Естественно, ничего не сказал старшему по званию и доктор Штайгер. Только отметил про себя, как по-особенному засверкали на чёрном фоне, под резким лунным светом, погон, нашивки и знаки на эсэсовском мундире.

Чуть более напряжённо застучал дизель, и зажглись оба прожектора. Двадцать два ноль-ноль.

«В Иране сейчас полночь», – промелькнуло у Карла Зеккера, когда он сошёл на пятую ступеньку лестницы.

Вниз, вниз, вниз… Проверив ногой устойчивость камней на дне шахты колодца, Зеккер встал на квадр и огляделся.

Голова находилась как раз на уровне щербатого полукружия лунного света. Блики и тени выстраивались в причудливый узор.

Причудливый? Вот руна силы, руна зиг, руна огня…

И как будто контур руки… Левой… И стрелки… Поворот руки… Поворот судьбы…

Зеккер приложил левую ладонь к контуру. Перстень, как по заказу, лёг в выемку.

«Теперь по стрелкам»… – приказал себе штурмбаннфюрер, одновременно веря и не веря в реальность происходящего.

Нажать, повернуть, нажать…

Камень подался. Чуть-чуть. Образовалась щель, как раз достаточная, чтобы просунуть в неё лезвие кинжала.

– Что там? – крикнул Штайгер сверху.

– Полагаю, это… – начал Зеккер, просовывая лезвие в щель, откуда будто исходило свечение.

И не закончил. Наверху прогрохотала пулемётная очередь, и тут ж доктор Штайгер с каким-то удивлённым всхлипом исчез.

Карл Зеккер выдернул из щели кинжал, своё единственное оружие (пистолет остался наверху, в куртке) и схватился за верёвочную лестницу.

Он уже не слышал, как за спиной раздался слабый скрип – камень лёг на место, – поскольку ещё и ещё раз прогремели короткие очереди, а затем и лай МП-40, и разрыв гранаты.

Штурмбаннфюрер уже добрался до самого верха лестницы, когда сияющий лунный диск закрыла чёрная тень.

Невысокий, совсем невысокий, даже при взгляде снизу вверх, парнишка с ППШ в руках.

Зеккер взмахнул рукой с кинжалом, но бросить не успел. Дульный срез автомата полыхнул огнём, в грудь тяжко ударило – и штурмбаннфюрер СС, верный адепт учения Виллигута, уплыл на вечное свидание с источником силы, так им и не раскрытым.

…А знаешь, что удивительно? Ни я, ни кто-то другой так и не смогли понять, почему всё у тебя так получается правильно, будто никак иначе и быть не может. Когда это всё к тебе пришло, и как… Родился, наверное, ты с этим, хотя и повторяют, что солдатами не рождаются.

И вот что странно: ты как-то ни разу толком не рассказал о том, что было с тобою до лета сорок первого, когда ты оказался в отряде…

Не отступать и не сдаваться

– Вы знакомы с высказыванием доктора Юнга, герр штурмбаннфюрер? – внезапно спросил гауптштурмфюрер Штайгер, присаживаясь на каменную ступенечку при входе в пещерную часовню.

Так по крайней мере принято было называть эту рукотворную пещеру со сводчатым потолком на восточном склоне Пойки.

– Вы о каком-то конкретном высказывании, я полагаю, – отозвался штурмбаннфюрер СС Карл Зеккер, не вынимая мундштука изо рта.

О том, что это старший офицер СС, на первый взгляд трудно было догадаться: мешковатая куртка на искусственном меху, похожая на флотскую, но тёмно-коричневая, стёганые брюки, суконный картуз без кокарды. Под курткой, правда, был форменный китель со всеми положенными регалиями и офицерским Железным крестом, но Зеккер куртку не расстёгивал.

– Естественно, – улыбнулся доктор Штайгер, об офицерском звании которого вообще ничто не напоминало ни в тёплой, как раз для этого небывало холодного в этом году конца сентября, подходящей для гор и пещер одежде, ни в выправке.

Ассистент кафедры истории Боннского университета (одного из самых уважаемых в Германии центров университетской науки) уже пятый год плодотворно сотрудничал с Аненэрбе, причислен к СС-ваффен и получил вполне солидное воинское звание, пользовался авторитетом в кругах специалистов, но ничуть не избавился от цивильной расхлябанности. Руководителю поисковой группы Зеккеру только и удалось добиться от Юргена Штайгера неукоснительного уставного обращения и ежедневного тщательного заполнения поисковых журналов.

– Если быть точным, то даже не одно высказывание, – продолжил научный руководитель поисковой группы, – а тезис о том, что человек не способен увидеть то, что существует в действительности, но никак не присутствует в его представлении. Отсюда истинное творчество – увидеть большее, чем устойчивый стереотип, и тем самым ввести это в стереотипы.

– О, да, в несколько иных выражениях, но я это слышал, – согласился штурмбаннфюрер.

Аккуратно потушил сигарету, спрятал мундштук в нагрудный карман куртки и поднёс к глазам бинокль.

Вновь и вновь вглядывался он в ту сторону, где располагалась невидимая отсюда, закрытая низкой грядой кустов, но недальняя Иосафатова долина.

То ли показалось, то ли в самом деле дважды замечал он лёгкий дымок, который струился совсем не там, где ему и положено быть – не над татарскими сёлами, азимут на которые он определял мгновенно и безошибочно, – а ещё однажды донесся откуда-то оттуда, из невидимой долины, отзвук недолгой стрельбы. И хотя сейчас, в конце сентября 1943 года, выстрелы, увы, то и дело ещё раздавались в Крыму, нечто настораживало. То, например, что раздались они со стороны Иосафатовой долины, доселе полностью подконтрольной частям самообороны и румынам, и что стреляли там не из винтовок и даже не из «шмайссеров», в небольшом количестве находившихся и у румын, и даже у татар, а из русских автоматов.

Но сейчас ничего подозрительного не было видно и не было слышно.

– И к чему вы это вспомнили, герр гауптштурмфюрер? – спросил Зеккер, прикидывая, как следует изменить расположение часовых, чтобы чётче контролировать восточный сектор. И о чём надо запросить комендатуру во время радиосеанса, который должен состояться через полтора часа… Хотя можно связаться и раньше.

– Капитанство Готия… Горная Готия… – начал господин доктор, умащиваясь поудобнее и вылавливая баночку леденцов: они ему служили не то заменой сигарет, не то защитой от табачного дыма. – Южный форпост арийской расы среди варварских племён…

Штурмбаннфюрер покосился на него, но не счёл нужным что-то говорить в ответ на трюизмы.

– Создали города, крепости, храмы и даже существенно облагородили породу аборигенов – вы, видимо, обращали внимание на черты лиц и осанку местных…

Штурмбаннфюрер хмыкнул и чуть пожал плечами; при желании это можно было истолковать как угодно.

– И как-то никто не потрудился спросить: а почему именно здесь?

– Здесь – вы что имеете в виду? Крым? Лучшая, кстати, его часть? – на этот раз отозвался Зеккер.

– Нет, почему их центр был именно Пойка?

– Естественная твердыня, практически неприступная, – с некоторой долей досады ответил штурмбаннфюрер, не расположенный, что вполне характерно для воспитанников ордена, к пустой болтовне.

– Да, конечно, только вот находится «глубокоуважаемая Пойка» на таком отшибе, что до неё и добраться никто почти не мог, и по размерам – ну, кто здесь мог спрятаться? Понятно, располагался небольшой монастырь, да дворец епископа размером с бюргерский домик – хотя Иоанн Готский сей край не особо жаловал, – а вот для гарнизона и места нет. Но тысячу лет подряд сюда приходили люди, жили, умирали… Хотя хоронили их преимущественно внизу.

– Да-да, – отозвался Зеккер, не отрываясь от бинокля. – Священное, почитаемое место…

Вот теперь он увидал…

Заметил отчётливо: на гребне, чуть выше полосы тени, отбрасываемой в сей предзакатный час сутулой громадой Пойки, промелькнули пять… или шесть фигурок… вооружённые… и одетые как попало… Перевалили гребень и скрылись в лесу.

– А чтобы молиться, выдолбили вот такие храмы и часовни в твёрдом и вязком известняке, очень-очень неподатливом, – обрадованно подхватил беспечный доктор Штайгер.

Впрочем, не столько, пожалуй, беспечный, сколько приученный, что за плечами настоящих солдат ордена не то чтобы опасаться, но и особо задумываться об опасности не следует.