Черный ящик выгорел. Никто ничего не узнает.
И это будет не убийство, не казнь и даже не улучшение человеческого генофонда. Это будет нечто вроде устранения погрешности.
– Пойми, – сказал Жилец, скосив оба глаза к переносице, туда, где матово блестел серый ствол. – Я не только о своей шкуре думаю. Мы должны выбраться оба. Я заинтересован в тебе, а ты – во мне. Я сломался, ты в норме, мы нужны друг другу… Согласен?
Марату вдруг стало смешно. Он вспомнил, как на Девятом Марсе великий вор одной рукой отшвыривал от себя стокилограммовых бандитов, как они летели, визжа от боли и унижения. Теперь этот сильный и страшный человек беспомощен и целиком зависит от малолетнего юнца, который умеет договариваться с любой биомашиной, но так мало знает о людях.
– Если убивать, – сказал Марат, – то я начну с тебя. Ты первый кандидат.
Жилец усмехнулся.
– Я старик, мне всё равно. Хочешь – стреляй. Если умеешь.
– Умею.
– Стрелять? – уточнил великий вор. – Или убивать?
Пальцы Марата сделались влажными.
– Убивал когда-нибудь? – вкрадчиво спросил Жилец. – Человека убивал? Нет? Начни с меня. Я – вор, уголовная рожа, меня не жалко. А ты – хороший малый… Смелый. От тебя – приму пулю с радостью… Давай, сделай. Останься тут один. Через неделю тебя съедят. Пистолетик не поможет. Ты знаешь, как отличить ложного носорога от плотоядного? Ложный не опасен, а плотоядный перекусит тебя пополам, а через пару дней отрыгнет твои непереваренные косточки… Ты знаешь, что в пустынях тут водятся летающие…
Пол слабо качнулся, и по главной консоли побежали красные пятна тревожной сигнализации.
Испугавшись, Марат отшвырнул пистолет, бросился к экранам – снаружи ничего не происходило. Но сонар показывал, что капсула просела почти на полметра.
Жилец рассмеялся.
– Что? – гаркнул он. – Процесс пошел, да?
– Заткнись, – велел Марат. – Глина не выдерживает. Времени совсем мало.
– Тогда решайся, малыш! Решайся!
Не глядя на красное лицо, искаженное ухмылкой, Марат подобрал оружие и шагнул к выходу.
Прыгнул в оранжевое месиво, подняв фонтан тяжелых брызг. Несколько капель попали на лицо, запахло шоколадом.
А чем пахла слюна, вылетавшая пять минут назад из кривого рта столетнего убийцы? Ничем.
Выбравшись из болота, закинул в рот сразу две горошины мультитоника. Перешел на бег.
Выйдя к становищу, сразу выстрелил к небо. Грохот ошеломил аборигенов. Потом Марат перевел парализатор на половинную мощность и обездвижил всех, в кого смог попасть. Руки дрожали, и точных выстрелов не получилось. Была опасность того, что дикари просто разбегутся кто куда, – но дети репейника показали отменный боевой дух. Женщины и дети побежали в каменное укрытие. Подростки ловко затушили костры, горстями кидая песок. Оставаясь в темноте, воины закидали нападавшего факелами и атаковали с двух сторон, а небольшая группа пыталась зайти со спины. Пришлось выпустить осветительную ракету и потратить почти пятьдесят парализующих зарядов, выключая всех, кто смог приблизиться на расстояние удара.
Можно было отступить, но любой маневр казался Марату унижением. Он просто стоял на одном месте и стрелял в каждого, кто бросался в атаку.
Потом они сменили тактику. Отошли назад, перестроились и бросили копья. Одно попало в плечо и пробило комбинезон; Марат упал и ощутил сильную боль; сканер сообщил, что в крови обнаружена неизвестная инфекция, и тут же стал синтезировать антитела.
Жильца нельзя убивать. Ни в коем случае. С Жильца надо сдувать пылинки. Потому что он оказался прав. Парализатор не помог. Когда тот или иной воин падал бездыханный, другие в азарте драки просто не обращали на него внимания.
Удар дикарского копья был слишком силен. Безобразный острый кусок камня, грубо примотанный полосками кожи к суковатому древку, прилетел из фиолетовой тьмы, принес привет из далекого прошлого – оттуда, где не было добрых и злых, а только свои и чужие. Опрокинутый на спину, бывший пилот и арестант увидел, как приближается, занеся над головой тесак, широкоплечий, яростно оскаленный дикарь в кожаном нагруднике. Их воевода-великан.
Марат выстрелил разрывным зарядом. Потом – уже вскочив на ноги и перешагнув то, что осталось от великана, – в следующего. Зажигательным.
Так оказалось еще нагляднее: абориген заорал и заметался живым факелом, а Марат тем временем поджег несколько ближайших деревьев и пошел вперед.
Руки уже не тряслись. Только лицу стало жарко – наверное, от факелов, валявшихся вокруг.
Он поджег склон холма. Поджег землю перед собой. Патронов хватало, на полной мощности можно было превратить в пепел несколько гектаров. Воины бросились бежать – Марат стрелял, пока не окружил огнем место битвы, отрезая противнику все пути к бегству. Многие уже бросали оружие и падали, лицом вниз, закрывая руками головы и крича от ужаса. Другие – более крепкие – сбились в кучу и выставили перед собой копья. Марат бросился прямо на них, выпустил еще одну шумовую гранату, она разорвалась в метре над косматыми головами; дикари ослепли и оглохли, а Марат, подойдя, схватил одного за волосы и выволок на свободное пространство. Абориген был невменяем. Марат подождал, пока к остальным вернется слух и зрение, и закричал:
– Идите со мной или я убью вас всех! Ваших детей, и женщин, и стариков!
Слова «подчиняться» в их языке не было.
В их языке многого не было.
Убитых им дикарей завтра сожрали бы хищники. Или зарезали бы воины соседних племен. Или они умерли бы сами от простейших болезней, от гриппа или дизентерии. В их мире смерть была бытовым происшествием. Марат подумал об этом вовсе не для того, чтобы оправдать себя. Он не собирался себя оправдывать.
Тот, кого он держал за волосы, крупно трясся.
Огонь пожирал кусты и кроны деревьев, дым имел неприятный сладкий запах. Марат вспомнил про стражей каменного строения, вгляделся сквозь пламя: вход никто не охранял – видимо, самок и детенышей увели внутрь. Сколько воинов осталось с ними? Правильно ли будет уходить, оставив за спиной не менее десятка сильных вооруженных самцов?
Марат приставил ствол пистолета к голове дикаря и выкрикнул:
– Идите со мной и будете жить! Я убью тех, кто не пойдет со мной! Я убью тех, кто не будет слушать меня! Я убью тех, кто захочет бежать! Я убью тех, кто захочет убить меня!
Он хотел нажать на курок. Наверное, нужна была специальная, демонстративная казнь. Наверное, нужно было убить одного из них не в пылу драки, а именно теперь, когда враг уже побежден. Торжественно, безжалостно и страшно.
Абориген обильно обгадился, но Марат не почувствовал отвращения или презрения. Он был готов принять их такими, какие они есть. Слабые, нелепые, смердящие выделениями – они были нужны ему; он убивал их, но не презирал.
– Хочешь жить? – спросил он дикаря.
Тот не владел собой. Марат толкнул его к остальным.
Потом пересчитал – вышло около сорока голов – и погнал.
Если нужно было повернуть налево, он поджигал землю справа от стада и наоборот. Заставил их перейти на бег, и они – крепкие, жилистые охотники – сначала бежали плотной группой, но страх сковал разум аборигенов, они стали наталкиваться друг на друга, задние наступали передним на ноги, начались падения; Марат вдруг понял, что сейчас они просто рассеются по равнине, будут бежать куда глаза глядят, подгоняемые ужасом, каждый сам по себе. Пришлось опять переключить пистолет на парализующие заряды и выстрелами на двух процентах мощности остановить наиболее быстрых бегунов.
Спустя час Марат понял, что устал, и принял еще одну дозу мультитоника. Однако главные сложности начались потом, когда он, взмокший от пота, пригнал стадо к месту падения капсулы и попытался наладить работу. Аборигены оказались мало способны к организованному физическому труду. Умели бегать, прыгать, метать копья, вонзать ножи, умели смеяться и пугаться, добывать огонь, оплодотворять женщин – однако совсем не умели действовать сообща, по команде, упираться ногами и руками, тащить, напрягая силы. Грохот шумовых гранат повергал в ужас маленьких существ, они падали ниц, прикрывая руками головы, и Марату приходилось пинками заставлять их подниматься и вновь хватать руками петли на тросах.
