– Ну, что посоветуешь?

– В смысле?

– Где мне можно поторчать с неделю, не подвергая гипотетической опасности ни окру­жа­ющих, ни, по возможности, себя? Контактер что-то говорила о мирах-заповедниках

Эпизод 20.

Атмосферник вывалился из Перехода – и совершенно неожиданно вдруг опустил нос и поч­ти вертикально пошел вниз. Двигатели захлебнулись и смолкли. Несколько удивленный, Пи­лот потянул ручку на себя – та двинулась неожиданно легко, но никаких заметных изменений ни в направлении, ни в способе – брюхом вниз – не последовало.

– Оригинально… – пробормотал Пилот, фиксируя взглядом одновременно руч­ки катапульты и индикаторы высоты. Радарный показывал что-то около сорока километров, что для динамического прыжка было в общем-то нормально, зато воздушный уперся стрелкой в ограничитель и явно не собирался производить ею какие-либо движения.

– Ну, подождем… – снова пробормотал Пилот, переместив руки – на всякий случай – бли­же к катапульте.

Где-то на двадцати километрах сгустившийся воздух начал, наконец, порыкивать на за­кон­цовках крыльев, машина вздрогнула и медленно-медленно, с неохотой, опустила нос к зем­ле.

– Уже хорошо, – прокомментировал Пилот. – А дальше?

Еще через пару километров задрожала ручка управления, отмечая возрастание нагрузки на рулях, рычание превратилось в знакомый пронзительный вой, и где-то на десяти тысячах авто­матически запустились двигатели.

Перегрузка привычно вдавила Пилота в кресло, и впервые в жизни он обрадовался ей, как старой знакомой – поскольку она была четким признаком выхода из почти вертикального пи­ке.

Пике закончилось на пяти тысячах, перегрузка сползла – медленно и как будто очень не­до­вольно, не менее привычная легкость заполнила тело, и Пилот машинально взял ручку еще на себя – и только потом додумался взглянуть на индикатор перегрузки.

В прямом горизонтальном полете тот показывал 0,75 G.

– Ах, вот оно что! – облегченно засмеялся Пилот. – Здесь просто меньшая тяжесть!

Двигатели разогнались до привычных 0,5, автопилот приглашающе замигал глазком на при­борной панели, и Пилот с некоторой даже расслабленностью отдал управления ему, и взгля­нул на планшет с картой… и тут же расслабленность и благодушие исчезли неизвестно ку­да.

Переход выбросил его на несколько тысяч километров восточнее базы.

– Твою мать! – в сердцах высказался он в адрес местных (впрочем, уже не местных) про­грам­мистов. – Ламеры! Арифмометры вам программировать, а не Ящик.

Одновременно с ругательствами он убирал газ до 0,3 и осторожно тянул ручку на себя.

Атмосферник протестующе задрожал, покачнулся, и медленно и неохотно стал набирать вы­соту.

– Так ведь и экономичная высота здесь другая! – через некоторое время определился Пи­лот и следующие полчаса развлекался тем, что всячески поносил уже упоминавшихся про­грам­мистов, Психолога, заповедные планеты с уменьшенной силой тяжести, межлинейную вой­ну и все остальное, что только мог припомнить, затем вспомнил, что идея лететь на ат­мо­сфер­нике – аппарате хоть и скоростном, но и потребляющем горючее с невероятной про­жор­ли­востью – принадлежала ему самому, и прикусил язык.

Белый огонек, изображающий его, ужасающе медленно двигался по планшету, отметка ба­зы вообще не появилась еще из-за западного края, на пятнадцати километрах самолет начал про­являть нехорошие тенденции, наводящие на мысль о штопоре, и ручку пришлось уста­но­вить в нейтральное положение и даже немного отжать, а неизвестно откуда взявшиеся облака за­волокли к тому же землю, и машина, казалось, неподвижно зависла в сером полупрозрачном ма­реве.

Пилот с трудом подавил в себе желание открыть окно и высунуть нос наружу, дабы удо­сто­вериться, что самолет не висит на месте, как стратостат.

Следующим желанием стала жгучая потребность снизиться и поискать ровное место для при­земления, затем Пилот вспомнил крохотные, предназначенные только для гладкого бетона, шас­си атмосферника – и снова выругался.

Потом ему захотелось в туалет.

Почему-то именно такое банальное и невыполнимое в тесной кабине желание привело его в особую ярость, и новый взрыв ругательств вызвал недоумение со стороны Ящика.

– И ты, Ящик, тоже …! – безапелляционно заявил Пилот и, подумав, добавил. – И не ...!

Ящик обиделся и заткнулся, Пилот поругался еще некоторое время, тоже умолк и от не­че­го делать начал изобретать способы помочиться за борт.

Шланг с воронкой был отметен сразу, поскольку, во-первых, сверлить стены было опас­но и нечем, а во-вторых, эффект Бернулли вместе с мочой вытащил бы через воронку и то, что пер­воначально для утилизации не планировалось.

Банка с последующим выбросом через приоткрытый фонарь не подходила чисто по тех­ни­ческой причине – фонарь был или открыт, или закрыт.

Банка без выброса…. сначала Пилот улыбнулся было, представив, что с ней произойдет на посадке, затем улыбка с его лица сползла, и вариант начал представляться все больше и боль­ше приемлимым… пока не обнаружилось, что ни одной банки в кабине нет.

Пилот задумчиво потрогал ладонью шлем, затем поразмыслил еще и решил отложить ре­шение проблемы до лучших времен.

“В конце концов, – подумал он сразу же после такого мудрого решения, – если придется пры­гать, проблема решится сама собой…”

А мысль о том, что прыгать-таки придется, возникала все чаще и чаще – при каждом взгля­де на указатель уровня топлива.

Двигатели возмущенно, словно мартовские коты, выли на непривычно низких оборотах, воз­душные ямы злорадно потряхивали непривычный к такому истребитель, а Пилот развле­кал­ся тем, что прикидывал, сколько месяцев он будет идти к базе, пробираясь сквозь заповедные ле­са и форсируя море на резиновой лодочке, входящей в комплект НЗ.

От нечего делать он начал крутить настройки приемника и вызывать на аварийной вол­не базу – но, разумеется, электромагнитное поле планеты было чистым и невозмущенным, и Ящик базы либо был сильно занят, либо начихал на все, либо же его просто не было.

Действительно – зачем в санатории боевой компьютер?

Пилот уменьшил масштаб на планшете – точка, изображающая его, почти остановилась, за­то из-за западного края показалось пятнышко базы. Ящик злорадно высветил конечную часть пу­ти пунктиром, показывая, что дальше придется планировать. Это грустное зрелище опеча­ли­ло Пилота еще сильней, он снова увеличил масштаб и старался на планшет больше не смотреть.

Делать было нечего совершенно.

Через некоторое время самолет перестало потряхивать, он все так же медленно выбрал­ся из облаков, и Пилот поморщился от ослепительных лучей солнца. Тонкая атмосфера прак­ти­чески маскировала звезды, но и не фильтровала ультрафиолет, и Пилот старался по воз­мож­ности спрятать лицо и не смотреть вверх – но через полчаса такого полета понял, что рези в глазах так или иначе не избежать, и опустил светофильтр.

Сразу стало холоднее – субъективно, разумеется. Пилот поежился и включил подогрев.

Еще через час солнце уже ощутимо светило в затылок. Он поднял светофильтр, глянул на блестящую поверхность какого-то прибора, увидел свои красные глаза – и поморщился.

В конце концов, когда отметка топлива уже болталась в районе нуля, пятно базы появи­лось-таки из-за края планшета и неожиданно резво двинулось навстречу. Пилот улыбнулся – и в это момент двигатели почти одновременно рыкнули напоследок и умолкли.

Улыбка медленно поползла с лица Пилота, затем трансформировалась в недовольную гри­масу, он вырубил автопилот и плавно – очень плавно! – начал опускать ручку.

Набор высоты прекратился, скорость начала падать.

Самолет снова вошел в облака, Пилот сконцентрировал внимание на приборах, довел ско­рость почти до критической, затем подумал – и снизился еще немного. Истребитель затрясся.

Воздух с гремящим рычанием срывался с законцовок крыльев, словно бормоча не­внят­ные угрозы, четко видимые в легких облаках вихри сопровождали самолет, как стер­вят­ни­ки верблюда в пустыне, на лбу Пилота выступили капли пота, но он только встряхнул головой, опа­саясь отвлечься хоть на секунду.