Генри Бэкли и здесь, на новой службе, уже сталкивался с пиратами. Обычно, пользуясь своим удивительным опытом, он всегда ухитрялся уводить корвет от опасных столкновений, за что команда его попросту боготворила.

И полюбила еще больше, когда однажды ему удалось совершить невероятное… Две пиратские бригантины заперли «Святого Доминика» в бухте, где он чинил оснастку, и предложили команде сдаться. Бригантины были испанские, и англичанам оставалось уповать лишь на то, что между двумя странами вновь был объявлен мир, что ничуть не мешало испанским пиратам грабить и английские, и голландские, и французские, да и свои же, испанские суда. Груза на борту «Доминика» не было, корабль вез вырученное за него серебро, и никто не сомневался: испанцы заберут деньги, захватят команду в плен и продадут в рабство. В лучшем случае оставят на безлюдном берегу бухты, забрав себе корабль.

Капитан помрачнел, матросы отчаянно бранились, и тогда старик штурман предложил себя в качестве парламентера: за годы своих скитаний и приключений он выучил, между прочим, и испанский язык.

В синем бархатном кафтане, в бархатном берете с белым пером, он сел в лодку и поплыл к кораблю пиратского предводителя. Один, без матросов, ловко управляясь единственным веслом, что привело испанцев в восторг — благообразный седой красавец походил не на английского моряка, а на какого-то испанского гранда, тем более что морские ветра давным-давно покрыли лицо мистера Генри вечным густым загаром.

Поднявшись на борт, он сообщил, что «Святой Доминик» везет некоторое количество серебра, и, конечно, они отдадут его без боя, но хотят быть уверенными, что их не возьмут в плен и не потопят.

— Поэтому наш капитан предлагает вам договор: вы выпускаете нас из бухты и даете нам уплыть, а мы в устье бухты позволяем части ваших матросов высадиться к нам на борт. Они все осмотрят, возьмут и погрузят в лодки деньги, и тогда мы спокойно уйдем.

Испанец — предводитель пиратов обрадовался. Само собой, он не собирался отпускать корвет — как раз о таком судне пираты давно мечтали. Но Бэкли флибустьер постарался уверить, что согласен на его предложение: еще бы — его головорезов пустят на судно, они все дочиста ограбят и под дулами пистолетов убедят команду сдаться. Никакого абордажа, никакого риска, все чистенько…

Бригантины освободили выход из бухты, «Святой Доминик» вышел в море, но, едва от пиратских судов отделились лодки, вдруг открыл огонь из всех своих бортовых орудий, а их на корвете было двадцать восемь! В ту пору без пушек не плавал уже ни один торговый корабль.

Растерявшиеся пираты не сразу открыли ответный огонь, когда же их пушки дали одновременный залп, паруса «Доминика» уже поймали ветер, и он просто вылетел вперед, так что бригантины обстреляли… друг друга и свои лодки, оказавшиеся даже не между двух, а между трех огней! Корвет получил лишь небольшое повреждение кормы, пиратские же суда пострадали так сильно, что не могли пуститься в погоню.

После этого случая Генри Бэкли стал не просто любимцем команды — его готовы были носить на руках. Но он лишь смеялся в ответ на все восторги. Годы скитаний и самых опасных приключений не сделали его суровым, но лишних слов, а тем более лишней славы он не любил.

В этот раз «Святой Доминик» вез довольно опасный груз: золото, собранное в качестве дани с нескольких островных колоний. Его предстояло доставить в Чарлстон. Там ожидали еще два или три таких же судна, везущих такой же драгоценный груз, чтобы затем отправить караван под надежной охраной в Англию.

И надо же было именно в этот раз обнаружить у себя «на хвосте» незнакомый корабль, к тому же в таком месте, где не было подводных скал, чтоб в случае чего попробовать посадить пирата на мель, если, конечно, это и впрямь пиратское судно.

Правда, штурман сразу же принялся вспоминать все случавшиеся с ним похожие ситуации и искать возможный выход. Бэкли был убежден, что безвыходных ситуаций если и не совсем не бывает, то почти не бывает.

Однако беспокойство овладело и им. Он изо всех сил вглядывался в очертания судна, которое, как они с капитаном заподозрили еще накануне, преследовало их корвет.

— Это бриг, — минуту спустя, проговорил штурман. — Судя по виду носовой части, новенький: пускай я не стану больше зваться стариком Генри Бэкли и не буду сыном морехода и внуком морехода, если этот корабль плавает больше трех-четырех лет. И он, хотя это мне и не нравится, безусловно, быстроходнее нашей посудины.

— Флаг? — голос капитана все же выдал напряжение. — Какой флаг на его мачте?

— А разве это имеет значение? — пожал плечами штурман. — Если это пираты, то флаг-то может быть какой угодно. Вы же знаете не хуже меня, капитан: черную тряпку они поднимут, только когда будут уверены, что нам от них не уйти.[10]

— Но почему вы оба так уверены, что это пиратское судно?

Прозвучавший позади обоих моряков голос побудил их обернуться, хотя ни тому, ни другому не очень хотелось сейчас тратить время на разговоры с человеком, чье присутствие на корвете, возможно, и поставило их и всю команду корабля в такое сложное положение. Уполномоченный казначейства его величества сэр Реджинальд Моррис с самого начала раздражал и капитана, и штурмана хотя бы потому, что все время приставал к ним с вопросами. Не отвечать важному королевскому чиновнику было бы неучтиво. Но до чего же раздражало это праздное любопытство чиновника! А сейчас раздражало вдвойне: из-за золота, которое он везет, им и всей команде вскоре может не поздоровиться!

— Сэр, мы вовсе ни в чем не уверены! — постарался как можно вежливее ответить Дермот. — Но этот бриг сидит у нас «на хвосте» уже сутки, и мы вправе заподозрить его в дурных намерениях. Вправе заподозрить, и только! Это может быть мирное каботажное или пассажирское судно.

Капитану хотелось бы говорить более уверенно, однако у него было слишком много сомнений. В этих водах вообще не слишком часто можно встретить корабль, а так, чтобы два судна в течение суток шли одним и тем же курсом, что называется, «след в след», и это было простой случайностью…

— Голландский! — воскликнул между тем штурман. — Флаг у них на мачте голландский.

— Вот видите! — обрадовался Моррис. — Обычный голландский фрегат…

— Простите, сэр, но это бриг. И флаг еще не доказывает, что он действительно голландский. Может быть, вы все же пройдете в свою каюту, сэр? Мало ли, что может случиться? Мне бы не хотелось, чтобы вы подвергались опасности.

Но чиновник королевского казначейства был слишком упрям, чтобы подчиниться. Как?! Его, доверенное лицо самого короля Георга, выдворяют с палубы, будто докучного ребенка? Он уже начал высказывать невежливому капитану свое возмущение, но в это время произошло то, чего опасались моряки: красно-сине-белое полотнище голландского флага стало медленно сползать с мачты преследующего корвет судна.

— Ну? — Дермот обменялся выразительными взглядами со штурманом. — Я думаю, Генри, мы не станем заключать пари насчет того, какого цвета полотнище они сейчас поднимут? У нас поставлены все паруса?

— Все, сэр! Только ветер несильный, и от этого не так много пользы. Хотя, учитывая быстроходность брига, при сильном ветре он бы, пожалуй, нагнал нас еще скорее.

— Он и так нас почти нагнал. Ну, чего и следовало ожидать: флаг чернее ночи… А это… О, поглядите-ка — что это такое?!

Он указывал на носовую часть корабля. И Бэкли, всмотревшись, тоже увидел то, что так поразило капитана. Под бушпритом[11], там, где, несмотря на изменившуюся в последнее время традицию, все еще нередко красовались деревянные фигуры морских дев либо тритонов, выступал граненый восьмиугольник, так мастерски раскрашенный черной и серебристой краской, что казалось, будто под носовой мачтой сверкает в лучах восходящего солнца темный драгоценный камень громадных размеров.

— «Черный алмаз»! — воскликнул Дермот. — Это же «Черный алмаз», чтоб меня проглотила самая большая акула! Вот кто, оказывается, проведал о нашем грузе…