— Не уверен, что она удастся, — в зрачках Диноса плескались растерянность и страх.

— Тогда не родится Луч! Великая Информация умрет вместе с нами. Это ты понимаешь?

— Кто может знать? — безнадежно махнул рукой Динос. Эомин вдруг успокоился. Сел за пульт. Он понял, что Динос ослабел духом.

— Явись сюда, в информарий, — сказал Эомин напряженным голосом. — Хотя бы на пять минут. Это моя последняя просьба.

— Зачем еще? Могу проститься и так.

— Прошу, — настойчиво повторил Эомин.

Видимо, в его голосе прозвучало нечто такое, что сразу убедило Диноса. Поколебавшись несколько мгновений, он пожал плечами и сказал:

— Хорошо.

… Вновь, теперь уже вместе с Диносом, Эомин впитывал тепло вспышки света во мраке истории. И Динос тоже, забыв свои страхи, ловил сердцем и мыслью чудесный луч. Его лицо утратило выражение холодного безразличия, подобрело, смягчилось.

— Это ты хорошо сделал… — прошептал он. — Ты мудр, Эомин.

— Те, еще не родившиеся в сходных мирах, — медленно говорил Эомин, — должны знать об этом. И они будут знать! Если только луч Великой Информации уйдет в намеченный путь. Верно?

— Ты прав, — ответил Динос, не глядя на него. — Как всегда, прав. Я иду. Спасибо, друг.

Динос уже скрывался в полутьме длинного коридора. Эомин вскочил на ноги, крикнул ему вслед:

— Прощай, Динос!

Тот не обернулся, только поднял вверх руку, медленно повел ею справа налево и обратно.

Эомин знал, что видит его в последний раз. Вот так, живого, а не на экране всепланетной связи. Но грусти не было. «Мы еще увидимся, Динос. Там, в сходных мирах. Хотя это случится не скоро», — подумал он со вздохом.

Эомин расправил занемевшие плечи. Все! Программирование завершено. Он встал, подошел к прозрачной стене информария. И едва смог разглядеть в зените циферблат Мировых Часов. Их сияющий круг совсем потонул в нарастающем блеске звезд. Это были зримые симптомы начавшегося сжатия Метагалактики. Исчезла разница между ночью и днем. Все новые и новые звезды появлялись на странно изменившемся небе, и оно стало походить на огромный, сверкающий всеми цветами радуги ковер. Солнце — старая, древняя звезда, значительно изменившаяся за миллиарды лет, — казалось теперь желто-красным пятном, готовым вот-вот погаснуть. И только искусственные плазменные шары, располагавшиеся ниже светила, еще горели ярче этих словно выскакивавших из мировой пустоты новых звезд. Эомин подумал о всех людях, которые в эту минуту тоже смотрели на неузнаваемое небо. Они еще ни о чем не догадываются. Тем лучше. Пусть они с этим и останутся.

Срок истекал. Восемьдесят пять минут… Эомин включил видеофон. В фокусе возникло лицо Диноса. Губы его плотно сжаты, всегда подвижное лицо словно застыло.

— У тебя все готово?

— Готов, — лаконично ответил Динос. — Включаю отсчет Аннигиляционного Времени… — У него перехватило дыхание.

Эомин молчал тоже. С минуту они пристально вглядывались друг в друга. Эомин хотел сказать ему, что они обязательно встретятся — там, в сходных мирах. Но не смог. Никакие слова не имели сейчас значения.

Удав времени застыл с разинутой пастью. Потом бесконечно медленно пополз. Последний круг. Завершающий виток. Всем существом Эомин почувствовал, как Динос слабеющей рукой включил систему всепланетной аннигиляции.

— Прощай… друг, — услышал Эомин прерывающийся голос. И не было сил ответить. Лишь кивнул головой.

Видеофон угас. И тут Эомина охватило всеподавляющее желание побывать в родных местах хотя бы несколько минут. Там, на русской равнине, где течет река с древним именем Волга. Там, где спят бесчисленные поколения предков. Он не был там еще ни разу. Все не хватало времени. Эомин быстро взглянул на Мировые Часы. Сорок три минуты. Можно успеть. Нужно успеть. Он ринулся к выходу. В анфиладах залов, в длинных коридорах, по которым он бежал, гремело гулкое эхо шагов… Вот и дезинтегратор.

Дрожа от нетерпения, Эомин ждал, когда его охватят спасительные вихри пульсаций.

… Эомин очутился на берегу огромного водного простора. В бледно-синей воде отражались бесчисленные звезды, пылавшие при полном свете дня. Они все множились, выскакивая из пустоты. Тысячи белокрылых судов усеивали поверхность моря. И люди — Эомин хорошо видел их взволнованные лица на палубах, — запрокинув головы, созерцали изменившееся, почти чужое небо. Пусть. Они так ничего и не узнали. Это лучше для них. Для всех. Эомин тщетно искал глазами хоть одну деталь пейзажа, которая напомнила бы ему смутно знакомые картины детства. Нет, все иное. До самого горизонта лежала зеленая субтропическая лесостепь. И реки не было.

— Где река? Где березы? — прошептал он.

В лицо пахнул ветер. Коротко прошелестели листья в пальмовой рощице. Где-то прокричала птица. Мировые Часы отсчитывали последние секунды. Последние кванты времени таяли в бесконечности. Эомин медленно опустился на землю, снова поглядел на белокрылые суда. Голубой водный простор на мгновение успокоил его бешено колотившееся сердце. «Где ты, река?»- успел еще подумать он.

Неимоверное зарево аннигиляции, поднявшееся со всех сторон горизонта, погасило разум. «Где же река?…»

Рис. В. Белова

Солнечный зайчик медленно перемещался по стене рубки. Негромко гудели двигатели. Если бы не показания приборов, можно было подумать, что скоростной рейсовый лайнер СЗЛ-27 неподвижно висит в пространстве. До Луны оставалось не более одной десятой мегакилометра. Перелет шел точно по графику. Пилот включил автоматическое управление и встал с кресла. Разминаясь, он прислушался к громким голосам за переборкой. Видимо, там о чем-то спорили. Симпозиум в Лунном центре, куда летел СЗЛ-27, должен был начаться только через три дня, но Пилот решил, что ученые не теряя времени уже углубились в свои проблемы. Послушать, о чем они разговаривают, всегда интересно. Он шагнул в соседний отсек.

— … похоже на мистификацию, — услышал Пилот конец фразы. В пылу спора Радиоастроном даже вскочил на ноги.

Все остальные сидели в живописных позах: кто откинулся в кресле, задумчиво подперев рукой подбородок, кто подался вперед, чтобы лучше слышать своего собеседника. Чашки ароматного бульона, которые принесла Стюардесса, миниатюрная девушка с круглым задорным лицом, стояли нетронутыми.

— Но позвольте, — сказал Планетолог, постукивая ребром ладони по подлокотнику кресла. — А фотоснимки, спектрограммы? Об этом писала вся мировая печать.

— Локвус — ученый с безупречной репутацией, — добавил Кибернетик. — Его выкладки трудно оспорить.

— Значит, вы убеждены в существовании третьего спутника Марса? — с некоторым ехидством спросил Радиоастроном.

— Давайте говорить только о фактах, — продолжал Кибернетик. — На фотоснимках ясно видно, что тело, открытое Локвусом, движется вокруг Марса по орбите, элементы которой полностью согласуются с законами Кеплера. А почему феномен вдруг исчез — это и предстоит выяснить. Отложим спор. Ведь мы не располагаем пока полной информацией о феномене. Основной доклад делает сам Локвус. Я уверен, на симпозиуме нам предстоит узнать много интересного.

Кибернетик легко поднялся с кресла, запустил пальцы в жесткую шевелюру. В его матово-черных глазах зажглись насмешливые искорки. Он улыбнулся, что-то вспомнив.

— Кстати, — сказал он, — способности Локвуса как ученого недавно проверил электронный психолог. Как и наши…

На лицах ученых тоже появились улыбки — у одних веселые, у других несколько смущенные.

Этот необычный эксперимент, затеянный руководством Космоцентра, вызвал в свое время немало толков.

…Электронный психолог — огромная электронная машина — занимал чуть ли не три этажа специально построенного корпуса. Испытуемый садился в кресло, а на его голову надвигался замысловатый шлем, опутанный тысячами тонких, словно паутина, проводов. Закончив тогда исследование мозга Кибернетика, машина сделала заключение: «Кривые биотоков отражают ум, не чуждый абстрактного мышления. Высок потенциал аналитических способностей. Кривые эмоций благоприятны. Но есть склонность к переоценке возможностей человеческого разума».