Наполеон не смог ни одержать победу, ни заключить мир. Мало того, своего лучшего союзника, Александра I, он уступил Англии. Природные особенности России и воля ее народа к сопротивлению – недооцененные Наполеоном – стали дополнительными факторами его поражения. Но главные причины коренились в событиях, происходивших за много лет до начала русской кампании. Мощность военной промышленности самой Франции не соответствовала грандиозным политическим замыслам Наполеона. По своей структуре Великая армия была не французской, а континентально-европейской. По численности в этой армии преобладали иностранцы. В организационном отношении их подчинение командованию французской армии было различным: иностранцы, служившие во французских полках, отдельные формирования на содержании французского правительства, вспомогательные контингенты из зависимых государств и самостоятельные[11] корпуса союзников (Австрии и Пруссии). Таким образом, в составе армии, отправившейся в 1812 году в Восточный поход, сражались (в различных ее организационных структурах) представители многих европейских народов. Их единство опиралось только и исключительно на власть, авторитет и волю одного человека. Помимо многих отличительных признаков, характеризующих общность происхождения, у солдат наполеоновской армии отсутствовал единый душевный порыв. Единение ради идеи, воплощающей наднациональную задачу, каковое в наши дни считается необходимой предпосылкой формирования интернациональных армий, не могло, конечно, возникнуть в тогдашних политических условиях. Дело еще больше осложнялось тем, что от внимания европейских народов не могло ускользнуть то обстоятельство, что уставший от войны французский народ шел под знамена императора очень неохотно и без всякого воодушевления. Только в одном 1810 году было вынесено 160 тысяч приговоров лицам, уклонявшимся от службы, а их семьям были назначены значительные денежные штрафы. В течение 1811 и 1812 года во Франции было выловлено около 60 тысяч «уклонистов», насильственно отправленных затем в армию. Нет поэтому ничего удивительного в том, что нежелание утомленного войнами французского народа сражаться за императора оказывало отрицательное воздействие на готовность других народов к самопожертвованию. Но, несмотря на все свои недочеты и слабости, Великая армия – в ходе неудачной кампании 1812 года – явила образцы мужества и героизма как отдельных солдат и офицеров, так и целых частей и соединений. Доблесть наполеоновской армии проявлялась в тех ее соединениях, где сохранялись доверие, дисциплина и дух товарищества.
Наполеон, несомненно, проявил подлинное величие, сумев в условиях той эпохи своей волей организовать и привести в действие гигантскую интернациональную армию. Но император недооценил то главное и решающее, что обеспечило политическое и духовное единство в выполнении поставленной задачи: благородные порывы отдельных людей и стремление к свободе угнетенных народов, разбуженное французской революцией. Эти порывы и устремления были сильнее воли и власти Наполеона.
Б
Надо сказать, что Наполеон был неплохо и основательно осведомлен о требованиях, предъявляемых армии войной в Восточной Европе. Помимо того, что французский император внимательно читал о походах короля Карла XII и изучал историю и географию России, командование французской армии, на основании собственного опыта, могло по достоинству оценить будущего противника. Кампании 1805 и 1806–1807 годов против Австрии, Пруссии и их русского союзника имели место совсем недавно. В памяти офицеров и старых солдат Великой армии были еще живы представления о тактике, стратегии и боеспособности русской армии, в особенности о ее стойкости в обороне и о мастерском умении отступать. Военные действия осенью и зимой 1806/07 года в разрушенных и разграбленных областях Польши и Пруссии к востоку от Вислы уже тогда поставили французскую армию на грань истощения в результате чрезвычайного напряжения сил, потерь и лишений. Именно воспоминания о тех кампаниях побудили честных людей в окружении императора попытаться отговорить его от рискованного похода на Москву. «Никогда еще придворные не нашептывали столько правды в уши государя – но, увы, безуспешно»[12]. Наполеон слепо верил в свою удачу и отмахивался от всех советов и предостережений.
Сегодня мы не можем с полной уверенностью сказать, сколько советников Гитлера предостерегали его от вторжения в Россию и были ли они вообще. Мы не знаем также, насколько стратегическое нападение Гитлера на Советский Союз могло быть объяснено и оправдано отношением и поведением этой страны. Не изменились ли к 1941 году политические интересы заключенного в 1939 году немецко-русского пакта настолько, что можно было в любой момент ожидать выступления Москвы на стороне западных союзников? Насколько достоверными были суждения о военных приготовлениях России, суждения, на основании которых посчитали допустимым риск начала превентивной войны, увеличив тем самым число театров военных действий? Не было ли недооценкой ситуации непринятие в расчет того, что вовлечение России в борьбу будет означать для Германии лишь увеличение числа фронтов? Это положение уже существовало в результате вторжений в Польшу и Скандинавию, в результате победоносных военных действий на западе и юго-востоке Европы, пусть даже на этих фронтах и наступила оперативная пауза. Завоеванные и покоренные страны остались фронтами в том смысле, что продолжали связывать немецкие вооруженные силы, необходимые для поддержания порядка и безопасности, а также для подготовки к отражению возможных наступательных действий противника. Кроме того, за счет ослабления фронтов в Европе проводилась кампания в Северной Африке. Гудериан[13] считает, что число немецких дивизий[14], которые было невозможно перебросить на восток, достигало шестидесяти, в то время как на Восточном фронте немцы могли сосредоточить не более 145 дивизий. Этим силам – согласно письменному докладу Кейтеля правительству от 11 июня 1941 года[15] – Россия могла противопоставить 170 стрелковых дивизий, 33,5 кавалерийской дивизии, а также 46 моторизованных и танковых бригад. Согласно оценкам Йодля, мы никогда не сможем довести численность наших войск до уровня необходимой обороны на Восточном фронте[16].
Но если сил, направленных на Восток в 1940–1941 годах, было недостаточно даже для обороны, то каким же образом они оказались способными к решительному наступлению против превосходящих русских сил? Это стало возможным только в результате достижения равновесия за счет того, что недостаточная численность немецких войск компенсировалась их физическим, моральным и материальным превосходством, а также превосходством командования. Но для такой компенсации было недостаточно добродетелей, присущих немецким войскам; были здравые суждения о русских вооруженных силах, неоднократно высказанные высшим командованием германской армии. Оно отлично знало, что основные принципы управления войсками в русской армии, ее стратегическая и тактическая доктрина во многих положениях были такими же, как у нас, так же как и то, что русские вооруженные силы были хорошо обучены и подготовлены. Немецкое командование отлично сознавало, что абсолютное несоответствие между численностью германских соединений и необъятностью русских просторов будет лишь усугубляться по мере развития наступления, так как великое пространство, протянувшееся с востока на запад и с севера на юг, будет лишь все больше и больше пожирать и перемалывать армию. Интересные отчеты личного представителя президента Рузвельта Гопкинса о его беседах со Сталиным в конце июля 1941 года[17] указывают, что русский диктатор с самого начала учитывал огромное значение, которое имели обширные русские пространства для отражения немецкого вторжения. Кроме того, в этих отчетах содержатся указания и на то, что Сталин отчетливо представлял себе организационные слабости немецкой стратегии. Расчленение сухопутных войск на танковые и пехотные армии, на вырывающийся вперед моторизованный авангард и отстающую пехоту он рассматривал как возможность нанесения отдельных контрударов, призванных усилить влияние географических факторов и воспрепятствовать успешному завершению немецкого наступления до начала зимы.