В следующий миг алексанор вынырнул откуда-то сзади, мелькнул у моего лица и опять исчез за ближайшими камнями. Теперь я был уверен, что он появится снова.

Я поворачивал голову, пытаясь уловить момент его появления, пальцы, сжимавшие сачок, побелели, но алексанор свалился на меня сверху и, сделав у самого моего лица что-то вроде мёртвой петли, умчался.

Он возникал то справа, то слева, я крутился волчком, прыгал с камня на камень, размахивал сачком, а алексанор проходил в каких-то сантиметрах, исполняя немыслимые фигуры высшего пилотажа. Уж не играет ли он со мной в детскую игру «салки»? Я выбился из сил окончательно.

Я опустился на камень, вытер пот с лица, снял рубашку — она была хоть выжимай. Сердце билось где-то около горла, и казалось, вот-вот выпрыгнет. Алексанор, по-видимому, тоже притомился и куда-то исчез.

Ругая себя за неловкость, я брёл домой, всё вверх и вверх по выветрившимся лавовым нагромождениям. Подходя к дому, я еле волочил ноги.

... Я не один раз думал, стоит ли терпеть такие муки ради какого-то призрака, ради бабочки, не имеющей никакой ценности в глазах большинства людей. И вот теперь, сидя у себя дома за столом — за окном заснеженные деревья и рассвет декабрьский едва пробивается,— могу сказать, что стоит. Объяснить это чувство невозможно. Оно возникает в неведомых глубинах души, и я готов повторить все счастливые муки сначала...

Алексанор не давал мне покоя. Всю ночь я размахивал сачком, летал и исполнял фигуры высшего пилотажа вслед за алексанором, а утром еле разогнул ноги. И по правде говоря, мелькнула мысль никуда не ходить. Но, умывшись ледяной водой из родника, я не стал ждать завтрака и, сунув в карман бутерброд и фляжку с водой, вновь поплёлся на заветную площадку.

Душа замирала, когда я приблизился к площадке и стал медленно подниматься в надежде увидеть алексанора, но он заметил меня раньше. В тёплом медовом воздухе он демонстрировал акробатические номера у самого моего лица, так что я даже не имел возможности взмахнуть сачком; боялся задеть себя по носу.

Мне подумалось, что алексанор рад моему приходу и, конечно, не догадывается, зачем я сюда прихожу. Он гордился своей ловкостью и окончательно посрамил меня.

Это была его площадка, его дом, я прихожу к нему в гости, и мы играем в интересную игру, в «кошки-мышки». Это он так думал. А я не мог уже думать ни о каких других бабочках. Вот чудесная золотисто-оранжевая аврорина, вот пурпурная зигена Крюпера. Нет до них дела. Алексанор, только алексанор!

У меня и мысли не возникало поискать другую вершину или поохотиться на склоне, где трудно ходить, но алексаноров множество.

Охота за бабочками в горах.

И третий день прошёл всё в тех же играх. Я почти потерял надежду и на четвёртый день шёл уже без прежнего энтузиазма и потому припоздал.

Мой алексанор встретил меня далеко от своего дома и сопровождал до площадки. День был душный. Арарат купался в белой пене облаков, они частенько закрывали солнце. Я уже просто сидел на камне, изредка ради приличия взмахивая сачком. Алексанор тоже был не особенно игрив и часто присаживался на камень, распластав крылья, стараясь сохранить тепло. А может быть, причиной тому была ухудшавшаяся погода.

Очередное облако накрыло рассеянной тенью нашу площадку. Алексанор распластался на камне шагах в десяти от меня. И вот я осторожно привстаю и, пригибаясь, начинаю обходить площадку слева, прячась за выступы скалы. Скрытно подбираюсь к месту, где сидит бабочка. Я её не вижу, но точно знаю место. Медленно поднимаю сачок. Резкий удар, и я чувствую трепетание в голубой сетке.

Да, вот он наконец, желанный красавец, ярко-жёлтый, с чёрными, припорошёнными голубой пыльцой полосами, с длинными окаймлёнными хвостиками и красно-синими навигационными огнями на задних крыльях.

Ещё несколько минут назад я почти ненавидел его. За неуловимость, за насмешки надо мной. Вот он у меня в руках, и я испытываю чувство привязанности, почти любовь.

Я держу за туловище прекрасную бабочку, вижу зелёное свечение, исходящее из глубин её ячеистых глаз, чувствую упругое напряжение и дрожь сильного тела. Я должен сжать пальцы, всего лишь! Уложить то, что было бабочкой, в бумажный пакетик, привезти в Москву, расправить и поместить на пустующее место в коробке.

Но я почему-то не испытываю радости. У меня ощущение, что я совершаю подлый поступок, предательство. И пальцы не сжались, их давление становилось всё слабее, пока алексанор не выскользнул из их ослабевшей хватки.

Я увидел, как мелькнули красно-синие огоньки на его задних крыльях.

Отпустить алексанора! С моей стороны, это было непрофессионально. Но ведь я любитель.

Во многих областях нашей бескрайней страны живут свои неповторимые бабочки. Но особенно богат необычными бабочками наш Дальний Восток.

Однажды в июле я шёл по едва заметной тропинке среди бескрайнего и потому довольно скучного леса.

Сплошняком стоят дубы, берёзы с лохматой красноватой корой, берёзы с чёрной корой, берёзы небрежно побелённые, ещё какие-то берёзы и просто берёзы. А над тропой нависали лианы, её перегораживают кусты элеутерококка, сирени и клёна, и дальше двух шагов ничего не видно.

А тропа то и дело норовит исчезнуть в зелёных зарослях папоротников и неведомых кустарников.

В дальневосточной тайге под пологом леса, в тенистых оврагах и на солнечных полянах часто попадается красивый кустарник — элеутерококк. Его стебли покрыты мелкими острыми колючками. Осенью на концах стеблей вырастают шары из черных душистых ягод. Но самое ценное в этом растении — его корень. Из него получают лекарство, которое повышает работоспособность человека, снимает усталость.

В тайге всегда полумрак. Лишь в редких местах лучи солнца пробиваются до земли и освещают заросли папоротников, мелких кустарников и трав.

В очередной раз я перелез через упавший поперёк тропы огромный ствол трухлявой липы и вдруг увидел зелёный плод, висящий на длинном черешке, и размер немалый — с крупную сливу.

Я уже привык к массе удивительных растений в Уссурийской тайге, но теперь удивление перешло все границы — плод висел на клёне. Он был очень твёрдый, как орех, шершавый и вдруг... запищал, когда я взял его в руки. Как телефон при сигнале «занято», только более мелодично и отрывисто. (Позднее я находил такие «орехи» на дубовых и других кустах. Принесённые домой, они иногда будили меня по ночам своим писком.)

Кленовый бочонок.

Приблизительно через неделю я нашёл на клёне толстую гладкую зелёную гусеницу и посадил её в большую банку.

Каждый день я ставил в банку свежую ветку, но гусеница отказывалась от еды, уменьшаясь в размере, я уже думал, что она погибнет.

И однажды утром она исчезла, растаяла. С изумлением я перебирал листочки и веточки. Исчезла из плотно закрытой банки! Ты уже догадался, что вместо гусеницы на одной из веточек висел знакомый ярко-зелёный, как лист, бочонок. И он тотчас же сообщил мне, что «занят». Значит, кленовые бочонки — это коконы какой-то бабочки.