слова одного из покорителей Эвереста, «космос тоже существует». Однако, как не преминула отметить английская газета «Манчестер гардиан», идея потратить 40 или даже 80 млрд. долл. ради одного спортивного интереса побывать на Луне не могла выглядеть слишком привлекательной для американских налогоплательщиков, обремененных достаточным количеством забот. Это подтвердили и результаты опроса, проведенного сразу после выступления Кеннеди институтом общественного мнения Гэллапа: только 33 % американцев высказались за принятие программы полёта человека на Луну.

Конечно, призывая американцев повести «борьбу за умы людей повсюду в мире» с помощью «впечатляющих космических достижений», Кеннеди ясно показывал, что он не сбрасывает со счетов и «престижные» аспекты предложенного им проекта. Но если «престижные» соображения и сыграли известную, даже значительную, роль в выборе Кеннеди проекта «Аполлон», как была названа программа организации полёта на Луну, то это всё же не объясняет, почему она в первое время была почти единодушно поддержана как Пентагоном, так и конгрессом, тем более что, по справедливому замечанию английской газеты «Обсервер», ни один здравомыслящий человек не мог бы поверить, будто неприсоединившиеся страны «всем скопом бросятся под сень флага Соединённых Штатов, как только на Луне высадится первый американец». Можно было только посочувствовать «Нью-Йорк тайме», которая, отвергая естественно присущую человеку научную любознательность в качестве основного мотива, определившего принятие программы «Аполлон», и приходя к выводу, что вопрос о том, представителем какой страны будет первый высадившийся на Луне человек, даёт как-никак «более разумное объяснение нашему общенациональному усилию», всё же выражала недоумение по поводу действительных причин, обусловивших апробацию проекта конгрессом.