– Позагорать решила? – спросил он хрипло, надеясь, что Бранка не заметит перемен в голосе.

– Нет, обувку тебе мастерить буду… Возьми, чего в сторону глядишь?

Она подошла, неслышно ступая по траве, и положила рядом с Олегом свои шкуросапоги. При этом она нагнулась, и Олег увидел то, от чего отворачивался – крепкую тугую грудь, покрытую таким же восхитительным ровным загаром, как и остальное тело. Мысли заскакали, как монстрики в компьютерной игре. Олег перевел дыхание, словно боялся, что Бранка услышит его – слишком громкое и неровное.

ТАКОГО он не видел никогда, если конечно не брать в расчет телик, видео и печатную продукцию. Но весь объем виденного (в том числе – и вполне похабного порно, что уж греха таить!) мерк перед теми несколькими секундами, когда Бранка была рядом. А она совершенно спокойно уселась на травку, скрестив ноги, достала свой нож и принялась ловко отпарывать страшным лезвием рукава у рубашки (или куртки, Олег не мог понять до сих пор). При этом девчонка что-то мурлыкала без слов, а потом спросила:

– Ты знаешь какие песни? Только не для войны, их наши часто поют, тяжко слушать.

Она не стала объяснять – почему, а Олег, удивленный вопросом, повернулся, забыв о виде Бранки. Девчонка смотрела на него ясным взглядом, и он рассердился на себя. Да что такое, в самом деле?! Она же неизвестно что про него может подумать – непохоже, что сама Бранка как-то неудобно себя чувствует, а он смотрит в сторону и краснеет, как морковка, которую они только что грызли! Ну девчонка. Ну красивая. Ну голая, так ведь только до пояса! И вообще, что в этом странного или неприятного?!

– Знаю, только я петь не умею, – наконец ответил Олег.

– А ты все одно – спой, – попросила Бранка. – Какие у вас поют. Мне любопытно.

Она с усилием надпарывала крепкие нитки, то и дело кидая на Олега выжидающие взгляды. Тот снова находился в смущении. Вряд ли она поймет «Hay» или ДДТ, а если попробовать вспомнить что из въевшейся против своей воли в память попсы, то эта девица чего доброго решит, что все жители Земли давно помешались. «Может, так и есть» – отметил про себя Олег, но тут же безо всякой связи с этой мыслью вспомнил начало песни Высоцкого «Про несчастных лесных жителей». Высоцкого обожал слушать отец Олега, мама тоже любила, ну и мальчишке передалась некоторая увлеченность песнями этого архаичного для его времени барда. Правда, множество песен, приводивших в восторг родителей, Олегу были не очень понятны, но имелись и другие – о, так сказать, вечных вещах.

– Вот, – немного неуверенно протянул Олег, – одна… Только предупреждаю – когда я в походах пел – лесники от инфаркта помирали и медведи с деревьев осыпались.

Олег наговаривал на себя. Конечно, Вадим пел лучше, а тот же Юрка – гораздо лучше, но и у Олега был вполне приятный голос. Обычный мальчишеский дискант, местами ломающийся. Бранка выжидающе и подбадривающе молчала, и Олег, быстренько пробежав в памяти куплеты песни, набрал – для решимости – в грудь побольше свежего лесного воздуха и начал, посматривая на вершины деревьев:

Он распелся, излагая душераздирающую историю – строчки припоминались сами собой. Но примерно со слов «и началися его подвиги напрасные» Олег обратил внимание на реакцию Бранки и чуть не подавился очередной строчкой. Бранка слушала совершенно серьезно! Она воспринимала шуточную песню, как былину о подвигах неизвестного ей богатыря Ивана! Конечно, некоторые, а то и многие слова былины ей были непонятны, но общий смысл – вполне ясен. Олег так обалдел, что даже не расхохотался, глядя на серьезное лицо своей спутницы – и продолжал петь на автопилоте…

– Хорошая песнь, – похвалила Бранка. – И напрасно клепал на себя – ты хорошо поешь. У меня брат есть, так он певец настоящий, его все люди слушают, а мне думается – ты немногим хуже спел.

– Это же шуточная песенка, – попытался объяснить Олег, но Бранка возразила:

– Чего тут шуточного? Про Кащея не шутят, это не бер скомраший… Ну вот, готова обувка.

Она успела, пока Олег копировал Высоцкого, отпороть оба своих рукава, завернуть их внутрь самих себя так, что получились двойные матерчатые трубки, зашить один конец ниткой, вынутой из кисета на поясе, настлать внутрь травяную стельку и, обув эти «пакеты» на ноги, перетянуть их у верхнего края.

– Тебе не холодно без рубашки? – спросил Олег, разглядывая с немалым удивлением результат ее трудов.

– Что ты, душно, – возразила Бранка. – Я же говорю – гроза идет.

Но рубашку надела. А Олег и правда с удивлением почувствовал, что в воздухе повисло замешанное на духоте тихое предгрозовое напряжение. Он пододвинул к себе шкуросапоги. Бранка поднялась на ноги:

– Давай покажу, как обувать…

– Сам разберусь, не муж вроде, – заметил Олег, стараясь вспомнить, как и что делала Бранка.

А девушка нахмурилась:

– При чем тут муж?

– Ну это ведь мужа положено обувать и разувать, – щегольнул Олег познаниями в истории. И был огорошен ответом:

– Чего ради? Нет у нас такого обычая… А у вас есть?

Олег уклончиво пробурчал себе под нос нечто такое, чего и сам понять не мог. Мысленно он дал себе зарок – не забывать, что тут все-таки другая планета – и обычаи могут быть другими, чем у славян, про которых он читал и учил. А обуваться и правда оказалось легко – шкура и ремни словно сами занимали нужные места, и когда Олег, справившись, встал, то испытал чудесное ощущение: нога была обута, защищена – и в то же время двигалась свободно, легко, не теряя контакта с почвой. Бранка, слегка насмешливо за ним следившая, пояснила:

– Это обувка горца. Лесовики все больше лапти носят, а в городах данванскую обувь – похожа на ту, что у тебя была… А данваны у нас эту нашу обувку украли.

– Украли? – спросил Олег, вертя ступней. – Как украли?

– Украли, – подтвердила Бранка. – Я сама не знаю, не видела того, но старики рассказывают, что во взмятение, когда твой дед воевал, так ужас сколько самих данванов в наших горных лесах сгибли. Они в лесу иной раз, как слепые. От ловушек медвежьих, от самострелов настороженных… А покалечилось и того больше, да по-обидному: малую ямку выроют наши, тонкий колышек навострят и в дно вобьют, а верхом листву кладут. Данван наступит – ногу насквозь, вместе с обувкой. Так они тогда стали делать обувку по-нашему, только из своей кожи, и пряжки по-иному, а в подошву – чешую, как у рыбы. Ходить не мешает, и от колышков бережет… Та чешуя – легкого металла. Не сталь, не железо – серый, легкий и крепкий такой!