«Представляется очевидным, — указывали авторы доклада в своём заключении, — что Соединённые Штаты быстро теряют имеющееся у них военное превосходство перед Советским Союзом… Если существующая у нас сейчас тенденция не будет пересмотрена, мировой баланс неизбежно сместится в пользу советского блока. А если это произойдёт, то не останется даже надежды на получение в будущем такого шанса, который позволил бы нам снова изменить его в свою пользу».
Доклад фонда Рокфеллера, подготовленный непосредственно под руководством Нельсона Рокфеллера, не был закрыт для широкой публики. Но, за исключением отсутствовавших в нём откровенных рекомендаций о развязывании превентивной войны против Советского Союза, выводы авторов мало чем отличались от выводов их коллег.
Рекомендации докладов фондов Форда и Рокфеллера получили поддержку и со стороны некоторых научных организаций. Оперативное исследовательское бюро при университете Джона Гопкинса в Балтиморе, работавшее по специальному заданию военного командования над проблемой оценки возможностей Соединённых Штатов в случае их вооружённого столкновения с Советским Союзом, также приходило к выводу, что ракетно-ядерный разрыв между двумя странами может быть преодолён только в том случае, если американские военные расходы возрастут не менее чем на 15 млрд. долл. в год.
Выглядевшие достаточно убедительными в глазах среднего американца выводы авторитетных организаций давали милитаристской пропаганде желаемую базу для поддержания в стране атмосферы военной истерии. Развязанная кампания страха служила целям морального подавления протестов налогоплательщиков против растущих военных расходов, которые ложились на их плечи всей тяжестью вздорожания жизни и увеличения налогового пресса. «Общественная поддержка всех подобных планов, — указывал ректор университета в Буффало Фурнас, — имеет своей основой чувство страха… Только страх перед коммунистическими странами давал Америке до сих пор возможность поддерживать огромные и всё возрастающие расходы. Если бы международная обстановка неожиданно потеряла свою напряжённость, согласие налогоплательщиков поддерживать эти расходы, конечно, резко пошло бы на убыль».
Нападкам подвёргся также «произвольно установленный», по выражению сенатора Л. Джонсона, потолок государственного долга в 275 млрд. долл. Джонсон требовал отменить эти «ненужные финансовые ограничения» и увеличить на 1–2 млрд. расходы на срочные научно-исследовательские работы в области создания нового оружия. Отвечая ему, сенатор X. Берд, снискавший себе до этого репутацию главного проповедника политики экономии, поспешил от имени конгресса заверить Джонсона, что такие расходы, конечно, будут увеличены настолько, насколько это окажется нужным.
Но если появление первого советского спутника и повлекло за собой довольно неожиданные, на первый взгляд, последствия для военно-космических планов Соединённых Штатов, то есть привлекло внимание американских руководителей к более непосредственным и более жизненно важным, с их точки зрения, задачам — созданию межконтинентальной баллистической ракеты и преодолению ракетного разрыва между Советским Союзом и США, то это продолжалось весьма короткое время.
Заглушившие все крики о первоочередности ракетной программы не могли заставить надолго замолчать поборников военного проникновения в космос. Пренебрегая тем, что приходилось плыть против течения, они продолжали упорно твердить о военной опасности именно спутников. В своём стремлении убедить конгресс и всех американцев в реальности нависшей над страной угрозы стремившиеся в космос милитаристы зачастую прибегали к доказательствам совершенно нелепого, почти анекдотического свойства, производившим, впрочем, известное воздействие на психику обывателя.
С таинственными, пугающими намёками указывалось, например, что русские нарочно таким образом запланировали полёт своего спутника, что, хотя он и пересекает несколько раз в сутки территорию Соединённых Штатов, практически остаётся невидимым для американских военных наблюдателей, так как время его пролетов не совпадает с часами рассвета или сумерек.
«Большинство людей, — писала газета американских коммунистов «Дейли уоркер», — понимают, что спутник напевает песню мира и приглашает другие нации поддержать её припев». Но доводам среднего американца — «Они запустили эту штуку, ну и что из этого? Разве они собираются разбомбить нас завтра?» — милитаристами был противопоставлен целый арсенал фальшивых доводов, которые могло только изобрести сознание человеконенавистников.
Примечательно, что академику Благонравову, находившемуся в то время в Вашингтоне, был задан следующий вопрос: подтверждает ли он, что целью советской космической программы является достижение неограниченного контроля над всем миром. Отказ Благонравова согласиться с этим диким утверждением не обескуражил репортера, который тут же потребовал, чтобы советский учёный «по крайней мере признал», что страна, которой первой удастся послать на орбиту вокруг Земли космический корабль с человеком на борту, завладеет контролем над миром.
Доказывалось также, что советские спутники якобы являются первой опытной моделью космических устройств, которым предстоит стать составной частью так называемых «пассивных», то есть военно-разведывательных космических систем, «первым поколением» в ряду принципиально новых видов оружия будущего. В ближайшие годы, прогнозировал Вальтер Дорнбергер, возглавлявший ранее исследовательские работы по ракетной программе в фашистской Германии, а теперь подвизавшийся в качестве консультанта «Бэлл эйркрафт корпорейшн», Советский Союз должен запустить спутник с телекамерой на борту, который с военной точки зрения может стать идеальным разведчиком, способным обнаруживать все цели на территории Соединённых Штатов и сообщать о них русским. Вывод такого спутника на орбиту, указывала в своей редакционной статье газета «Вашингтон пост», даст Советскому Союзу возможность составить точную карту мира, необходимую для наведения на цель межконтинентальных баллистических ракет. «Очевидно также, — добавляла газета, — что запуск советского спутника имеет военное значение и с другой точки зрения: много ли теперь русским потребуется времени, чтобы послать на орбиту своих наблюдателей в космическом корабле?».
Милитаристы типа пресловутого генерала Гейвина, которых искренне удручала перспектива прожить жизнь без новой мировой войны, приходили к выводу, что, даже если Соединённые Штаты смогут в какой-то степени сравняться в будущем с Советским Союзом в области ракетных вооружений, они всё равно окажутся не в состоянии прибегнуть к ним для развязывания агрессивных действий, так как это неизбежно приведёт к ответному удару, следовательно, к уничтожению Соединённых Штатов. Таким образом, овладение космическим оружием, перенесение арены военных действий в космическое пространство становилось с их точки зрения единственной возможностью достичь успеха в новой войне.
Примечательно, что даже «Эйр форс мэгэзин» — фактический орган американских военно-воздушных сил, большинство высших офицеров которых продолжало отстаивать позицию о решающей роли стратегической авиации, выступил в защиту тезиса о жизненной необходимости создания космических систем вооружений. Хотя военные возможности космических устройств всё ещё не столь ясны, как ракетного оружия, указывал журнал, Соединённые Штаты должны немедленно принять не менее напряженную программу и в этой области, так как «смелое проникновение в космическое пространство с открыто выраженными военными целями, как это ни парадоксально, может оказаться кратчайшим путём к установлению контролируемого мира во всём мире».
Высмеивая тех, кто видел в межконтинентальной баллистической ракете идеал «абсолютного» оружия и действовал по принципу: «Кто из нас не согласился бы променять весь космос на вдвое большее число надёжных межконтинентальных баллистических ракет, чем их имеется у Советского Союза?», фон Браун в своих показаниях перед сенатской подкомиссией по военной подготовленности говорил, что люди такого типа просто лишены воображения и чувства предвидения, близоруко ставят себе в виде конечной цели то, что на деле должно стать только началом в длинной цепи создания новых систем вооружений.
