Мы незаметно погрузились в атмосферу. Воздух был поразительно прозрачен; родная страна раскинулась над нами во всём своём великолепии. Мы видели в сильные бинокли и нестерпимо блестевшую гладь Тихого океана, и чуть заметную линию Уральского хребта. На севере, в молочном тумане, угадывались льды Арктики.
Звездолёт опускался вниз… На высоте ста километров он расправил свои могучие крылья.
Космический рейс закончился!…
Реактивный самолёт летел в стратосфере. Мне казалось, что он спустится непосредственно над Москвой, но, когда на высоте тридцати километров он перешёл в горизонтальный полёт, я увидел под нами горы Урала.
Белопольский вёл корабль на запад, медленно опускаясь всё ниже и ниже…
Вот в стёклах бинокля промелькнул внизу город Горький.
Ещё через двадцать минут, совсем уже близко, под крылом машины проплыл назад древний Владимир…
Мы приближались к Москве.
Корабль был на высоте одного километра, когда из-за горизонта выплыла панорама столицы.
Над самой Москвой мы не пролетели. Звездолёт направился прямо к ракетодрому.
Всё ниже и ниже… Стихает гул двигателей… Широкими кругами заканчивает корабль свой семимесячный полёт…
Внизу громадное поле. С него мы начали путь. К нему вернулись опять. Оно пустынно и белеет ровным снежным покровом. На высокой ограде, на всём протяжении её длины, бесчисленные флаги… Крохотными точками вытянулись в несколько рядов вереницы автомобилей. Я не вижу, но знаю, что на плоской крыше межпланетного вокзала масса людей. Нас ждут. Нас вышли встречать многочисленные друзья.
Я не уверен, что Пайчадзе сказал громко; может быть, мы услышали его мысль: «Серафима Петровна тоже здесь».
Серафима Петровна - жена и верный друг Камова. Она стоит сейчас на крыше вокзала, жадно всматриваясь в белую птицу, ожидая встречи с любимым человеком. Она ничего не знает…
Последний заход. Смолкают двигатели. Мягко касаются земли громадные колёса.
Я вижу, сквозь пелену радостных слёз, как от вокзала мчатся к остановившемуся кораблю шесть автомобилей.
Белопольский прямо с пульта открывает обе двери выходной камеры. Нечего опасаться, - снаружи воздух Земли.
Падает на снег алюминиевая лестница. Тут не спрыгнешь прямо на землю, как мы это делали на Марсе. Один за другим покидаем звездолёт.
Из автомобиля выходит председатель правительственной комиссии - академик Волошин - и направляется к нам. За ним идут другие члены комиссии.
Несколько кинооператоров крутят ручки своих аппаратов. Я много снимал в пути. Теперь моя роль окончена. Теперь их очередь.
Белопольский выходит навстречу Волошину. В этот момент, нарушая торжественный церемониал встречи из-за спины академика стремительно выбегает Марина и бросается на шею отца. Пайчадзе берёт дочь на руки.
Белопольский подносит руку к шлему. Сейчас он доложит Волошину о выполнении задания, сухим языком рапорта скажет о гибели командира звездолёта, а в трёх шагах от него стоит Серафима Петровна Камова, радостная, весёлая, с огромным букетом в руках…
Но неужели она не видит, что её мужа нет среди нас? Почему Волошин не выражает ни малейшего удивления, что ему рапортует Белопольский, а не Камов?…
Страшные слова сказаны, но на лице Серафимы Петровны по-прежнему сияет улыбка…
Рапорт окончен, Волошин обнимает командира корабля.
- Поздравляю вас, - громко говорит он, - с блестящим окончанием первого космического рейса. Своим благополучным возвращением вы сделали огромный подарок нашей Родине. Примите же и наш ответный подарок.
Члены комиссии расступились в стороны. С цветами в руках к нам быстро подошёл человек, мысль о котором не давала нам покоя все эти шесть недель.
Живой, весёлый, с блестевшими от радости глазами, перед ними был Сергей Александрович Камов.
Я не помню, как у меня на руках очутилась Марина…
- Сергей!
- Арсен!…
Камов и Пайчадзе бросились в объятия друг друга.
* * *
Затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово, слушали мы несколько часов спустя рассказ Сергея Александровича о пребывании на Марсе и обстоятельствах его чудесного спасения.
Он говорил коротко и сжато, ни словом не упоминая о своих чувствах и переживаниях, но из этого сухого рассказа передо мной отчётливо вырисовывался героический характер человека, для которого его дело было дороже жизни.
- Пятьдесят пять метров ускорения дало мне возможность не только спастись, - закончил Камов, - но и достигнуть Земли на двадцать один час раньше вас. Скорость корабля после десяти минут работы двигателя составила тридцать два километра четыреста пятьдесят метров в секунду. В момент старта я потерял сознание и очнулся, когда корабль уже летел по инерции. В воду я, конечно, не ложился, так как не верю в спасительность этого средства. Придав звездолёту нужное направление, я во всём остальном положился на законы механики и своё счастье, - он слегка усмехнулся при этих словах. - Вы сами можете понять, как мне было скучно одному. Приблизившись к Земле, я в полной мере оценил, какое сокровище имел Хепгуд в своём распоряжении, и не сумел его использовать… Я говорю про двигатель его корабля. Это очень надёжный, хороший механизм, не уступающий нашим. Тормозить звездолёт трением об атмосферу я не хотел. Двигатель блестяще справился с задачей. Повернув корабль на сто восемьдесят градусов, я стал тормозить его именно этим двигателем и к моменту погружения в атмосферу имел почти нулевую скорость. Звездолёт стал падать. Парашюта у меня не было. Он остался на Марсе вместе с нашим вездеходом. Я стал включать двигатель короткими толчками. Не могу сказать, что это было приятное ощущение, но своей цели я добился: корабль прекратил беспорядочное падение и перешёл в планирующий полёт…
Он замолчал. В большой, красиво обставленной столовой было тихо. Все ждали продолжения. Волошин машинально помешивал ложкой давно остывший чай. Нина Арчилловна, жена Пайчадзе, чуть слышным шёпотом убеждала Марину сидеть спокойно. Белопольский, Пайчадзе и я не спускали глаз со своего вновь обретённого командира.
- В общем, - сказал он, - можно сказать только одно: с момента, когда «СССР-КС2» разогнал зверей, и до приземления на Земле мне везло всё время. Видно, моей жене ещё рано становиться вдовой, - он ласково погладил руку Серафимы Петровны. - Звездолёт летел в стратосфере. Внизу находилась Сибирь. Постепенно снижаясь, я миновал Уральский хребет и опустился у самых предместий города Саранска. Удар был очень силён, но, как видите, я не пострадал, чего нельзя сказать о корабле. Ну, а дальше рассказывать нечего. Я послал телеграмму, и меня на самолёте доставили в Москву. Так мне удалось присутствовать при триумфальном финише нашего звездолёта.
Он протянул руку Белопольскому.
- Остаётся поблагодарить Константина Евгеньевича за его искусство. Звездолёт, как вы знаете, опустился на ракетодроме по расписанию. Первый большой космический рейс прошёл точно в намеченные сроки. Это огромная победа!
- Куда вы думаете совершить следующий полёт? - спросил Волошин.
- Конечно на Марс. Загадки этой планеты должны быть разгаданы до конца. Только этот полёт совершу не я.
- Это почему?…
- Боюсь, что только что закончившийся полёт был для меня последним, - с грустью в голосе сказал Камов. - Нагрузка, которую мне пришлось испытать при старте с Марса, не могла не сказаться на здоровье.
Мы трое с ужасом переглянулись.
- Неужели ты говоришь правду? - прошептал Пайчадзе.
- Боюсь, что да, - ответил Камов.
- Мы вас вылечим, - решительно сказал Волошин. - Этого нельзя допустить. Лучшие врачи Советского Союза займутся вами.
Наступило тяжёлое молчание. Серафима Петровна нежно обняла мужа и положила голову ему на плечо.
- Ничего, друзья! - сказал Камов. - В лице Константина Евгеньевича мы имеем хорошего командира для будущего звездолёта, который я ему построю. Хочу надеяться, что и другие мои спутники не откажутся от этой роли. С меня вполне хватит. А среди нашей молодёжи найдутся сотни будущих «звёздных капитанов». Космические рейсы будут продолжаться.
