Мой большой друг по переписке Ван Хаартман оказался румяным здоровяком, который, как настоящий голландец, на все вопросы отвечает «Я – а», а потом категорически возражает на ломаном русском, освоению которого он видите ли «обязан минхерц Вадик». Минхерц Вадик все сидит в своей палатке, выбираясь оттуда только чтобы поймать сигнал со спутника для выхода в интернет. Я пытался объяснить парню, что интернет – зло, и что аккумуляторы в горном массиве зарядить негде. Он вежливо отмахнулся:

– У меня батарея месяц держит, в рабочем режиме.

А вот у меня неделю в режиме ожидания. Но этого я ему не сказал, потому что он уже ушел фотографировать на веб – камеру Женю Плавич на фоне голландских мулов.

У Плавич, как выяснилось, довольно противный смех.

25 октября.

Ну, наконец‑то! Ну, слава богу!

Теперь все в сборе. На своем двухмоторном параплане прилетел из Братска Закс. И прямо, как приземлился, спросил:

– А чего вы ждали‑то? Шли бы без меня!

Это он хотел, чтобы я еще раз во всеуслышанье объявил, кто спонсирует экспедицию. Но вместо этого я велел командовать сигнал к отходу. Ван Хаартман сказал «Я – а» и спросил, на чем поедут остальные господа? Его жена Ирина уже сидела, одетая в платье для верховой езды, в дамском седле на спине одного из мулов. Другой был нагружен багажом Ван Хаартмана, сильно напоминающим скарб поселковой кинопередвижки.

Я не нашел, что ответить, потому что стоящие у войсковой палатки Агей и Борис тоже растерялись, прикинув, как потащат потенциометры на руках. Но тут Владик Коровин, который сидел на камне, и вместе с Женей Плавич разглядывал ее фотки в так называемом «Контакте», так вот, Владик, поднял взгляд от жидкокристаллического экрана и кивнул мне на безлюдную каменистую равнину.

Студент куда наблюдательнее, чем показался мне с первого взгляда. От бывшей пограничной базы двигались два чабана, и гнали перед собой ровно шесть ослов. Ослы не то, чтобы белоснежные, серенькие и на вид неказистые, но их шесть.

Я бы назвал чувство юмора золотопромышленника Закса своеобразным.

26 октября.

Прошли шесть километров. Старик Тойли идет впереди, прокладывая дорогу мулам. Ирина отлично держится в седле.

27 октября.

Прошли пять километров. На четвертом я почувствовал запах табачного дыма и, обойдя весь караван, обнаружил, что профессор Сорбонны Ван Хаартман держит в зубах глиняную трубку. Я на всякий случай сказал «Но смокинг», на что он ответил «Я – а» и задымил, разумеется, еще сильнее.

Мы разбили лагерь на уступе базальтовой скалы. Старик Тойли тут же сел в глубокий снег и принялся медитировать, остальные, чертыхаясь на разных языках, стали вколачивать колышки палаток в редкие расщелины. Я подошел к Ирине и вполголоса попросил воздействовать на мужа. Я рассказал ей о точнейших статистических данных, согласно которым люди, подверженные табакокурению, теряют способность к телекинезу и астральной связи, даже если до того обладали таковой. На глазах у Ирины блеснули слезы. Я понял, что эта благородная женщина искренне переживает за супруга, и – восхищенный искренностью ее чувств – дружески поцеловал тыльную сторону ее левой ладони.

28 октября.

Меня раздражает поколение, которое ничего кроме интернета не видит, и ничем, кроме «Контакта» не интересуется. Вокруг нас удивительная, не тронутая цивилизацией природа, чудесные пейзажи, неисследованные стороны энергетической картины мира.

Ну, допустим, Тойли не помнит, где здесь перевал, ну забыл старик, с кем не бывает. Но он же ясно обещал, что вернется к вечеру. Возможно, рельеф местности изменился за последние годы из за тектонической активности, или схода лавин. Но зачем же устраивать посиделки с гитарой, да еще и демонстративно не звать на них старшее поколение? По – моему, Женя Плавич элементарно ревнует Ирину к успеху, которым та пользуется в экспедиции.

Закс мрачен. Что‑то у него там в Братске случилось, и теперь экспедиция не в радость. А ведь еще полгода назад, когда я отучал его курить, он клялся, что перед ним открылся новый мир духовных возможностей.

29 октября.

Тойли вывел нас на плато. Вдали виднеются столовые горы *(Гора с усеченной, плоской вершиной. Как правило столовые горы сложены из осадочных горных пород. Склоны такой горы обычно крутые, почти отвесные.), удивительно напоминающие своими очертаниями панораму Манхэттена. Несмотря на усиливающийся поземок, развернули один из потенциометров. Ван Хаартман немедленно спрыгнул с мула и артистически замерил магнитное поле. Все желающие могли убедиться, что небольшие магнитные аномалии определяются к юго – востоку плато. Голландца это очень развеселило, он кричал «Я – а!», и хлопал себя по бедрам меховыми рукавицами.

Его жена очень страдает от мороза, у нее обмерзла коса. Старик Тойли решительно воспротивился движению на юго – восток. Владик Коровин, с трудом убирая с глаз обмерзшую черную челку, объяснил, что старик опасается: проложив маршрут таким образом, мы в конце концов выйдем к великой реке Хуанхэ, а речные духи значительно опаснее горных. Женя Плавич сказала, что еще немного потенциометрических замеров и у всей экспедиции начнется гайморит.

Вечером того же дня.

Хотел поговорить с Плавич, чтобы восстановить нормальную рабочую атмосферу в походе. Но когда я засунул голову в ее палатку, где варился зеленый чай, первое, что я заметил – это ноутбук на складном табурете. На экране ноутбука был сайт «В контакте», а на страничке сайта красовалась фотография: профессор оториноларингологии Курамов на фоне девственных гор целует руку Ирины Ван Хаартман, и вид у него, как у распутного полупьяного гусара. Я не сказал ни слова и ушел.

По – моему это подлость.

30 октября.

Прошли шесть километров. Артур Закс едет позади всех и постоянно пытается с кем‑то говорить по сотовому. Связь очень плохая. Поэтому он беззвучно шевелит губами, потому что я его предупредил – из всей русской речи старик Тойли лучше всего понимает матерные ругательства.

31 октября.

Артур Закс закурил. Я увидел это, оглянувшись. В зубах у золотопромышленника, входящего в десятку самых богатых бизнесменов Восточной Сибири, папиросы «Казбек», какие стеснялись курить еще интерны – отоларингологи во временя моей студенческой молодости.

Вот мы и на территории Северного Китая.

1 ноября.

Все. Нет у студента больше ноутбука. Евгения Плавич экспроприировала его окончательно, и выходит в интернет, не слезая с осла. Насколько мне отсюда видно, она подбирает там какие‑то прически. Впрочем, это уже неважно, одного заинтересованного участника из состава экспедиции можно вычеркивать. Что характерно, наш переводчик ничуть этим не обескуражен.

К полудню ветер, текущий со склона, разорвал туман, и километрах в тридцати на горизонте обозначился пик, никак не меньше семи тысяч метров. Борис предположил, что это и есть пик Коммунизма, но Владик Коровин поправил его. В начале двадцатого века неуемные географы молодой Советской республики нанесли на карту много крупных гор в этом уголке мира. Самую высокую конечно назвали пиком Коммунизма, горы чуть поменьше соответственно именами Ленина, и всяких вождей. И только один из географов, молодой и энергичный Станислав Кшиштофович Деревацкий, из Пензы проявил оригинальность. Воспользовавшись тем, что нашел гору между пиками Дзержинского и Урицкого, он, ничтоже сумняшеся, нанес на карту свою фамилию.

Но не спешите обвинять молодого русского ученого в тщеславии. Ведь на карте появился отнюдь не пик Деревацкого. Гора стала называться пиком Деревацкой, в честь жены географа, Екатерины Деревацкой.