Жил отставной балетный артист Михайлов, высокий, стройный, с гордой осанкой старик. Ходил он всегда в цилиндре, в пальто старомодного покроя, а летом в крылатке «альмавива», в сырую погоду носил только кожаные галоши — резиновые презирал. На его большом носу всегда красовалось золотое пенсне со шнурком. Жил он один, обслуживала его старушка прислуга. Чувствовалось, что чем-то он в жизни обижен. Квартирка у него была маленькая, получал он небольшую пенсию и дотацию от Тарасовых. Говорили, что он был единокровным братом Тарасовых от связи их отца с какой-то «балетной». Иван Михайлович был нелюдим, по-видимому, всю жизнь его угнетало, что он незаконнорожденный и не выбился в крупные артисты.

Проживал в доме мелкий подрядчик малярных работ Николай Николаевич Соколов — красивый, чернобородый. Он долго сам работал маляром, а когда его хозяйчик умер, товарищи его — маляры той же артели — попросили его взять все дело на себя, чтобы они могли продолжать по-прежнему спокойно работать. Все они были связаны между собой каким-то родством. В горячее время Соколов надевал на себя передник и брал в руки малярную кисть. Был он малограмотный, писал ужасные «щета», разобраться в которых никто, кроме него самого, не мог. Писал он плохо, но работал хорошо, никогда никого не обманывал, капитала не нажил. Случилось так, что на каком-то подряде он напоролся на жулика, — и этот добросовестный человек, прогорев в пух и прах, обратился в первоначальное состояние — опять стал простым маляром.

В доме всегда можно было видеть и высокого плотного старика в старой военной фуражке, в поношенной одежде явно с чужого плеча и в сапогах с истертыми голенищами.

Кто он был, откуда появился — никто так никогда и не узнал. Звали его просто Василием. У него, бедняги, ни комнаты, ни угла не было, жил он только на случайные заработки: кому уложит дрова в подвал, кому поднесет что-нибудь — тяжелый чемодан, сходит за водкой, если его пошлют, вообще оказывал разного рода мелкие услуги даже дворникам и прислуге, однако никогда не был их конкурентом в получении чаевых. Если он видел, что хочет заработать дворник, он тактично отходил в сторонку. Говорили, что он не имеет паспорта, что нигде не прописан, ходили слухи про его якобы темное прошлое.

Летом он ночевал на сеновалах или в сарайчике на вениках при бане, зимой же находил себе ночлег либо в кочегарке, либо в дворницких. Человек он был незлобивый, ни с кем не ссорился, все в доме относились к нему снисходительно, полиция его не трогала, вид и возраст не возбуждали подозрения околоточного. Жильцы его подкармливали, давали ему старую одежонку. Так он и жил, как «птица небесная». Исчез он как-то незаметно, неожиданно, никто не мог сказать, куда девался человек, через два-три дня о нем и забыли.

Как сказано было выше, домовладения Тарасовых не ограничивались описанной группой домов. Тарасовым принадлежала богадельня на Охте. Дед Тарасовых женился на дочери богатого купца, красавице Анастасии, и получил в приданое миллион. Через месяц после свадьбы молодая жена умерла. Тогда ее муж по своей купеческой спеси сделал гордый выпад, который поразил всех толстосумов: возвратил этот миллион отцу покойной жены, заявив, что он не считает возможным воспользоваться этими деньгами, так как был женат всего один месяц. Папаша умершей, такой же «гордый» купец, не принял этого миллиона, сказав, что наследником после умершей жены является Тарасов и что чужих денег не берет. Так они перекидывали этот миллион несколько раз. Наконец вдовец нашел выход, который мог удовлетворить обе стороны, не задевая их самолюбия; он сказал строптивому тестю: «Деньги пойдут ни мне, ни тебе, а богу», построил богадельню на Охте и положил капитал на ее содержание. Эту богадельню он назвал в честь своей любимой безвременно умершей жены Анастасиинской. В богадельне содержалось 100 человек: 50 стариков и 50 старух, все они были уроженцами Охты. Это должно было напоминать о том, что предки Тарасовых, вывезенные из Костромы для постройки кораблей, были поселены Петром I на Охте.

Богадельня занимала громадный участок земли с двухэтажными каменными постройками и церковью хорошей архитектуры. При богадельне был большой сад и огороды с парниками. В то время, о котором мы пишем, богадельней заведовал прогоревший гостинодворский купец Калошин, которого Тарасов устроил смотрителем богадельни. Это был красивый, величественный старик, добродушный, вполне смирившийся со своим положением, сохранивший живость ума и природный юмор. Он умело командовал своей сотней стариков и старух, подчас капризных и глупых, с неуместными претензиями, и мог любую склоку обратить в шутку. Это создавало в богадельне хорошую, спокойную атмосферу. В богадельне была традиция, появившаяся при смотрителе Калошине, — по воскресеньям пеклись пироги с мясом, а в посты — с рыбой и грибами, гречневою кашей. Старики и старухи, спасаясь, как бы не было обмана в порции, доверяли резать пироги только одному Калошину.

Надо признать, что содержание призреваемых было хорошее, купцы старались не ударить лицом в грязь, ведь рядом была богадельня Елисеева. Одним были недовольны жители богадельни — на руки им выдавали только рубль в месяц. Но из этого они находили выход: рядом было кладбище, любители выпить или полакомиться, которым не хватало этого рубля, просили там милостыню.

Сами Тарасовы не считали для себя пристойным управлять всем своим имуществом и входить в повседневные дела. У них был управляющий, доверенное лицо — Андрей Иванович. Это была колоритная фигура: громадного роста, мужественного вида, умный и добрый человек, он спокойно и со знанием дела управлял всем хозяйством. Контора его состояла из его самого и конторщика Степана, изуродованного, горбатого парня, которого злые люди прозвали Квазимодо. Не избежал прозвища сам управляющий, его прозвали Гарибальди, и действительно, он напоминал Гарибальди, когда летом ходил в широкополой шляпе и коротком пиджаке. Гарибальди служил у Тарасовых долго, снискал себе уважение начиная от дворников и кончая самим хозяином. Уважали его и жильцы, и все, кто с ним соприкасался

Хозяйство Тарасовых имело несколько патриархальный оттенок. Жизнь требовала уже других форм домохозяйства и управления им, что и вводилось в последние годы в Петербурге.

Строились доходные дома европейского типа, с центральным отоплением, лифтами, ванными комнатами и даже своими телефонными станциями. Дома росли вверх, выгадывался каждый аршин территории, все больше и больше возникало дворов-колодцев. Управляющий Тарасовых предлагал им перейти на более современное домовладение, застроить большие дворы доходными домами, снеся все мелкие постройки, использовать каждый кусочек территории, но богатые престарелые хозяева не нуждались в деньгах, они стремились спокойно дожить свой век и не пошли на это.

На предыдущих страницах читатель познакомился с примером старинного, несколько патриархального домовладения, которое постепенно уже на наших глазах уступало место другому типу хозяйств, более соответствовавшему новому городу, развивавшемуся в сторону торгово-промышленного уклада жизни. Это выразилось в строительстве доходных домов, с неслыханной быстротой выраставших по всем улицам центральной части города. Такие дома были рассчитаны на сдачу внаем квартир и обладателям больших средств, и людям более скромного достатка, и даже служащим с весьма ограниченным бюджетом. В таких домах были квартиры различной стоимости, различного качества. Поэтому это был конгломерат разнохарактерных, не смешивающихся между собой съемщиков, объединенных лишь интересами территориальными и бюджетом. Другой тип доходных домов был рассчитан на жильцов с достатком, требующих квартир со всеми удобствами, имеющих часто выезды или даже автомобили и не заинтересованных в близости к местам служб, а стремящихся к общению с себе равными по имущественному положению. Там квартиры были все одинаково благоустроены, отличались лишь величиной или расположением окон — на запад, на юг, на восток — да по этажам. Такие дома вырастали на Каменноостровском, на Больших проспектах Васильевского острова и Петроградской стороны, на Фонтанке, Мойке — словом, по всему городу. Здесь уже подвизались такие крупные архитекторы, как Лидваль, Щуко, Белогруд, задача которых была объединить традиции города — «строгий, стройный вид» — с требованиями новой, деловой жизни, что им вполне удалось — новый стиль придал городу европеизированный характер.