Поглядывая на рисунок, подаренный нам Каэмоном, мы продвигались вдоль гор по Северной узкой тропе,187 там растет десятиволоконная осока.188 Говорят, что и теперь каждый год из этой осоки плетут циновки и подносят их местному правителю.
Памятный камень Кувшин находится возле замка Тага в селении Исикава.
Камень этот имеет в высоту что-то около шести с лишним сяку, а в поперечнике — около трех сяку. Отодвинув рукой мох, можно заметить чуть видные письмена. Они означают расстояние до всех четырех границ провинции. Еще там написано: «Замок сей был построен в первом году эры Дзинки189 господином Оно Адзумандо, начальником Управления Охраны и надзирателем местных земель. В шестом году эры Тэмпе-Ходзи190 он был перестроен господином Эми Асакари, советником, военным правителем земель Токайдо и Тосандо. Первый день двенадцатой луны». То есть этот камень относится скорее всего ко времени правления государя Сему.
Хотя и дошли до наших времен многие возникшие еще в глубокой древности «изголовья песен»,191 все же — горы рушились, реки меняли русла, прокладывались новые дороги, камни врастали в землю, деревья старели, на смену им подрастали новые — так шло время, одно поколение уступало место другому, и весьма трудно теперь различить их следы, однако вот перед нашим взором несомненная память, оставшаяся от тысячелетий и донесшая до нас думы и чаяния древних людей. Вот и награда паломнику, вот ради чего стоило задержаться в этом мире — забыв о мытарствах долгого пути, я стоял, проливая слезы.
После этого мы побывали у реки Тамагава в Нода, и в Оки-но иси. На горе Суэ-но Мацуяма192 стоит монастырь, он называется Масседзан.193 Между соснами повсюду виднеются могилы, и печаль моя еще более умножилась: «Вот он каков, конец клятв «станем птиц неразлучной четою, будем раздвоенной веткой расти»,194 а тут как раз из бухты Сиогама-но ура195 донесся звон вечернего колокола. Пасмурное небо пятой луны чуть посветлело, в тусклом лунном свете казалось, что остров Магакига сима совсем близко. Цепочкой тянулись к берегу рыбачьи лодки, прислушиваясь к голосам рыбаков, делящих рыбу, я понял чувства того человека, который сказал когда-то: «с печалью гляжу, как спускают на воду лодку…»,196 и еще большая грусть овладела душой. Вечером слепой монах, перебирая струны лютни-бива, пел то, что называют обычно «дзерури197 северных провинций». Это было не Хэйкэ,198 и не Ковакамаи,199 а какой-то громкий деревенский напев, звучавший весьма назойливо, ибо исполнитель находился совсем рядом с нашими изголовьями, но поскольку он не забывал о местных традициях, мелодия показалась нам не лишенной своеобразной прелести.
Рано утром отправились в святилище Сиогамадзиндзя поклониться местному божеству. Здешний правитель позаботился о том, чтобы святилище было восстановлено в прежнем виде, и оно радовало глаз толстыми столбами, ярко крашенными стропилами, высокой — в девять дзин200 — каменной лестницей, утреннее солнце играло на изгороди, покрытой алым лаком. Я исполнился благоговения: подумать только, сколь прекрасны обычаи нашей страны, что даже на самом краю глухой провинции, у самых пределов «Пыльного обиталища»201 чудесным образом пребывают божества! Перед алтарем — древнйй храмовый фонарь. На железной дверце написано: «Третий год Бундзи, дар Идзуми Сабуро».202 Перед глазами словно встает пятисотлетнее прошлое, и есть какая-то неизъяснимая прелесть в этом удивительном ощущении. Идзуми Сабуро — муж великой доблести, помнящий о своем долге, преданный и почтительный сын. Слава его достигла наших дней, и всякий сочтет за честь последовать его примеру. Истинно, как говаривали в старину: «Человек должен упорно продвигаться вперед по Пути, указанному Буддой, и исполнять свой долг. Слава же найдет его сама».
Солнце близилось к зениту. Наняв лодку, мы переправились на Мацусима — Сосновые острова. Проплыв около двух с небольшим ри, пристали к песчаному берегу Одзима.
О да, пусть давно уже истерты эти слова, но все же повторю их еще раз: Мацусима — воистину самое прекрасное место страны Фусан,203 и нам нечего стыдиться перед китайцами, имеющими озера Дунтинху и Сиху. Море с юго-востока внедряется в сушу, образуя бухту длиной в три ри, приливы и отливы здесь не менее прекрасны, чем на реке Чжэцзян в Китае. Островов в заливе не перечесть — высокие устремляются к небу, низкие ползут по волнам. Некоторые громоздятся один на другой, соединяясь по два или по три, посмотришь налево — там-сям разбросаны отдельные островки, посмотришь направо — один за другим следуя, тянутся единой грядой. Вон тот островок взвалил другой на закорки, а вон еще один — прижимает соседний к груди — чем не отец с любимым сынком или дед с внуком? Ярко зеленеют сосны, ветки гнутся под порывами морского ветра, их причудливые изгибы как будто распрямляются сами. Эти необозримые дали столь прекрасны, что лишь нежной красавице их уподоблю.204 Не иначе все эти острова сотворил бог гор Ооямадзуми в далекие времена стремительнобыстрых богов. Это чудесное творение божественных сил, и какой человек дерзнул бы взять кисть и описать словами подобную красоту?
Взморье Одзима, продолжая сушу, выдается далеко в море. На взморье сохранились следы отдельной кельи наставника в дзэн Унго и его камень для медитаций. Кроме того, в тени сосен я заметил случайно человека, отвратившегося от мира, он, очевидно, живет тут же рядом в уединенной хижине из трав, над которой как раз поднимался дымок от сжигаемой хвои и сосновых шишек, и хотя неведомо было мне, что это за человек, чувство невольной приязни влекло меня к его хижине, а между тем в морской глади отразился лунный лик, и дневной пейзаж сменился вечерним. Вернувшись к берегу, мы поискали себе жилье, и в конце концов устроились на ночлег в двухэтажном домике с большими открывающимися окнами, право, есть ли миг отраднее, чем тот, когда странник преклоняет наконец голову на случайное ложе среди ветров и туч!
О, Мацусима!
Займи же обличье у журавля
Сегодня, кукушка.
Сора
Замкнув уста,205 я пытался заснуть, но сон все не шел ко мне. Когда я покидал свою старую хижину, Содо206 сложил о Мацусима стихи. А Хара Антэки207 подарил мне японскую песню о Мацуга урасима. Развязав свой дорожный мешок, я извлек оттуда и стихи, и песню — и провел в их обществе остаток ночи. Были в мешке еще и строфы Сампу и Дакуси.208